География времени. Повести и рассказы - Юрий Быков

Через мгновение Софья Дмитриевна уже стояла перед мужем, вчитываясь со счастливым лицом в приглашение.

2

На следующий день Софья Дмитриевна проснулась в привычный свой час, когда муж обычно уже бодрствовал. Однако, Алексей Арнольдович продолжал тихо спать, закинув за голову руки. Было очевидно, что после вчерашних испытаний скоро он не проснется, поэтому Софья Дмитриевна распорядилась подать себе кофе. В ожидании завтрака она подошла к окну.

Взгляд, как всегда, потянулся к Меньшиковой башне. Золотом светился её шпиль, похожий на чалму или на пламя свечи – разные сравнения бытовали. С высоты третьего этажа целиком был виден верхний ярус с белыми пилястрами, выкрашенный в нежно-розовый цвет. На солнце казалось, что цвет этот – не краска, а кусочек нерастаявшей зари, и вся башня была какая-то снежная, ясная, как сегодняшний морозный день.

А еще пару лет назад она не могла видеть ни это чудо, ни саму красавицу-Москву, хотя она ей родной город. Отсюда семейство её после смерти отца перебралось в Саратов, под опеку дядюшки, брата её матери. Софье Дмитриевне было тогда… два года от роду. Ну, а дальше всё, как у всех девочек её круга: беззаботное детство, не слишком усердное, а потому, наверно, и обременительное обучение в гимназии, замужество. Софья Дмитриевна не была бесприданницей: дядя её, Николай Всеволодович, человек состоятельный и одинокий, возглавил семейство своей несчастной сестры и стал её детям отцом. Он же и о женихе позаботился. Им стал губернский чиновник Алексей Арнольдович Бартеньев, имевший в свои тридцать с небольшим чин коллежского асессора и Станислава в петлице. Способности его были, безусловно, незаурядны, а потому назначение в Москву, состоявшееся через год после женитьбы, выглядело вполне обосновано. Хотя не обошлось тут и без протекции, составленной всё тем же Николаем Всеволодовичем. Старик, конечно, всплакнул, отправляя свою любимицу в Первопрестольную, но не поколебался в уверенности, что живать Софьюшке и в самом Санкт-Петербурге.

По приезде в Москву Софья Дмитриевна и Алексей Арнольдович остановились в гостинице, рассчитывая в скором времени отыскать себе жильё – им было и невдомек, что нанять квартиру стоит больших трудов. Те мытарства иногда даже снятся Софье Дмитриевне в нехороших снах. Кто знает, сколько бы ушло на это времени, если б один из коллег Алексея Арнольдовича, выходя в отставку, не решил съехать с квартиры. Её-то он, так сказать, и передал из рук в руки Бартеньевым.

Квартира оказалась просторной – из шести комнат, и необычайно удобной – с электричеством, газом, водопроводом и канализацией. Правда, в подаче воды случались перебои, и время от времени засорялась канализация. Но так было и в других немногочисленных домах, приобщённых к благам цивилизации. Алексей Арнольдович прочитал недавно Софье Дмитриевне заметку в «Московских ведомостях»: рабочие при устранении засора извлекли из канализационной системы цепь мирового судьи. Оба долго смеялись. А вообще-то, их московская жизнь вполне наладилась, и мелкие неурядицы не в состоянии были перебить приятного вкуса столичной жизни.

Алексея Арнольдовича на новом месте также заметили, оценили. Недавно он был пожалован орденом святой Анны 3 степени и, судя по всему, следовало вскоре ожидать чин надворного советника.

Свободное время Алексей Арнольдович всегда проводил с супругой; он не пьянствовал, не играл в карты, не волочился за дамами. Да что там «волочился»! Даже вчера, на встрече Нового года в ресторане «Прага», где было немало красавиц, обращавших на него благосклонные взгляды, он не отходил от Софьи Дмитриевны ни на шаг! Особое неравнодушие проявляла Базилевская. Конечно, никто, в том числе и Алексей, не смог бы оставить без внимания этот её изящный туалет – на черном шёлке белая кружевная туника, ожерелье из изумрудов, – да и сама она со своими большими оливковыми глазами – чего уж там! – хороша собой… Впрочем, кто сказал, что Софья Дмитриевна хуже?! Уж верно, её Алексей так не считает! Они прекрасно провели время вдвоём. Ну, и ещё с Верой Николаевной и её мужем – сослуживцем Алексея. А ещё шумел невдалеке этот ротмистр Яковенко – она даже не помнит, когда тот был им представлен. И все-таки…

– Барыня, – позвала Глаша, – завтрак подан.

Софья Дмитриевна, бросив последний взгляд на Меньшикову башню, сладко потянулась. Может, и справедливо утверждают, что счастье не знает, что оно счастье и что ему не суждено длиться вечно, но Софья Дмитриевна чувствовала себя счастливой каждый день. Разумеется, это говорила в ней интуиция – ведь сравнениям, по большому счету, взяться было неоткуда, а мудрость пока не пришла, но чем ещё могла быть та радость, с которой она просыпалась даже самым пасмурным утром?!

«Как славно, – думала она за завтраком, – до окончания Святок целых четыре дня, и значит, Алексею не нужно ходить на службу. Хотя почему четыре? Нынешний день ещё не прожит! Получается целых пять! Сегодня они едут на Воробьёвы горы – там над водонапорным резервуаром недавно соорудили смотровую площадку (сказать Алёше, чтобы шубу надел, а то в пальто недолго и простудиться), оттуда наверняка заедут в ресторан… А завтра – бал! Ещё с осени готов бальный наряд – на Святки всегда приходится бывать на балах. Но бал в Дворянском собрании – особый, на нем будут присутствовать Их Императорские Высочества, и о нём обязательно напишут репортёры.

Вдруг ей вспомнился другой бал, наделавший много шума в Москве. Софья Дмитриевна сделала глоток из чашки и замерла от удовольствия. Она и сама не знала, что именно предпочитает пить: кофе с нежными сливками или сливки с ароматным кофе, поскольку любила, чтобы и того, и другого в её чашке было поровну. Потом она улыбнулась. Тот бал был частный, купеческий. Как сообщали газеты, кавалеры явились в красных фраках, а дамы босыми, в одних сандалиях – в полном соответствии с оздоровительной теорией модного доктора Кнейпа. Все, безусловно, сочли такое поведение недопустимым чудачеством, а Софье Дмитриевне показалось это только озорством. Правда, сама она в таком спектакле никогда бы участвовать не стала.

– Ты уже позавтракала? – Алексей Арнольдович вышел из спальни.

Она кивнула.

– Что читаешь? – пристроился он на подлокотнике кресла, в котором сидела Софья Дмитриевна.

– В журнале «Вокруг света» публикуют новый приключенческий роман. Помнишь, я тебе о нём рассказывала?

– Ах, да… Что-то про путешествие во времени…

– Невозможно оторваться – так интересно.

– Однако, придётся. Не забыла, что мы на Воробьёвы едем?

– Помню, помню. А ты не забудь шубу надеть, в пальто будет холодно.

– Всенепременно. Я с умницей-женой никогда не спорю.

Уже в дверях, направляясь принимать ванну, он остановился:

– Софи, а не стоит ли перевесить зеркало из нашей спальни?

– Да, да, я как раз хотела позвать Никиту, чтобы перевесил в гостиную или прихожую.

– Полагаю, в прихожей зеркалу самое место.

3

Ах, как чудно прошел день! Такой Москвы, какой предстала она с Воробьёвых гор, Софья Дмитриевна ещё не видывала – ни с колокольни Ивана Великого, ни с самого высокого, недавно выстроенного восьмиэтажного дома у Красных ворот – огромной, сверкающей! Отсюда были хорошо различимы её границы, за которыми даль вскоре смыкалась с голубовато-дымчатым небом. Между прочим, оказалась она вовсе не белокаменной, а, главным образом, из красного кирпича. А ещё повсюду было рассыпано сиянье куполов её церквей, которых у Москвы, как известно, «сорок сороков». Обедали там же, в ресторане Крынкина. С раками. Потом отправились на прогулку. Удивительно хорошо было ехать в синих сумерках. К сожалению, вскоре их погасила ночь.

Увы, у Природы есть только Свет и Тьма, День и Ночь, а полутона нестойки. Впрочем, люди дерзки и не во всём согласны с Природой: чтобы потеснить Ночь, они придумали Вечер, который в Москве бывал всегда шумным от развлечений и ярким от электрических огней.

Проезжая мимо Зоологического сада, Софья Дмитриевна обратила внимание на афишу «Живая этнография». Что бы это могло быть? Посмотрим? На свободной площадке стоял чум, возле него – семейство самоедов: отец, мать, четверо их детей. Здесь же находилась пара запряженных в нарты оленей. Глава семейства – щуплый, узкоглазый человек с непокрытой головой, в короткой, без пол шубе – угрюмо приблизившись, произнес высоким голосом: «Пожалуйста, однако, кататься на олешках».

Они отказались и тут же ушли. Впечатление от чудесно прожитого дня чуть не испортил этот эпизод: мыслимо ли выставлять людей в зоосаде, как диких животных?!

– Да, милая, мир жесток, – говорил Алексей Арнольдович, когда они ехали в санях, – а смягчение нравов процесс длительный… Он взял её за руку.

– Может, в синематограф?

– Устала, – улыбнулась она ему, – хочется домой.

Принимая одежду, Глаша сказала: