Испытание чувств - Джуди Джилл

Мэгги раскрыла рот, не веря своим ушам.

— Ты шутишь!

— Мне очень жаль, но все так и было. Я никогда еще не видела Джолин в таком состоянии. Она очень изменилась за лето. Ну, удачи тебе!

Мэгги собралась с духом и толкнула дверь.

— Привет, крошка, — сказала она. — Кажется, у тебя неприятности?

— У меня? Вот еще! — живо откликнулась девочка, стоявшая за партой. Сжимая кулаки, она смотрела на Мэгги из-под шапки каштановых кудрей своими серо-голубыми глазами. — А вот та девчонка пусть в следующий раз ко мне не лезет. — Она вдруг нахмурилась. — А вы кто такая?

Мэгги отступила на полшага назад, продолжая вглядываться в лицо дочери. У нее в голове пронеслись сотни самых невероятных предположений, призванных объяснить происходящее. В мозгу зацепилась только одна сумасшедшая и маловероятная версия — раздвоение личности. Иначе что это за дерзкий чужой ребенок смотрел на нее глазами Джолин?

Мэгги произнесла первое, что пришло ей в голову:

— Доченька, кто тебя постриг?

Медкабинет находился напротив учительской. Джон тихонько постучался в матовую стеклянную дверь, стараясь не привлекать внимания никого из администрации. Он посчитал за лучшее сначала поговорить с Энди, прежде чем услышать всю историю из чужих уст. Джон всегда старался поддержать Энди, понять мотивы ее поступков, пытался посеять сомнение у тех, кто ее обвинял. Впрочем, на этот раз он практически не сомневался, что удар в глаз был заслуженным.

— О, вы, наверное, доктор Мартин! — воскликнула женщина, сидевшая на кушетке рядом с Энди, придерживая лед у глаза девочки. Когда Джон вошел, медсестра встала и улыбнулась, зорко оглядывая его, как все женщины во все времена оглядывали только что прибывших в город мужчин, оценивая: одинок ли он, доступен ли? Может быть, он уже успел ею заинтересоваться?

— Да, это я. — Джон вежливо кивнул. Только что прибывший или нет, одинокий или женатый, ею он не интересовался. Единственное существо женского пола, которое волновало его в этой жизни, сидело, не глядя на него, неестественно повернув голову. Ее белая блузка была закапана кровью.

Джон мгновенно пересек ярко освещенный кабинет и, поставив свой чемоданчик, наклонился к девочке.

— Привет, заяц! — Он провел рукой по ее вьющимся волосам, удивляясь, как это он не заметил, что они уже так отросли. Но еще больше его удивляло то, что Энди избегала его взгляда. Он ожидал, что она встретит его со сжатыми кулаками, выдвинутым вперед подбородком и потоком гневных слов в адрес противника.

Она вся съежилась, бросив на него испуганный взгляд. Ее нижняя губа задрожала:

— Мне будут делать укол?

— Делать тебе… — он в удивлении уставился на нее. — Конечно, нет, какой укол! Ты мне лучше скажи: ты сама расскажешь, как все было, или мне придется услышать это от директора? Я бы, честно говоря, предпочел узнать все от тебя.

Энди подняла голову, отложила завернутый в полотенце кусок льда и посмотрела на него. Один ее глаз так распух, что она не могла его открыть, в другом стояли слезы. Постаравшись взять себя в руки, Джон окинул ее лицо быстрым профессиональным взглядом. Не было заметно ни повреждений кожи, ни признаков серьезной травмы, но синяк намечался знатный.

Когда он попытался коснуться Энди, она, всхлипнув, увернулась.

— Эй, куда подевался мой отважный тигренок? — удивленно произнес Джон. — Сиди смирно, солнышко. Я не собираюсь делать тебе больно, я только хочу тебя осмотреть. Интересно мне знать, на что похожа вторая девочка!

Он осторожно ощупал кожу на ее лице. Осмотр подтвердил его первую оценку. Конечно, сильных повреждений детский кулачок нанести не мог, но в одной ноздре Энди была видна бурая корочка, свидетельствовавшая о недавнем кровотечении. Достав свой офтальмоскоп и направив свет в глаз Энди, Джон спросил:

— Так что же все-таки произошло, дочка?

— Какая-то плохая девочка ударила меня по лицу. — И тут она по-настоящему расплакалась. Джон нахмурился. Он не мог припомнить, чтобы Энди когда-нибудь раньше плакала.

— Понятно. Но, солнышко мое, ты, наверное, что-то такое сделала, из-за чего она тебя ударила, — мягко произнес он, присев рядом с дочерью и положив руку ей на плечо.

— Я вообще ничего не делала! Правда! — всхлипнула она. Джон сгреб ее в охапку и усадил к себе на колени. Она зарыдала еще громче. Это было невероятно! В свое время Энди вела себя мужественно даже при переломе ноги, который она заработала, пытаясь перелететь с одного балкона на другой. — Мы с Кэти крутили для Моники скакалку, а эта плохая девочка вдруг закричала и начала меня бить.

И тут она ошарашила его, произнеся сквозь слезы:

— Я хочу домой! Я… хочу… к моей… маме…

— Маленькая моя! — Джон сам чуть не расплакался от этого неожиданного признания. Он откинул ей волосы с лица и крепче обнял ее. Энди сжалась в комок и зарылась у него на груди, чего давно не делала. А он-то думал, что она уже забыла! Как она могла забыть! Ей было больно, страшно, она, конечно же, была расстроена переездом в новый город, чужой дом, переходом в новую школу, где она никого не знала — и она повела себя так, как любая другая маленькая девочка повела бы себя на ее месте: она хотела домой, хотела к маме.

Он тоже хотел к ее маме, но они потеряли Лауру навсегда. У Джона осталась только Энди, а у Энди — только он.

Он позволил ей плакать, наслаждаясь теплом ее тела и той доверчивостью, с которой она прижималась к нему, как бы ища защиты в его объятиях. Если на эти несколько драгоценных минут она хотела перестать быть тигренком, то он — именно тот, кто должен дать ей возможность немного побыть испуганной маленькой девочкой. Его девочкой.

— Радость моя, я тебя люблю, — прошептал он, зажмурившись. — И твоя мама тебя любит.

Откуда-то издалека Джон услышал истошный женский вопль: «Джули!», затем дверь медкабинета распахнулась с таким треском, что он подумал, что стекло разлетится на куски. В кабинет влетела высокая стройная женщина. Она вмиг очутилась перед ним, откинула назад гриву ярко-рыжих волос и уперла в него взгляд, в котором растерянность боролась с бешенством. Бешенство безоговорочно победило, и она рявкнула:

— Эй, ты! А ну отпусти немедленно мою дочь! Живо!

Джон разинул рот от изумления. При первых же словах, произнесенных женщиной, Энди соскользнула у него с колен и бросилась к ней.

— Мама! Эта новенькая ударила меня так больно, и у меня потекла кровь! Смотри, вся моя новая блузка испачкалась! — закричала она, показывая на пятна крови. — Она испорчена!

— Все хорошо, крошка, все хорошо. Мама с тобой. — Женщина опустилась на одно колено и обняла плачущую девочку. — Не плачь, моя хорошая. Не переживай из-за блузки, мы ее отстираем, лучше покажись-ка. Дай мне рассмотреть твое лицо.