Василевс - Валерий Игнатьевич Туринов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За день охоты они, устраивая загоны, добыли трёх коз и одного козла. И наутро третьего дня они отправились в обратный путь, неся каждый свою долю добычи.
* * *
Матушка Милена, выйдя из хижины, обратила свой взор на горы, в сторону заката солнца, на другой берег Аксия, стала всматриваться, надеясь разглядеть что-нибудь там, на фоне сплошного зелёного моря… Но нет!.. Там ничего не было заметно: ни малейшей точки, ни движения. Даже не видно было коршунов, обычно парящих над скалами… Горы, покрытые густыми зарослями липы, вязов и орешника, замерли, страдая тоже от полуденной жары.
Прошло уже четыре дня, как её сыновья ушли туда на охоту.
Постояв ещё немного, бездумно глядя на горы, матушка зашла обратно в хижину.
К вечеру этого дня вернулись с гор её сыновья. И хотя вернулись они с добычей, не с пустыми руками, но необычно раздражённые.
Дело было в том, что одним тем, что давало их крохотное поле, их большое семейство кормиться не могло. Кроме сыновей в семействе были ещё две дочери. Поэтому приходилось ходить в горы на охоту. Но в этом году, засушливом и неурожайном, все эти беды обострились. И они, уже взрослые её сыновья, вынуждены были уходить всё дальше и дальше в горы, поскольку олени и козы тоже ушли из этих засушливых мест.
– Всё! К чёрту такую жизнь! – вскричал Юстин. – Прочь отсюда, пока не подохли с голоду!..
– Юстин, а как же мы, старики? – спросила его матушка Милена. – Отец уже больной, не может работать в поле… Да и я вскоре уже не потяну хозяйство…
Она стала выговаривать сыновьям об их долге перед родителями. Но они слушали её рассеянно, отводя в сторону глаза.
И она скорбно поджала губы, замолчала. Она чувствовала и свою вину в том, что не могла ничего дать им в жизни. Лицо её прорезали крупные морщины. За последнее время она сильно постарела от забот, хотя была всё ещё статная и крепкая, как и её сыновья, которые были все в неё.
– Я не держу вас, мальчики, – после глубоких раздумий тихо произнесла она.
Она хотела сказать ещё что-то, но только опустила руки, взметнувшиеся было на мгновение от желания обнять, прижать к себе, не отпускать их, своих птенцов, как говорила она иногда в минуту откровения.
Старший её сын, Юстин, с простоватым лицом человека, не скрывающего свои мысли и чувства, был рассудительный, неторопливо мысливший.
И ей думалось, что он будет им, старикам, опорой в старости.
Сосед Савватий, ходивший с ними тоже на охоту, стоял поодаль, чтобы не вмешиваться в домашние распри соседей. Когда же стало совсем неудобно оставаться здесь, он ушёл к себе на двор.
Этим вечером у них в хижине было весело, радостно. Мать приготовила жаркое. На столе появились фрукты из своего сада. Отец достал из погреба вино, игристое, красное, хмельное.
Выпив вина, они, усталые, но довольные, отошли от стола, расселись по лавкам.
Мать, расстроенная от скорого расставания с сыновьями, не могла молчать, стала рассказывать о прошлом.
– Тому уже двадцать пять лет как будет! – глядя на мужа, Михаля, начала она рассказ, словно приглашая и его поддержать её, что она говорит правду, как было тогда. – В тот год через наше село шли гунны… Орда хана Аттилы… Шли они куда-то на восход солнца… В народе говорили, что на Константинополь… Мне тогда было уже семнадцать лет… А ему! – показала она на Михаля. – На пять лет больше… Мы только-только поженились. Свадьба была… А тут на тебе! Гунны!.. Мы и раньше слышали, что это разбойный народ!.. Из села все и побежали в горы и леса! Мы с сестрой Гурьяной и Михаль тоже убежали в горы, на той стороне Аксия. Там Михаль уже скрывался два года назад, когда вот так же проходила орда через наше село. И там, в горах, он соорудил землянку, в укромном местечке…
Два дня шла орда через их селение. Вереницы конных, повозок с женщинами и детьми, гнали скот, овец, табуны коней.
Когда орда гуннов схлынула, ушла куда-то дальше вниз по течению Аксия, Михаль и все беглецы вылезли из своих укрытий.
Вся семья собралась снова в свою убогую хижину. Было много слёз, разговоров… Гунны-то, степняки, всё пограбили, что нашли в селе… Голодно стало в их краю.
Разорённые окрестные деревни, поля, сады и огороды, ни скота, ни птицы. Наступила голодная зима. Весной особенно стало невмоготу от голода. Ожили было с наступлением лета… Снова поползли слухи о гуннах, что они вроде бы дошли до Фермопил, но не стали осаждать Константинополь… Говорили, что император Феодосий откупился от них. И они ушли обратно к себе за Истр[5]…
Через три года, когда умер император Феодосий, дошли слухи из той же крепости Бедериан, что гунны двинулись на запад, в королевство франков. И там было жестокое сражение… Гунны, непобеждённые, но потеряв много воинов, былую силу, ушли на север, за Данубий[6]… Ещё через год распространился слух, что их вождь, Аттила, умер!..
По всем окрестным селениям разнеслась эта радостная весть. Все облегчённо вздохнули.
– Тебе тогда исполнилось три годика, – показала она на Юстина.
Но опустошённые поля и деревни оживали медленно. Много умерло селян с голоду. Пустеть стала земля, деревни иллирийские…
– Ну да и ладно: помер и помер!.. Что это мы всё о плохом да о плохом, – заметил отец, насупился, перевёл взгляд на Юстина. – Пора и спать ложиться. Утром и поговорим о вашей затее далее.
* * *
На следующий день Юстин наведался к Савватию, в соседнюю усадьбу, зашёл к нему во двор.
Савватий вышел из хижины, чтобы встретить его.
– Привет! – хлопнул Юстин приятеля по плечу.
Они уселись на лавочку в саду, под яблоней, как, бывало, часто сидели ещё в детские годы, чтобы поделиться новостями, затем шли в ближайший лесок играть в разбойников.
Он сообщил Савватию, что он и братья собрались идти в Константинополь: искать там свою судьбу, удачу. Об этом он говорил не раз вот с ним, приятелем. И вот теперь они, Юстин, Дитибист и Зеркон, окончательно решились на это.
– Ты остаёшься здесь за старшего, – стал он объяснять другу то, о чём хотел договориться. – Присматривай за моими стариками и не давай никому в обиду нашу сестру, Бигленицу… И, знаешь, я хотел бы, чтобы
