Возвращение «Викинга» - Петер Жолдош

Стоило мне подумать о ветре, таком желанном в душных зарослях, как он объявился, — сначала пошевелил листву на высоких деревьях у реки, затем прошелестел в зарослях и обдал нас прохладным дыханием речных волн.

Я не сразу понял, почему Ного не радуется прохладе и что за тревога появилась в его глазах. Он потянул воздух широкими ноздрями, резко обернулся и посмотрел в заросли, а меня поразила неприятная догадка: дикарям незачем искать наши следы, их обоняние не хуже, чем у волков, и этот приятный ветерок, дующий в их сторону, выведет их прямехонько на нас. Теперь хищники не потеряют своих жертв. Я снова оказался в когтях страха, но испугал меня не призрак ужасной смерти, а то, что снова надо бежать. Бежать, мучительно преодолевая слабость в усталых суставах и задыхаться от болезненного перенапряжения. Все, что угодно, только не бег! Я хватаю Ного за руку, пытаюсь придержать его, что-то объяснить ему, — а что я мог объяснить! В это время нас обнаружили преследователи.

Я бегу, стараясь не отстать от Ного, а страх, который обычно отупляет, в этот раз не лишил меня способности мыслить. Я бегу, поскольку меня понуждает к этому инстинкт самосохранения, сработал рефлекс древних предков — на преследование отвечать бегством. Естественно, хищников толкает в погоню рефлекс преследования. Страх, до сих пор парализующий мою волю, вдруг отошел на задний план, в глухой угол сознания. Вот Ного. Он бежит впереди меня, он на сотни тысяч лет моложе, причинные связи в его мозгу проще: днем — хорошо, ночью — страшно, плод — съесть, дичь — убить, змея — бояться, опасность — бежать.

Но если я не выдержу, свалюсь в ближайшей луже, тогда поторопитесь, крокодилы! Я ненавижу людоедов — они вынуждают меня бежать; желанный ветер мне ненавистен — он помогает людоедам гнаться за мной. Но стена бамбуковых зарослей все ближе; правда, мы не можем бежать к ней прямиком, потому что должны бежать сначала к пальме, а пальма — левее, а слева, нам наперерез, бегут преследователи… Между нами залитая водой, кишащая крокодилами пойма. Кусты здесь низкорослые — и мы хорошо видим друг друга, беглецы и преследователи. Пойма, вдоль которой мы бежим, заканчивается возле пальмы. Мы спасены, если доберемся к ней первыми. Наш путь буквально усеян крокодилами. Они лежат на песке с разинутыми пастями, ужасно уродливые чудища. Нам приходится перепрыгивать через них. Со стороны это выглядит как бег с препятствиями. Пойма напоминает гигантский стадион; окружающие холмы, словно трибуны, разделенные лужами. Дикари бегут за нами цепочкой. Они вынуждены держаться подальше от потревоженных крокодилов, — это удлиняет их путь и замедляет погоню. Брошенные дикарями камни время от времени плюхаются в лужи рядом с нами. Ноги у меня опять подкашиваются, я теряю координацию и в неуверенном прыжке задеваю зубастую тварь. Если бы Ного рывком не оттащил меня в сторону, удар тяжелого крокодильего хвоста переломил бы меня надвое. Драматичная сцена вызывает по другую сторону поймы шумное недовольство: дикарям не хочется терять свою добычу, которая пробегает в опасной близости от крокодилов. Я же с трудом удерживаюсь на ногах. Дикари останавливаются напротив нас по другую сторону речной поймы. Их предводитель Крири что-то кричит, похоже, приказывает нам остановиться. Недвусмысленный жест нельзя растолковать иначе как повеление переправиться на их сторону. Вот так. Оставить крокодилов и переправляться к ним. Чего выдумали! А меня между тем охватывает странное безразличие. В полуобморочном сознании мелькают какие-то обрывочные видения и неодолимо тянет ко сну. Я опускаюсь на песок и вытягиваюсь во весь свой рост, словно подражаю крокодилам, невозмутимо возлегающим вокруг нас. Ного в недоумении топчется рядом, опасливо косясь на пресмыкающихся. Дикари пытаются достать нас камнями, но для этого надо подойти поближе к реке, а там тоже крокодилы. Зато Ного не промахивается: брошенные им камни почти всегда находят цель. Один из дикарей, Зумби, подошел слишком близко к берегу и поплатился: упал среди крокодилов с окровавленной головой. Толпа дикарей отвечает взрывом воплей. За четыре года я так и не привык к тому, что они постоянно кричат. Сейчас их вопли меня не трогают. У меня такое чувство, будто мое тело становится воздушно легким, и стоит ветру подуть посильнее — оно тут же взовьется вверх и поплывет вдаль. Кажется, душа отделилась от тела и, зрячая, смотрит на меня и на все окружающее меня со стороны. Я медленно погружаюсь в туман полусна; успеваю заметить, что мои преследователи уходят вдоль берега в поисках переправы. Они не очень торопятся, — не зная, что со мной происходит, они тем не менее уверены, что никуда не денусь. Для них я — антилопа, загнанная в тупик. Она не может больше бежать, она почти в их руках, надо только переправиться к ней через Великую Реку, но при этом нельзя нарушить табу. Через небольшое время они возвращаются, уходят вверх по реке, полагая, что там легче будет переправиться. Они правы, но на это у них уйдет не меньше четверти часа. Будь у меня достаточно сил или хотя бы воли к жизни, я смог бы убежать.

Ветер все крепчает. Вожак дикарей предусмотрительно оставил на том берегу двух плоскоголовых, чтобы следить за нами. Ного изливает на них свою ярость, швыряя камни, которые со свистом пролетают рядом с ними. Сторожей, очевидно, раздражает то, что они выбыли из числа преследующих. Их глаза неотрывно следят за моим неподвижным телом. Изредка они бросают взгляды на заросли, в которых исчезли соплеменники. Всем своим видом они показывают, что хотели бы находиться вместе со всеми, в стае. Приказ вожака их не устраивает, когда дикари окружат нас, эти соглядатаи не смогут участвовать в растерзании несчастных жертв, вынужденно оставаясь на противоположном берегу. Хуже наказания и не придумаешь для кровожадных и, несомненно, трусливых существ. В конце концов они, видимо, решились пренебречь повелением вожака: угрожающе потрясая дубинками и кулаками, пятятся к зарослям. Мы остаемся одни, если не считать ленивых, разомлевших под солнцем крокодилов.

Ного вскакивает и пытается меня поднять. Я слабо сопротивляюсь. Двигаться, идти, бежать — выше моих сил, я не могу даже пошевелиться, хотя представляю себе в мельчайших подробностях, как все произойдет: заросли с шумом расступаются, появляется вожак. Он с торжествующим видом, не торопясь, идет к нам, за ним в определенном порядке шествуют остальные. Преследование закончилось, начинается обряд. Дикари смыкаются в круг и движутся, вихляясь, под заунывные вопли шамана, в ритуальном танце. Дикари медленно приближаются к своим жертвам, кольцо сжимается все плотнее; дубинки, нацеленные в наши головы, нервно подрагивают в потных, напряженных, грязных руках…