Незавершенное, планы, отрывки, наброски - Александр Пушкин

1814

Первое обращение Пушкина к сюжету популярнейшей в то время сказки о Бове-королевиче. Нисколько не заботясь о народности в содержании, языке, Пушкин, как было принято тогда, разрабатывал этот сюжет в веселом, легком, слегка эротическом духе, подражая Радищеву в его поэме «Бова». Необычный в тогдашней поэзии стихотворный размер (не рифмованный четырехстопный хорей с дактилическим окончанием), приближающийся к размеру некоторых русских народных песен, Пушкин заимствовал у Карамзина (начало поэмы «Илья Муромец»). Характерно для юноши Пушкина в этой поэме крайне непочтительное отношение к царям и их приближенным. Пушкин не стал продолжать Бову, по-видимому, узнав, что поэт Батюшков собирается писать поэму на тот же сюжет.[2]

Исповедь

Вечерня отошла давно,Но в кельях тихо и темно.Уже и сам игумен строгийСвои молитвы прекратилИ кости ветхие склонил,Перекрестясь, на одр убогий.Кругом и сон и тишина,Но церкви дверь отворена;Трепещет луч лампады,И тускло озаряет онИ темну живопись икон,И позлащенные оклады.

И раздается в тишинеТо тяжкий вздох, то шепот важный,И мрачно дремлет в вышинеСтаринный свод, глухой и влажный.

Стоят за клиросом чернецИ грешник — неподвижны оба —И шепот их, как глас из гроба,И грешник бледен, как мертвец.

М о н а х

Несчастный — полно, перестань,Ужасна исповедь злодея!

Заплачена тобою даньТому, кто, в злобе пламенея,Лукаво грешника блюдетИ к вечной гибели ведет.Смирись! опомнись! время, время,Раскаянья покровЯ разрешу тебя — греховСложи мучительное бремя.

1823

По-видимому, начало поэмы. Ситуация (грешник исповедуется ночью монаху) напоминает «Гяура» Байрона (позже не раз была использована Лермонтовым). Содержание этой исповеди и было, очевидно, темой поэмы.

Поэма о гетеристах (Иордаки)

Два арнаута хотят убить Александра Ипсиланти. Иордаки убивает их — поутру Иордаки объявляет арнаутам его бегство — Он принимает начальство и идет в горы — преследуемый турками — Секу.

Набросок начала поэмы

Поля и горы ночь объемлетВ лесу в толпе своихПод темной сению небесИпсиланти дремлет

1821—1822

В поэме, судя по плану, Пушкин хотел воспроизвести некоторые драматические эпизоды греческого восстания против турок. Действие поэмы начинается в ночь бегства Александра Ипсиланти, вождя восстания, изменившего своим соратникам и убежавшего в Австрию. Горой поэмы — Иордаки (настоящее имя его было — Георгаки) спасает Ипсиланти от убийц, и после его бегства греки, под его начальством, отступают в горы. Осажденный турками в монастыре Секу, Иордаки героически гибнет, взорвав монастырь вместе со своим отрядом и осаждавшими его турками.

Актеон

Морфей влюблен в Диану — Его двор — он усыпляет Эндимиона — Диана (пр.) назначает ему свидание и находит его спящим —

…… Актеон это узнает от Феоны, ищет Диану, не спит — наконец видит Диану в источнике.

—

Актеон, un fat, après avoir séduit Théone Naïade, lui demande l'histoire scandaleuse de Diane — Théone médit Morphée etc. etc. Актеон voit Diane, en devient amoureux, la trouve au bain, meurt dans la grote de Théone —[3]

Набросок начала поэмы

В лесах Гаргафии счастливойЗа ланью быстрой и пугливойСтремился долго Актеон.Уже на тихий небосклонВосходит бледная Диана,И в сумраке пускает онПоследнюю стрелу колчана.

1822

Судя по плану, — замысел шутливой поэмы, в сюжете которой объединялись в свободной обработке несколько разных античных мифов. Герой поэмы Актеон намечался в плане как уверенный в успехе соблазнитель, наказанный за свои любовные похождения.

Вадим

Свод неба мраком обложился;В волнах варяжских лунный луч,Сверкая меж вечерних туч,Столпом неровным отразился.Качаясь, лебедь на волнеЗаснул, и все кругом почило;Но вот по темной глубинеСтремится белое ветрило,И блещет пена при луне;Летит испуганная птица,Услыша близкий шум весла.Чей это парус? Чья десницаЕго во мраке напрягла?

Их двое. На весло нагбенный,Один, смиренный житель волн,Гребет и к югу правит челн;Другой, как волхвом пораженный,Стоит недвижим; на брегаГлаза вперив, не молвит слова,И через челн его ногаПерешагнуть уже готова.Плывут…«Причаливай, старик!К утесу правь», — и в волны вмигПрыгнул пловец нетерпеливыйИ берегов уже достиг.Меж тем, рукой неторопливойДругой ветрило опустив,Свой челн к утесу пригоняет,К подошвам двух союзных ивУзлом надежным укрепляетИ входит медленной стопойНа берег дикий и крутой.Кремень звучит, и пламя вскореДалеко осветило море.Суровый край! Громады скалНа берегу стоят угрюмом;Об них мятежный бьется валИ пена плещет; сосны с шумомКачают старые главыНад зыбкой пеленой пучины;Кругом ни цвета, ни травы,Песок да мох; скалы, стремнины,Везде хранят клеймо громовИ след потоков истощенных,И тлеют кости — пир волковВ расселинах окровавленных.К огню заботливый старикПростер немеющие руки.Приметы долголетней муки,Согбенны кости, тощий лик,На коем время углублялоСвои последние следы,Одежда, обувь — все являлоВ нем дикость, нужду и труды.Но кто же тот? Блистает младостьВ его лице; как вешний цветПрекрасен он; но, мнится, радостьЕго не знала с детских лет;В глазах потупленных кручина;На нем одежда славянинаИ на бедре славянский меч.Славян вот очи голубые,Вот их и волосы златые,Волнами падшие до плеч…Косматым рубищем одетый,Огнем живительным согретый,Старик забылся крепким сном.Но юноша, на перси рукиЗадумчиво сложив крестом,Сидит с нахмуренным челом.

Уста невнятны шепчут звуки.Предмет великий, роковойНемые чувства в нем объемлет,Он в мыслях видит край иной,Он тайному призыву внемлет…

Проходит ночь, огонь погас,Остыл и пепел; вод пучинаБелеет; близок утра час;Нисходит сон на славянина.

Видал он дальные страны,По суше, по морю носился,Во дни былые, дни войныНа западе, на юге бился,Деля добычу и трудыС суровым племенем Одена,И перед ним врагов рядыБежали, как морская пенаВ час бури к черным берегам.Внимал он радостным хваламИ арфам скальдов исступленных,В жилище сильных пировалИ очи дев иноплеменныхКрасою чуждой привлекал.Но сладкий сон не переноситТеперь героя в край чужой,В поля, где мчится бурный бой,Где меч главы героев косит;Не видит он знакомых скалКириаландии печальной,Ни Альбиона, где искалКровавых сеч и славы дальней;Ему не снится шум валов;Он позабыл морские битвы,И пламя яркое костров,И трубный звук, и лай ловитвы;Другие грезы и мечтыВолнуют сердце славянина:Пред ним славянская дружина,Он узнает ее щиты,Он снова простирает рукиТоварищам минувших лет,Забытым в долги дни разлуки,Которых уж и в мире нет.Он видит Новгород великий,Знакомый терем с давних пор;Но тын оброс крапивой дикой,Обвиты окна повиликой,В траве заглох широкий двор.Он быстро храмин опустелыхПроходит молчаливый ряд,Все мертво… нет гостей веселых,Застольны чаши не гремят.И вот высокая светлица…В нем сердце бьется: «Здесь иль нетЛюбовь очей, душа девица,Цветет ли здесь мой милый цвет,Найду ль ее?» — и с этим словомОн входит; что же? страшный вид!В достеле хладной, под покровомДевица мертвая лежит.В нем замер дух и взволновался.Покров приподымает он,Глядит: она! — и слабый стонСквозь тяжкий сон его раздался…Она… она… ее черты;На персях рану обнажает.«Она погибла, — восклицает, —Кто мог?..» — и слышит голос: «Ты…»

Меж тем привычные заботыСредь усладительной дремотыТревожат душу старика:Во сне он парус развивает,Плывет по воле ветерка.Его тихонько увлекаетК заливу светлая река,И рыба вольная впадаетВ тяжелый невод старика;Все тихо: море почивает,Но туча виснет; дальный громНад звучной бездною грохочет,И вот пучина под челномКипит, подъемлется, клокочет;Напрасно к верным берегамНесчастный возвратиться хочет,Челнок трещит и — пополам!Рыбак идет на дно морское.И, пробудясь, трепещет он,Глядит окрест: брега в покое,На полусветлый небосклонВосходит утро золотое;С дерев, с утесистых вершин,Навстречу радостной денницы,Щебеча, полетели птицы,И рассвело — но славянинЕще на мшистом камне дремлет,Пылает гневом гордый лик,И сонный движется язык.Со стоном камень он объемлет…Тихонько юношу старикНогой толкает осторожной —И улетает призрак ложныйС его главы, он восстаетИ, видя солнечный восход,Прощаясь, старику седомуСо златом руку подает.«Чу, — молвил, — к берегу родномуПопутный ветр тебя зовет,Спеши — теперь тиха пучина,Ступай, а я — мне путь иной».Старик с веселою душойБлагословляет славянина:«Да сохранят тебя Перун,Родитель бури, царь полнощный,И Световид, и Ладо мощный;Будь здрав до гроба, долго юн,Да встретит юная супругаТебя в веселье и слезах,Да выпьешь мед из чаши друга,А недруга низринешь в прах».Потом со скал он к челну сходитИ влажный узел развязал.Надулся парус, побежал.Но старец долго глаз не сводитС крутых прибрежистых вершин,Венчанных темными лесами,Куда уж быстрыми шагамиСокрылся юный славянин.

1822