Семь кругов откровения - Ант Скаландис

Дождь, будто бы прекратившийся на время, вновь начал расходиться, и блестящие мокрые листья тополя на большой ветви перед окном снова задрожали под ударами крупных капель.

- Светланка, но почему ты не говоришь мне всю правду, почему?

- Потому что я боюсь. Боюсь, что ты разлюбишь меня. Я ведь такая противная. Андрюшка! Ты не разлюбишь меня, Андрюшка?

- Глупенькая, ну что ты себе напридумывала! Ведь разлюбить, точно так же, как и полюбить, нельзя по какой-то конкретной причине. Это всегда происходит ни с того ни с сего. Я не могу тебя разлюбить, глупышка.

Но он хорошо видел, что она все равно боится, и говорил ещё и еще.

- Светланка, ну что мне какие-то прежние твои мужчины. Да наплевать мне на них!

"А ведь не наплевать, - подумал он, - ох, как не наплевать!" Он знал, как умеет думать о прежних мужчинах своей любимой! Он частенько предавался этому занятию, сладострастно расцарапывая душу, раздирая в кровь и обильно посыпая солью.

- Ну, были у тебя мужчины, - добавил он после паузы. - Ну и ладно. У кого же их не было? Ведь они были, их больше нет. Будем считать, что их нет совсем.

- Андрей, - сказала Светлана тихо, - ну а если бы, к примеру, это был человек, которого ты встречаешь почти каждый день? Как тогда считать, что его нет?

- Про кого это ты?

- Ни про кого. Ни про кого! Я просто так спросила.

Она встала и подошла к окну.

- Светланка, ты плачешь? Я тоже сейчас заплачу. Ну почему, почему ты все время, прежде чем сказать правду, обязательно спешишь соврать мне?

- Не знаю. Не знаю я. Я ничего не знаю!.. Это Валька. Контарев. Из отдела автоматики.

- Кто? Валька?

Вот это был номер. "Что она в нем нашла? - думал Андрей. - Щупленький, плюгавый какой-то, лысоватый и, по-моему, дурак дураком".

- Когда это? Давно?

- Да, года полтора, тебя ещё не было в институте. Дай мне сигарету.

А сигарет не оказалось. Андрей не курил, да и Светлана, собственно, не курила, так, покуривала, и сигареты они не купили. Бежать под дождем в ларек? Или к соседу? Нет, нельзя никуда бежать - разговор не окончен. И тут он вспомнил: в ящике стола лежат сберегаемые как сувенир две штучки "Примы" табачной фабрики города Канска, где Андрей давным-давно работал в стройотряде.

Сигареты пожелтели от времени и так высохли, что при каждой затяжке раздавалось тихое потрескивание.

- Ну и черт с ним, с Валькой, - сказал Андрей, - ведь он же мне не друг, в конце концов...

Они снова сидели рядом, он посмотрел на сигарету в её пальцах, и увидел, как две тоненькие зыбкие струйки дыма, параллельно поднимавшиеся вверх, вдруг задрожали и спутались.

Светлана судорожно затянулась, всхлипнула, и из глаз её снова покатились слезы.

Андрей уже устал. Он смотрел на неё прямо и ни о чем не спрашивал. Она спросила сама:

- А Бернадский тебе друг?

- Бернадский? Почему ты спрашиваешь?

И тут же до него дошло.

Шура Бернадский был его школьным другом с шестого класса. Потом они вместе учились в институте, а потом, отработав по распределению три года на "ящике", Андрей устроился в НИИ, где работал Бернадский, именно Шура рекомендовал его своему завлабу.

"Так, значит, и ты, Брут..."

- Когда? - спросил он обессилено.

- Да сразу, как я пришла в институт. Два года назад.

- И долго вы с ним?..

- С ним - долго.

И Андрей понял, что именно Шура был у Светланки непосредственно перед ним. Он хотел спросить про последний раз, но не решился и спросил другое:

- У вас было серьезно?

- Серьезнее, чем со всеми остальными.

- Но ведь он женился.

- Ну и что?

- Как? И после тоже?

- И после тоже.

"Ну и свинья же этот Бернадский!" - подумал Андрей. Он вспомнил Зиночку, Шурину жену, симпатичную, простую, добродушную девчонку, и как они в вчетвером ходили в кафе отмечать Восьмое марта.

Дождь шумел ровно и тихо, словно исправный мотор. Теперь закурил Андрей. Ему вдруг подумалось, что не всегда хорошо знать правду. Наверное, не всегда. И все-таки ложь - это ещё хуже.

А потом он вдруг вспомнил казавшийся раньше чудовищно нелепым слух, дошедший до него от какой-то сволочи. Дескать, случайно ли Светланка со средним техническим образованием, не проработав в институте и года, получила вдруг инженерную ставку, ведь всем известно, какой любитель по женской части их начальник отдела Батюк, и беспринципностью своей он тоже славился, да и не первый уже такой случай - любая хорошенькая женщина в отделе знает, как себе зарплату прибавить.

И словно читая мысли Андрея, Светлана вдруг сказала:

- Да, я плохая, Андрюшка. Я очень плохая. Но что мне делать, раз я такой родилась. Просто я очень увлекающаяся, влюбчивая я. Просто влюбчивая.

И снова она заплакала.

И, бросив под дождь недокуренную сигарету, он спросил:

- А Батюк?

Она закрыла лицо руками и заплакала в голос.

- Ну, зачем ты мучишь меня, зачем? - всхлипывала Светлана. - Тебе приятно мучить меня? Между прочим, он очень даже ничего. Как мужчина. Ты думаешь, я не могла увлечься Батюком? Могла. Ты знаешь, как нам трудно с мамой? Мы живем без отца. Ты знаешь, как это неприятно, когда за два дня до зарплаты не остается ни копейки? А Батюк - отличный мужик. Да!

И вдруг она прижалась к нему, спрятала лицо на груди и прошептала:

- Знаешь, какой он мерзкий? Он ужасно, ужасно мерзкий...

- Ну, успокойся, Светланка, пожалуйста, успокойся. Это все чепуха. Че-пу-ха. Ты слышишь меня?

- А то, что, кроме того, первого, у меня было ещё два аборта - тоже чепуха? А после третьего мне сказали, что у меня никогда не будет детей - и это чепуха?

- Чепуха, - сказал он жестко. - У тебя будут дети. Эти врачи, они ни черта не понимают.

- Правда? Ты так думаешь?

- Я знаю. У нас будут дети.

- Андрюшка, милый, Андрюшка...

- Светланка, он гладил её по лицу, целовал ей шею, - плюнь на все. Ведь тебе хорошо со мной? Ведь у нас же с тобой по-настоящему. А когда по-настоящему, то ведь больше никто не нужен, и никого не надо обманывать. Ну, скажи, после того, как я появился, у тебя не было никого? Правда, Светланка? Ну что же ты плачешь, глупенькая?

А она все плакала, а дождь за окном все шел, и сквозь дождь и слезы она проговорила:

- Конечно, никого, я тебя не обманываю больше, я все рассказала.

И в её словах он опять ощутил едва уловимый горьковато-сладкий запах лжи и, как охотничий пес, почуявший дичь, насторожился и приготовился найти, схватить, скрутить и уничтожить эту так долго прятавшуюся ложь.

- Не надо изводить себя, Светлана, не надо ничего скрывать, - только и сказал он.

И внезапно вспомнил какой-то хороший и страшный фильм. Скупо обставленный кабинет, утомленный следователь в выцветшем кителе с расстегнутым воротом, портрет Железного Феликса над его головой и резкий свет настольной лампы, повернутый к женщине, в ужасе скорчившейся на стуле напротив сурового блюстителя закона...