ФЕНОМЕН СМОКТУНОВСКОГО - Свободин А.П.

Он играет современные роли и в театре и в кино, с годами все больше обращается к классике. Как у всякого художника у него случаются и неудачи, но его работа в искусстве, само его присутствие по-прежнему многое определяет и на сцене и на экране.

Когда я думаю, чем же объясняется это удивительное долголетие в творчестве в наш "скоростной" век, прихожу к мысли: в злободневном он ищет теперь в е ч н о е больше нежели в вечном з л о б о д н е в н о е. Он внутренне нетороплив, сегодняшний Смоктуновский и вы это непременно почувствуете, слушая его на этой пластинке.

И обратите внимание на голос, на его мелодическое наполнение, на изобразительные его возможности. Недаром же артист сыграл несколько поразительных "закадровых" ролей. Например, в фильме А.Тарковского "Зеркало". Главный герой, от имени которого ведется повествование, невидим. Именно Смоктуновскому доверено было дублировать на русский язык фильмы

великого Чаплина "Король в Нью-Йорке" и "Огни рампы". Он много читает по радио и на телеэкране. Он исполнил всего "Евгения Онегина", дав глубокую и оригинальную трактовку бессмертному роману в стихах…

Композиция, предлагаемая вам изящна и закончена, в ней эхо его артистической судьбы и его раздумья об искусстве, о жизни, о будущем. От того как естествен в финале тринадцатый сонет Шекспира:

Тебе природой красота дана

На очень краткий срок, и потому

Пускай по праву перейдет она

К наследнику прямому твоему...

Пластинка

фирмы "Мелодия"

Козинцев о Смоктуновском

Несколько этих строк пишутся в перерыве между репетициями. Уже много месяцев, вместе с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским мы трудимся над образом датского принца.

Утверждению актера на роль в кино предшествуют пробы. Снимаются фотографии: подходит ли внешность исполнителя? Потом – кинопробы: способен ли актер овладеть ролью?..

Есть ли образ сложнее Гамлета?.. Однако на эту роль не было актерских проб – ни фотографий, ни кадров. Исполнитель был утвержден задолго до начала постановки; еще кончалась работа над сценарием, а мы уже пригласили Иннокентия Смоктуновского. Я верил, и верю, что именно этот актер способен прожить на экране трагическую и прекрасную жизнь человека, защищающего человечность. На экране не «звезда», а человек.

Много хороших слов можно написать об искусстве Смоктуновского: в нем и своеобразие, и естественность, и тонкость. Но одно из свойств его духовно природы представляется мне главным: внутренний свет человеческого благородства. Иннокентий Михайлович может играть лучше или хуже, проще или сложнее, но он начисто лишен всего фальшивого, пошлого.

Разумеется, балалайка — отличный инструмент. Бывают дорогие, отлично изготовленные балалайки. Смоктуновский скрипка, – инструмент поразительной тонкости и чистоты звука.

Григорий Козинцев

Актеры советского кино

. 1964 г.

ИНОКЕНТИЙ СМОКТУНОВСКИЙ

И сам он и окружающие долго не знали — талантлив ли он? Внешне он мало похож на артиста, и даже теперь, когда его достижения в искусстве общеизвестны, его не сразу узнают.

Неужели этот с виду не очень складный человек, с усталой, не очень ритмичной походкой, негромким голосом, любящий пошутить, увлекающийся всякими попутными впечатлениями, вроде бы совсем не целеустремленный, и есть тот самый Иннокентий Смоктуновский, который сыграл физика Илью Куликова с его утонченной интеллектуальной жизнью, тот самый Смоктуновский, что сыграл Моцарта, душа которого

— само искусство, тот самый Смоктуновский, чей Гамлет с его глубокой человечностью прост, сдержан и изящен в каждом своем движении?

Да, тот самый.

У него непростая судьба. Фронт, куда ушел совсем мальчишкой, бои, плен, бегство из плена. Отсутствие театрального образования и жажда искусства, потребность стать артистом. Участие в самодеятельности, первые попытки играть на профессиональной сцене и скитания по различным труппам.

В театре заметили его талант, однако долго не замечали, что талант его необычен. Впоследствии постановщик "Гамлета" Г.Козинцев говорил: "У Смоктуновского отсутствует работа над ролью в обычном понимании, с ним нельзя работать, как с другими актерами.

Прошло немало времени, пока это поняли. Надо было ждать, надеяться на счастливую встречу артиста с родственным ему талантом режиссера.

А до этого он играл в театрах, в том числе в одном из московских, иногда лучше, иногда хуже. Никто не сомневался, что он одарен, но никто и не ожидал от него чего-либо необычного. Он снимался в различных кинофильмах, кадры из которых мы здесь помещаем, но большая биография его все не начиналась. Потом он говорил: "Как актера я стал ощущать себя лишь в Ленинградском Большом драматическом театре имени М.Горького... До этого я почти пятнадцать лет работал, а "прорваться" к самому себе не мог. Раньше в работе над ролью у меня быстро наступал такой момент: ну вот, дошел до стенки, герой исчерпан. А теперь я знаю: в стенке есть дверь, за ней

— другая комната, а там — еще третья, четвертая... Не обязательно все двери открывать — должно быть чувство меры, художественной целесообразности, но важно, чтоб актер и через него зритель чувствовал: человек неисчерпаем, человек бесконечен…"

В 1958 году Смоктуновский встретился в работе над ролью князя Мышкина из инсценировки романа Достоевского "Идиот" с известным мастером советского театра, лауреатом Ленинской премии Г.Товстоноговым и режиссером Р.Сиротой.

Пришла наконец встреча, так много значившая для него. Она не была случайной. Ей предшествовал фильм "Солдаты", где Смоктуновский сыграл роль советского офицера Фарбера. Товстоногов рассказывал как-то, что, посмотрев фильм, он заметил в Смоктуновском такие черты и особенности его художественной природы, которые позволяли актеру приняться за один из сложнейших характеров гениального русского писателя.

Князь Мышкин стал первым выдающимся сценическим образом Смоктуновского, может быть, наиболее целостным и крупным из всех, созданных им.

Но первой значительной удачей его был все-таки Фарбер в фильме "Солдаты". Здесь впервые обнаружилась та человеческая тема, которую артист развивает и обогащает от роли к роли. Надо помнить, что не просто обилие хорошо сыгранных ролей в различных фильмах отличает крупный талант. Его отличает свое отношение к человеку и его связям с другими людьми.

Итак — "Солдаты".

Фарбер — интеллигент, математик, представитель хрупкой городской профессии. У него маленькие простые очки, высокий лоб, слегка приподнятые "удивленные" брови и детские губы, знаете, этакая трогательная и наивная припухлость. Он говорит тонким, поразительным для окопной обстановки "штатским" голосом. И все время кажется, что он вот-вот потеряет очки или с него свалится пилотка. Негнущиеся кирзовые сапоги ему, конечно, велики, и его тонкие ноги ещё сами по себе "ходят" в сапогах. Однако же очков он не теряет, пилотка с него не сваливается, а в своих сапогах он неутомим и подвижен. И вообще вскоре после его появления на экране понимаешь, что это человек предельной выносливости и верности своему долгу. Только выносливость его не от заскорузлости или привычки к суровым условиям жизни, а верность не от привычки повиноваться.

Его стойкость от иного — от высоты его духа, от его, если хотите, утонченной душевной жизни, И еще от любви к людям, от доброты к ним, от величайшего уважения к человеческой личности и к человеческому достоинству.

Он стыдливо признается своему собеседнику в редкий час фронтового затишья, что он никогда не ударил человека ("не дал никому по морде"), что он тоскует по консерватории и по симфонической музыке. Когда он бежит с пистолетом по окопу, то пистолет в его руке выглядит каким-то странным инородным предметом и кажется, что если он выстрелит, то того и гляди невзначай убьет самого себя, И однако же он умело обращается с оружием и стреляет куда надо и светится весь, как стекло под солнцем, своей человеческой высотой. Оттого солдаты уважают его, и командир он отличный.

Когда на полевом суде он обвиняет тупицу офицера, пославшего на верную смерть своих подчиненных только потому, что пресловутое "не рассуждать" — его "кредо", то устами Фарбера, его тонким, срывающимся в фальцет штатским голосом кричит сама справедливость, И не только от имени человечности он обвиняет бесчеловечность, но от имени ума

— глупость, которая, может быть, хуже врага, от имени рассуждающих — нерассуждающих.