Квест а,б,в,г… - Юрий Павлович Валин

— Ему не десять лет. Сам не соображает, пусть жизнь научит. Эта ЕГЭ-шняга все же еще не приговор.

— Давай без матерков? — вяло запротестовала мама. — Ты прав, школу вспоминать и ужасаться бессмысленно. Там уже не поправишь.

— Да проехали. Самое время парню поработать. И не волнуйся, подберу место с понимающим народом. Простым, но понимающим.

— Подбирай, — мама всхлипнула. — Мне уже всё равно. Я даже не пойму — жив он или нет? Постоянно или спит или в компе. Смотрю — оладушки съел — уже хорошо.

— Ну оладушки он точно жрать не бросит, — заверил отец. — С остальным посмотрим. Есть варианты. Ты сама-то как? С тем чернявым завотделом всё, что ли?

— Не хочу об этом говорить. У меня сын пропал, как ты не понимаешь? И да, с Валерием Игоревичем у меня всё. Ты закончишь когда-нибудь моей личной жизнью интересоваться или нет?

— Ладно тебе, не чужие люди, — отец тяжело вздохнул. — В общем, Бро на лето я устрою. Одновременно подумаем, как быть дальше. Нонсенс какой-то: ну не допустили — бывает, не тем маршрутом двинулся мальчишка, дал крюка. Не такой уж тупой — с математикой у него норма, весной на дедову дачу заезжали — бревна шкурил, заставлять не надо было. Так что за трагедия? Что вы из этого ЕГЭ такой культ устроили?

— Ты вообще не понимаешь — это клеймо на всю жизнь. На любом собеседовании, в любом резюме… Нет человека.

— Не драматизируй. Раз оладушки куда-то уходят, значит не все потеряно.

Бро тупо смотрел в монитор. Вот как обстояло с оладушками в Константинополе? Что это вообще за город? Раз сейчас он не на слуху, надо думать, разорен и заброшен, сокрыт песками пустыни. Кажется, его потом какой-то ученый откопал, там еще нашли много драгоценных штуковин с всякими золотыми зверушками и кабанами. М-да, видимо, античные времена, тогда с оладьями было сложно, одной дикой кабанятиной питались. Возможно турки-османы — это древние прародители современных турок? Ели дикую свинину, окрепли, цивилизовались, отстроились. В одной игре как-то попадалось: неандертальцы, кроманьонцы, османотеки… так, кажется. Дикие, мощные, волосатые. Пришли набегом, и капец этому Константинополю…

Пришлось сходить к холодильнику, взять питу и вскрыть банку с тушенкой — иначе голова окончательно отказывалась работать. Насчет жратвы отец не поскупился — запасов на полноценную бригаду хватит, а к перекусу консервами Бро за лето вполне привык.

Бригада была небольшой — всего в шесть человек, пробивали просеку — дежурное транспортное соединение между двумя ветками газопроводов. «Рокада», как именовали проект. Частью просеку пробили еще зимой, но тогда снялись, не доделали. Пришлось добивать летом. Комары размером с воробьев, жарища, рев бензопил, стук топоров… Шесть пар рук, единственный древний армейский «ЗИЛ», да раз в неделю пробивающийся с припасами и горючкой «шестьдесят шестой». Ни разу не Сибирь — просто соседняя с Москвой область. Мобильная связь чисто условная, до ближайшего магазина три часа пехом через лес, или столько же колесами в объезд. Никакой Сети — в первый день Бро ломало жутко, потом стало пофиг. Поскольку после работы просто падал. Думал — побыстрей бы сдохнуть. Но народ, посмеиваясь, заверял — «втянешься». Угадали. Сначала «сюда иди, тут стой, туда ветки сложи», к августу «хусгвой» орудовал уже так, что Ильич признал — «вырос ты, Бро. Мужик». А отчего должно быть иначе: костистость, что в городе весьма негламурной выглядела, на просеке только в плюс шла, сутулость тоже куда-то делась.

Бро швырнул опустевшую банку в огромный мусорный мешок, вернулся к пыточному монитору, попутно прихватив со стеллажа пару учебников. В оглавлении «Истории древнего мира» никаких османотеков не обнаружилось — видимо, малозначащее племя. А какого… тогда вопрос так формулируют? Невозможно же всю историю знать — она бесконечная.

…— Я всю историю определенно не выучу, да и всех классиков не перечту, — мрачно сказал Бро тогда на вокзале. — Ты чего меня сдернул? Бригада еще задачу не закончила, там полноценные десять километров осталось пройти. На меня мужики надеялись.

— Объект не последний, — успокоил отец. — С бригадиром я поговорил, он рабочим объяснит. Не тупее нас с тобой, войдут в положение. Давай-ка сдавай этот дурацкий Единый Госэкзамен, формальности мы с мамой уладили, тебя на пересдачу примут. Времени в обрез, готовься. Сдашь — свободен. Назад в бригаду или еще куда, определишься. Взрослый человек, самому решать.

— Может сразу в бригаду? — обнадежился Бро. — Я в ритм вошел, да и платят не так плохо.

— Всю жизнь в лесу не просидишь. Тебе решать, но я бы со школьными долгами рассчитался, — намекнул отец. — Как-то неудобняк с голимой справкой по жизни шагать.

— Народ так же говорил, — признал Бро. — Только я не потяну. Теперь уж окончательно от этой программной ерунды отдалился. Пап, ну честно, где я и где та история с литерой? Не вижу смысла.

— Иной раз смысл во взятии высоты. Просто атакуешь и врываешься на вершину. По приказу командования. Пусть и не самому понятному приказу и не однозначно умному. Просто так надо и мы берем, — сказал отец, доставая сигарету. — Осознание целесообразности может потом прийти. Хотя и не наверняка.

— Попробую. Но вряд ли потяну. Длины пилящей шины не хватит мне на такое бревно.

Отец хмыкнул:

— С виду твоя шина за лето усилилась. По маме и оладушкам крепко скучал?

— Было. Пап, дай сигаретку.

— Одну. И завязываем. Тут, Бро, для поддержки атаки мы один маневр придумали. В смысле, мама попереживала, но согласилась. Домой сейчас не поедешь, выделим тебе сразу полноценный учебно-рабочий объект. Отвлекаться там не на что. Да и не будет возможности. Запру. Если конечно, тебе не слабо. Значит, так…

Бро выслушал вводную и изумился:

— Па, да ты троллишь⁈ Так не бывает.

— А бывает, что вменяемый, почти взрослый человек говорит своей училке по литературе, что Муму — это корова из повести-притчи британского писателя Оруэлла?

— Ну да, не угадал тогда. Я колебался — из Оруэлла это или Солженицына? Тот тоже что-то этакое про крестьянские дворы писал. Пап, ты сам-то эту их ересь читал?

— Я не читал, я пролистал, уловил смысл и настрой, мне не понравилось. В смысле, как раз «Муму» я действительно прочел и сильно расстроился — мне тогда лет двенадцать было.

—