Из рецензий и откликов на произведения Дмитрия Каралиса - Дмитрий Каралис

Почти не ощущается никакой "литературы" в этой книге, не ощущается и стремления свести запоздалые счеты с самолюбивой писательской братией, к каковой принадлежит сам мемуарист. Никакого самолюбования, самовосхваления; напротив, рефреном проходит фраза: "сделано так мало, а сделанное так слабо и несовершенно", - отчего поневоле проникаешься к автору доверием. Повествование начинается со спецкомендатуры No 2 в поселке Коммунар под Ленинградом (проще говоря - с "химии"), куда попадает будущий писатель, и заканчивается символическим "венцом" - приемом в Союз писателей.

Между тем и другими событиями - рутинные труды начинающего писателя, постепенное обретение литературной самоидентификации, дружба с А.Житинским, семинар Бориса Стругацкого, публикация нескольких книг, бурная издательская карьера в начале 90-х. И еще - примета советского (и постсоветского) мировосприятия: ограничение свободы в начале 80-х не озлобило нашего героя, приобщение же к писательскому сонму в начале 90-х не вызвало особенной радости. Дмитрий Каралис - не просто герой своего времени, но герой каждого его года, дня и часа. А значит, есть шанс и далее, двигаясь вровень со временем, разделять с тем все надежды, успехи, просчеты и обольщения.

Станислав ШУЛЯК

ХРОНИКИ ЗАСТЫВШИХ ДНЕЙ

Газета "Невское время", 26 января 2000 года.

Почтенный жанр автобиографической прозы недавно пополнился. Свой "Автопортрет" опубликовал питерский писатель Дмитрий Каралис. На слово "питерский" следует указать особо - книга вполне в русле локальной формы жанра, процветающей в нашем городе. Один из самых знаменитых ее представителей - Виктор Конецкий, влияние которого отчетливо прослеживается в "Автопортрете". Он, кстати, и дал Дмитрию Каралису путевку в большую литературу.

С другой стороны, Каралис как представитель "восьмидесятников", следует общему в их среде настроению - художественно отобразить реалии страшного и странного времени накануне перестройки.

Ощущение бесконечной, муторной паузы, быстроногий Ахиллес, который все не может догнать черепаху коммунизма, да уже, пожалуй, и не хочет. Бег от неведомой опасности во сне, когда с ужасом ощущаешь, что не продвинулся ни на шаг. Кстати, сон у Каралиса - полноправный художественный прием, вставные эпизоды снов писателя отбивают куски дневниковых записей, придавая особый колорит повествованию. Получается при этом не сонная кафкианская фантасмагория, а реальность заката "красной империи".

Когда-то Ахматова порадовалась за Бродского: она считала, что высылка не слишком тяжкий крест, но ценное приобретение для биографии поэта. Она знала - поэта могут расстрелять и его не будет, поэта могут направить в зону и он лишится части души. Бог не дает креста не по силам. Дмитрий Каралис попал всего лишь на "химию".

"Ссылка не ссылка, высылка не высылка, но живешь за забором, и паспорт твой в спецчасти под замком. Но избирательных и гражданских прав при этом не теряешь. Одним словом - "химия". По этой характеристике "химиками" могли стать практически все граждане "советского архипелага", независимо от проживания на конкретном острове. Поэтому первая часть "Автопортрета" вовсе не лагерная проза, скорее трагическое и бессмысленное путешествие из Москвы в Петушки, путь обильно залитый "деревянной" водкой и дешевым портвейном с болезненными вспышками мечтаний про город золотой. Все мы вышли из этой хитро... умной химии.

Другой образ, вырастающий до символа - гараж, в котором Каралис трудился после досрочного освобождения. Здесь даже не описание работает, а слово "гараж", которым открывается множество подглавок дневника, словно бы для простой фиксации места действия. Территория тьмы, наполненная чучелами орангутангов и безумными экзерсисами советской интеллигенции, - "Гараж" Эльдара Рязанова.

Дневниковый жанр таит в себе немало технических преимуществ. Дмитрий Каралис пользуется ими сполна. К примеру, сокращенные слова, с хорошо продуманной небрежностью оставленные в тексте, - кусок из записок для себя, по недосмотру автора попавший на глаза читателю.

Или очевидное отсутствие правки старых дневниковых записей с целью приукрасить их в соответствии с сегодняшними реалиями. Это порождает у читателя ложное чувство превосходства, которое, однако, быстро проходит. "Я о Набокове знать не знал", - пишет автор. "Темнота!" - хочется снисходительно бросить. Потом смотришь на дату записи: август 1986-го. Многие ли знали тогда?.. Набоков и Набоковский дом (и "Невское время", кстати) появятся в надлежащем месте текста.

Каралис видит на столе у Б. Стругацкого "странный телевизор - с неподвижными формулами на экране и подведенной к нему клавиатурой". Из какой глухомани этот Каралис, что компьютера не знает?.. Впрочем, год 1985. А сам читатель когда впервые его увидел?..

Пишет, что бегает в оздоровительных целях по Смоленскому кладбищу, про могилы няни Пушкина, Маковского, родителей Косыгина. Православному читателю хочется крикнуть: "А Ксения где, нехристь?!" И опять вспоминаешь - не было тогда часовни, да и святая блаженная не прославлена была еще Церковью. Часовня займет свое место в повествовании в нужное время. Крестился же автор в августе 1988-го, вместе со всей страной.

Подозреваю, впрочем, что правка текста старых записей была - в сторону усугубления наивности пишущего. В результате достигается цель создать средствами литературы психологически достоверное пространство, где соприкасаются сегодня и вчера две эпохи, на стыке которых довелось жить автору.

"Меня интересует будущее лишь как продолжение настоящего и прошлого", пишет в "Автопортрете" Каралис. И работает в соответствии с этим постулатом. Годы, когда писался дневник, связаны с прошлым многочисленными вставными рассказами о войне и послевоенном времени. А реальное настоящее объединено с "Автопортретом" героем-автором, известным писателем и импозантным бизнесменом Дмитрием Каралисом, с интересом и слегка недоуменно вглядываюшимся в драчливого поддатого "химика", мечтающего о литературе. И мы вместе с ним глядим на себя тогдашних, совсем близких и недосягаемых, ушедших в измерение истории.

ПАВЕЛ ВИНОГРАДОВ

* ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ *

ИЗВЕСТИЯ, 13 мая 2003г. Книжная полка. ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ

В апрельском номере журнала "Нева" за этот год опубликована небольшая повесть Дмитрия Каралиса "Из варяг в греки". Уже в зрелом возрасте автора заинтересовали родовые корни, и он рассказывает в повести о том, как пытался определиться с национальностью.

Владимир РЕКШАН

"В Дубултах шел фильм "Кинг-конг", и на рекламных щитах, написанных по-латышски, он был назван "Karalis-kong". Английсое king - король, перевели на латышский". Затем у автора в гостях оказывается москвичка Лена Каралис с утверждением, что их общимй прадедушка - литовец.

Далее автор перемещается в Стокгольм, где в справочнике находит полного тезку - Димитриуса Каралиса, встречается с этим господином, и оказывается: тот - грек! О сложных вещах наш "грек" Каралис пишет просто и этим щадит читателя, пробуя разобраться в сложном вопросе: "Национальный вопрос вырос передо мною в самом начале девяностых, когда республики бросились подсчитывать, кто за чей счет живет, кто кого кормит и поит. Народ в Питере тоже стал понемногу одуревать, а в литературе так и вовсе требовалось сомоопределиться: либо ты русский человек и по праву носищь имя русского писателя, либо ты иной национальности, и тогда ты "русскоязычный" писатель..."

Повесть "Из варяг в греки" хороша не сюжетными выкрутасами (в ней имеется намек на лирико-любовную линию, но ее здесь мы рассматривать не станем) или метафорическими изысками, а тем, что возбуждает воображение, заставляет подумать о себе и определиться тех, чья фамилия заканчивается не на традиционное "ов" или "ев". Да и автору этих строк есть о чем поразмышлять. Когда посреди перестройки у меня вышла первая книга прозы, то в централизованном органе тогдашней книготорговли подумали, будто я узбек, и половину тиража отправили в Фергану. На самом деле я наполовину этнический прибалт, на другую половину - русский. Но в русской части у меня был дед Северин Кильвейн, который, как недавно выяснилось, - прямой потомок одного из трех братьев Кильвейнов, приглашенных Петром Великим из Голландии в Петербург...

Сложный генетический коктейль получается. Так кем себя считать? Повесть Дмитрия Каралиса будит фантазию, и вот ее плоды: мы говорим "русский человек", но никогда не скажем "французский человек" или "украинский человек". Получается, слово "русский" не существительное, а прилагательное. Отвечает на вопрос "какой".Какой? Говорящий и думающий по-русски, считающий себя частью русской истории, считающий себя русским человеком! Выходит, я русский человек. И православие теперь не основной показатель, поскольку православным может оказаться тот же француз, да и в светском государстве Российская Федерация принадлежность к конфессии не главный признак.