Варшавская Сирена - Галина Аудерская

«Варшавская Сирена» Галины Аудерской — роман такого именно рода. Писательница, однако, не ставит прошлое под сомнение, не стремится переоценить его как-то по-новому. Она принимает его таким, каким оно, по ее мнению, не должно было бы быть, а действительно было. Она стремится закрепить его словом, не дать ему кануть в Лету, отлить в литературные формы свои собственные воспоминания, переживания, опыт и размышления о нем.

«Варшавская Сирена» принадлежит перу писательницы уже вполне сложившейся, зрелой, которая, по собственному ее признанию, никогда не гналась за модой, оставалась верной «патриотическому, романтическому» течению в литературе.

Видимо, в определенной мере это как раз предопределило и выбор формы романа, и выбор главного его действующего, вернее — комментирующего происходящие события лица.

Анну-Марию с самого детства влек к себе безбрежный и загадочный океан, ей не давало покоя неосознанное поначалу стремление вырваться из душного мирка забытой богом бретонской деревушки, вмешаться в жизнь.

Потому, наверное, так поразил ее герб давних владетелей замка в городке Геранд: рука с обнаженным мечом, поднятая словно для удара, и родовой девиз по-латыни — «действуй!». И потому, наверное, так ошеломил эту девушку, впервые в начале тридцатых годов попавшую в Варшаву, герб этого города: молодая полуобнаженная женщина с распущенными волосами вскинула правую руку, как для удара, а в руке — меч. Этот символ стал символом жизни Анны-Марии, он стал как бы центральной идеей романа Галины Аудерской.

Галина Аудерская решила написать о том, что знает «как свои пять пальцев», о 1939—1944 годах в Варшаве, — так она сказала репортеру одного варшавского еженедельника лет десять назад, когда начала работать над романом. И в словах этих ни тени кокетства: у писательницы три боевые награды, в дни Варшавского восстания 1944 года она была контужена.

Ее военная судьба типична для варшавского интеллигента: все началось с преподавательской деятельности на разного рода нелегальных курсах широко разросшейся в годы войны системы «подпольного просвещения». Затем, с 1942 года, Галина Аудерская стала активной участницей диверсионно-психологической работы среди гитлеровцев в рамках так называемой «Операции Н», которую вела Армия Крайова. За четыре года на немецком, итальянском и венгерском языках было выпущено и распространено среди оккупантов на огромной территории — от тылов восточного фронта до германо-французской границы — свыше миллиона экземпляров газет, журналов, брошюр, плакатов, листовок антифашистского содержания.

После поражения Варшавского восстания Галина Аудерская выбралась из столицы, но вернулась в родной город уже в сентябре 1945 года. Вскоре по поручению Министерства просвещения она отправилась в Лондон для организации в Англии помощи польским детям, пострадавшим в годы войны. И там, в Лондоне, Галина Аудерская выпустила брошюру «Дети не могут ждать», в которой собраны документы, рассказывающие о чудовищных преступлениях гитлеровцев, убивавших и «онемечивавших» польских детей. В том же году она выступила на X Международном конгрессе Лиги нового воспитания в Париже. Ее доклад «Дети — жертвы войны» вызвал большой общественный резонанс в мире. А спустя четверть века, в 1971 году, Галина Аудерская написала о судьбе детей и юношества во время второй мировой войны роман «Плод граната».

Но главные книги писательницы были еще впереди.

Она сотрудничала в периодике, писала пьесы для театра и радио, а одновременно в течение двадцати лет входила в редакционный комитет двенадцатитомного «Словаря польского языка», была заместителем главного редактора этого выдающегося в польской лексикографии нашего столетия издания, редактором «Малого словаря польского языка». Одним словом, работала, как говорится, по своей основной профессии: Галина Аудерская — филолог, выпускница Варшавского университета, педагог. Правда, в литературу она пришла довольно-таки давно, еще до войны, дебютировав в 1935 году романом «Личинки большого парада», который пользовался шумным успехом, особенно у читательниц — это был своего рода беллетризованный дневник гимназистки.

И только в канун тридцатилетия победы над фашизмом Галина Аудерская неожиданно для многих выпустила большой роман о войне — роман-эпопею в двух частях: «Птичий большак» (1973) и «Бабье лето» (1974). Даже в богатой литературе послевоенной Польши, щедрой на книги новаторские, оригинальные, нередко поражающие каким-то совершенно неожиданным взглядом на минувшие испытания народа, — даже в этой литературе эпопея Галины Аудерской заняла свое особое и почетное место. Она стала событием не потому вовсе, что открыла какие-то новые страницы борьбы против фашизма. Нет, писательница предприняла здесь смелую попытку дать верное, исторически оправданное истолкование одного из самых сложных процессов, свершившихся в Польше и с Польшей в годы второй мировой войны: процесса обретения польского национального самосознания, формирования подлинно демократического польского патриотизма среди той части поляков, которые, сначала отвоевав исконные польские земли на западе и севере, по Одре и Нисе, пустили затем корни на них, положив начало их возрождению в границах новой, Народной Польши.

Необычна форма этого повествования, которое ведется от лица его главного героя, не очень-то хорошо образованного крестьянина родом из Полесья, бывшего до войны забитой окраиной буржуазной Польши. Шимон Дрозд делится своими воспоминаниями и мыслями о былом спустя почти сорок лет, уже как коренной житель деревушки на западной границе новой Польши. Позади осталась жизнь: скитания, добровольный приход в сформированную на советской земле Первую дивизию им. Т. Костюшко — ядро будущего Войска Польского, путь с дивизией через Полесье, Варшаву и Балтику до Берлина, затем непростое привыкание к новой земле, к новым пейзажам, к новым соседям, собравшимся тут со всех концов Польши. И что самое главное — к новой, Народной Польше.

В этой дилогии Галины Аудерской все на первый взгляд кажется каким-то заданным. И сам герой с его путаной драматической личной судьбой. И его язык — прекрасный, живой, но явно стилизованный мастером-филологом язык крестьянина-резонера, без умолку на протяжении 600 страниц размышляющего о случившемся с ним самим, о том, как он стал настоящим поляком на берегах далекой от его родных мест и поначалу чужой Одры. И единственный слушатель его — начинающий историк, молодой интеллигент, своего рода «мальчик для авторского битья»: писательница заставляет его порой комментировать мысли Шимона Дрозда об истории, вводя их в более широкий политический контекст, а чаще всего — выслушивать воркотню главного героя, его укоры «историкам», не умеющим за историей разглядеть «делавших» ее людей. И, наконец, сама атмосфера какой-то полубылинности, рождающаяся из переплетения правды с вымыслом — правды, деформированной опытом «рядового» истории, солдата Шимона Дрозда, с вымыслом, изукрашенным традиционно фольклорными крестьянскими представлениями о себе, о людях, о самом механизме и смысле бытия. Но эффекта Галина Аудерская достигла поразительного: ее книга стала живой, художественно убедительной картиной целого периода новейшей польской истории, документом серьезнейшего духовного перелома, с которым связано зарождение и становление Народной Польши в ее