Сон женщины; Письмо о родинке; Отраженная луна; Птицы и звери - Ясунари Кавабата

— Уверяю вас, нечего, — повторил он и ощутил еще большее замешательство.

— Если вы, господин Кухара, не хотите говорить, то и я не смогу рассказать ничего о себе. Вы действительно поставили меня в затруднительное положение. Такое чувство, словно вы хотите заставить меня страдать в одиночестве. — Кухара почудилось, будто некая дверца в душе Харуко неожиданно захлопнулась.

Они так и расстались в тот день, ничего не поведав друг другу.

Харуко, пожалуй, была права: трудно представить, что неженатый, лишенный заметных недостатков мужчина дожил до тридцати шести лет, не заведя романа с одной-двумя женщинами. Харуко руководил в этом случае исключительно здравый смысл, а воображение скорее всего уводило ее и несколько дальше. Ведь существовал же юноша, который из-за нее покончил жизнь самоубийством! Наверно, и в душе Кухара, который столько лет избегал женитьбы, остался некий незаживающий след? Раз они вступают в брак, для чего же им таиться друг от друга?! Так рассуждала Харуко.

И может быть, она и замуж-то решила выйти единственно ради того, чтобы, соединив две похожие судьбы, утешить и простить друг друга.

В любом случае он совершил ошибку, ожидая, что Харуко во всем ему признается, а он не расскажет ей ничего. Поэтому и просьба девушки застала его врасплох.

Кухара навряд ли можно было причислить к чистым, непорочным юношам, но коль скоро дело шло о женитьбе, он мог с уверенностью сказать, что в жизни его не было ни одной женщины, расставание с которой принесло бы ему грусть или сожаление.

И вовсе не потому, что у Кухара было врожденное отвращение к женщинам или он их опасался. Скорее, ему еще не довелось повстречаться в своей жизни с той, которая пришлась бы ему по сердцу.

А поскольку в положенный срок он не женился, не исключено, что со временем в его характере появились некие черты, заставлявшие самих женщин его сторониться. Может быть, именно поэтому он все больше замыкался в себе и решил посвятить себя исключительно научной работе.

Наверно, по этой же причине для приятелей, знавших особенности характера Кухара, женитьба его и оказалась полной неожиданностью.

Сам Кухара не так уж страдал от своего одиночества, но если прежде ему с женщинами не везло, то теперь, повстречав Харуко, он наконец вытянул поистине счастливый билет. Тем не менее просьба Харуко застигла его врасплох, и тогда он решил заново оглянуться на свое прошлое.

Он с гордостью и удовлетворением подумал о том, что ему, собственно, не в чем признаваться Харуко. Почему же в таком случае он не сумел откровенно сказать ей об этом? Значит, ему не хватает искренности, укорял он себя.

Может быть, он вел неправильный образ жизни? В таком случае, пожалуй, естественно, что Харуко ему не поверила, решил он и улыбнулся этой своей мысли.

Ну что же! Раз Харуко поставила условием, чтобы он признался первым в своих прошлых прегрешениях, Кухара решил придумать для нее по возможности правдоподобную любовную историю.

Он погрузился в разнообразные чувственные фантазии, вызывая в памяти образы всех знакомых ему женщин — от подруг юности до медицинских сестер и больных, лежавших на обследовании в клинике, — и все для того, чтобы придумать для Харуко любовную историю.

То было глупое и бессмысленное развлечение. Когда он ставил рядом с этими женщинами свою невесту Харуко, их образы казались ему бесцветными, безжизненными.

В конце концов Кухара так ничего и не удалось придумать, чтобы вызвать Харуко на откровенность.

А ее рассказ — она все же поведала его Кухара — о юноше, который покончил жизнь самоубийством, оказался донельзя обыденным, даже банальным.

Этот юноша был двоюродным братом Харуко — старше ее на два года. Жили они по соседству и вместе росли. Потом его отца отправили из Токио в провинцию, и они стали переписываться. Во время летних и зимних каникул юноша и Харуко ездили вместе к морю купаться и на лыжные прогулки в горы. Они были счастливы тем, что находились вместе. Когда юноша перешел в старший класс средней школы, его письма все заметнее обретали характер чувствительных любовных посланий. Затем он поступил в колледж, переехал в Токио и поселился в доме родителей Харуко. Они встречались с Харуко каждый день. Вскоре он признался ей в любви и предложил руку и сердце. Харуко сразу же отказала ему, сославшись на двоюродное родство. В ту зиму он один отправился на лыжах в горы и во время метели свалился в пропасть. Его удалось спасти, но он повредил грудную клетку и был помещен в больницу. Вскоре юноша покончил жизнь самоубийством, оставив Харуко длинное предсмертное письмо. Выдержки из этого письма были в свое время даже опубликованы в газете. Если бы он умер в больнице, это не вызвало бы осложнений, но он бросился со скалы в море, и больничное начальство, желая в какой-то мере снять с себя ответственность, ознакомило корреспондента газеты с его предсмертным письмом. Так утвердилась версия, будто юноша покончил с собой из-за неразделенной любви.

— Сколько же, Харуко, вам тогда было лет? — затрудняясь найти подходящие слова, спросил Кухара, выслушав ее рассказ.

История была настолько обыкновенной, что он сперва даже не поверил. О похожих случаях ему приходилось не раз читать в газетах.

Но всякая любовная история может показаться более или менее банальной, когда о ней рассказывают другие.

Скорее всего, именно распаленному воображению Кухара представлялось, что только необыкновенные, трагические обстоятельства должны были послужить причиной упорного отказа Харуко от замужества.

Чтобы разбить девичье сердце, бывает достаточно и нескольких строк.

В отличие от мгновенно вспыхивающей, всепожирающей любви, отношения между Харуко и двоюродным братом складывались в ее душе из чудесных воспоминаний — и это длилось многие годы.

— Харуко, вы любили этого человека? — спросил Кухара.

Харуко утвердительно кивнула.

— Теперь мне кажется, что любила… Но мы тогда были сущие дети.

— Несчастье, случившееся с вашим двоюродным братом, наверно, сказалось и на отношениях между его и вашими родителями?

— Дядюшка и тетушка не такие люди, чтобы в чем-то винить меня.

— Поэтому в вас тем сильнее заговорило чувство долга?

— Долга?.. Может быть, и так…

Но это было далеко не все, в чем могла признаться Харуко.

Харуко исполнилось девятнадцать, когда ее двоюродный брат наложил на себя руки, а через два года к ней пришли свататься. Харуко дала согласие, но когда все уже было решено, родители жениха узнали о самоубийстве, и свадьба расстроилась.

Для Харуко это было ударом — еще более сильным, чем смерть двоюродного брата: она, наверно, искренне полюбила своего жениха Катакири.

Именно тогда Харуко решила, что ей не суждено выйти замуж.

Скорее всего Катакири, а не двоюродный брат был ее первой любовью, и именно любовь к Катакири потом слилась в ее воспоминаниях с образом погибшего брата.

Харуко стала опасаться, что следующее сватовство тоже окончится ничем. Правда, одно время она не теряла надежды на брак с Катакири: вскоре после официального отказа, последовавшего от его семейства, они тайно встретились — один-единственный раз! — и Катакири обещал, что добьется согласия родителей.

Харуко не собиралась скрывать от Кухара историю с Катакири, и если бы тот намекнул, что хотел бы узнать еще кое-что о ее прошлом, она, наверно, призналась бы ему.

Но, судя по выражению лица Кухара, его любопытство было удовлетворено рассказом о двоюродном брате, а остальное его не интересовало, поэтому о Катакири она предпочла не рассказывать.

Да ей было бы и труднее и горше говорить о Катакири: в ту пору, когда Кухара посватался к Харуко, тот давно уже был женат, и Харуко знала об этом и чувствовала себя уязвленной.

Кухара и Харуко поженились. На вторую ночь их свадебного путешествия, когда они остановились в гостинице, Харуко приснился погибший двоюродный брат.

Был ли то его деревенский дом или дом ее родителей — Харуко толком не поняла. Она вошла в комнату, где за столом спиной к ней сидел двоюродный брат. Он неожиданно обернулся. Харуко замерла. И в тот же миг обратила внимание, что она почти раздетая… Она проснулась от собственного крика.

Ее лицо пылало от невыразимого стыда.

Сотрясаясь от охватившего ее озноба, Харуко ухватилась за рукав спального кимоно Кухара.

Мысль о том, что она видела во сне умершего двоюродного брата, привела ее в ужас.

— Прости меня… — прошептала она и, дрожа всем телом, прильнула к мужу.

В ту ночь Харуко думала о том, что, выйдя замуж, она все же предала умершего брата. И еще ей показалось, что сон был крайне неприличным.

Но образы двоюродного брата и Катакири со временем стали, если можно так выразиться, более зыбкими, чем сон, а затем и вовсе исчезли из ее памяти, а поздняя, нерастраченная любовь Харуко расцвела пышным цветом, и она щедро одаривала ею Кухара.