Свадебный подарок - Владимир Топорков

Это Люба Викентьева частушки поёт. Нравится Мишке Люба, только вряд ли об этом кто догадывается. Мишка и от себя думку эту прочь отпугивает, не чета ему Люба, высокая, стройная, брови чёрные вразлёт. А самое страшное – живёт семья Викентьевых зажиточно, не в пример Мишке с его хоть и стройной, годами не сломленной, бабкой. А может быть, это только кажется Мишке? Что он, в поле обсевок ржи? На себя Мишка в зеркало смотрит и никаких больших изъянов не находит – в плечах широк, волосы волнистые, с пробором. Разве единственный порок его – росточком маловат, да как говорят, велика тюрьма, да кто ж ею рад.

Сейчас вокруг Любы ужом извивается в пляске Иван Зимарев, Мишкин одногодок, весельчак и балагур берёзовский. Он гулко хлопает в ладоши, бьёт себя по коленям, бокам, в присядку скачет по кругу, изгибая носки сапог, частит скороговоркой:

Ах, сад-виноград,Дубовая роща,Ах, кто же виноват,Жена или тёща?Виновата Лизка,Что сидела близко…

Иван лукаво глядит на Любку, подмигивает ей и ещё яростнее обхлёстывает себя ладонями.

Пляшут девчата огневой пляской, земля словно дышит под их бойкими ногами, и у Мишки желание появилось снимок первый сделать, чтоб потом Володьке на память подарить. Но только и успел Мишка два раза щёлкнуть, как на пороге Данила Степанович появился, ладонь к глазам поднёс и, узнав в толпе Мишку, заспешил к нему.

Он Кириллова за руку взял, в дом мимо разнаряженных гостей повёл, выговаривая по дороге:

– Что ты, дорогой Миша, опаздываешь? А? Мы уже волноваться начали…

Мишка протиснулся к крыльцу, сказал торопливо:

– Рабочий день у меня сегодня, дядя Данила! И так часа на два пораньше отпросился. Да дорога известная – быстро не расскачешься.

Данила Степанович через тёмные сени провёл Мишку, втолкнул впереди себя в дом. А в доме – дым коромыслом. В большой горнице пять столов сдвинуто, и за ними разнаряженные гости, а на самом почётном месте – Володька с Татьяной сидят. На Татьяну глянул Мишка – ей-богу, глаз отвести нельзя. Он её давно знает, Таньку, с девчоночьих лет, вместе в одни игры играли, конопатой её дразнил. А тут на тебе – сегодня и конопушек незаметно, в белом платье сидит, как сказочная королева, рыжими кудряшками сверкает. И Володя – настоящий жених, в чёрном костюме, необычной белизны рубашке, с галстуком, губы чуть приоткрыты от смущения, белый ряд зубов высвечивается.

Данила Степанович дал Мишке с женихом за руку поздороваться, невесте приветливо кивнуть, а затем с силой за стол как раз напротив молодых усадил, пододвинул гранёный стакан с водкой, предложил:

– Ну, давай, Михаил, за здоровье молодых! А то ты отстал маленько. А отстающих, учти, брат, бьют… – и захохотал так, что другие гости на него оглянулись.

Мишка переглянулся с Володькой, поднялся со стаканом в руке, заговорил:

– Дорогие Володя и Таня, желаю вам хорошей, крепкой семьи…

Данила Степанович речи до конца не дослушал, захлопал в пухлые ладоши необычно громко:

– Дело говорит, дело, Михаил! – и опять подтолкнул Мишку в бок, кивая на стакан. – Пей, брат, а то прокиснет. А кислая водка – самое плохое дело.

Мишка губами к стакану припал, сделал глубокий глоток и от неожиданности чуть стакан не отбросил, влага обожгла рот, вызвала дрожь по телу. Мишка стакан на стол поставил, виновато на Данилу Степановича поглядел, дескать, извините, больше не могу.

Он и в самом деле первый раз водку в рот взял. До этого не приходилось как-то, хоть и на работе Иван Дмитриевич не раз предлагал – сам-то хоть и скряга большой, но специалист по части горло промочить, и в ребячьих компаниях Мишка от такого угощения отказывался. Да и вообще, на свадьбе Мишка первый раз гуляет, раньше как-то не приглашали. Вот с непривычки и запершило в горле, точно комочек хлеба поперёк горла встал.

Но Данилу Степановича это в смущение не привело, наоборот, он снова насильно в руки Мишке стакан засунул, проговорил на ухо, дыхнув перегаром:

– Это что ещё за новая мода – поп с гармонией!

Заметил Мишка, эта присказка у Данилы Степановича самая любимая, к месту и без места говорит. А сейчас вроде бы кряду вставил, не годится, дескать, так молодых приветствовать.

– Коль добро сыну моему желаешь, – опять зашептал на ухо Данила Степанович, – значит, стакан до дна должен опорожнить и вверх дном опрокинуть.

Тут в разговор Елена Кирилловна вмешалась, попросила:

– Ты бы не шибко угощал, отец! Видишь, не идёт она ему…

– Ну, ты, Лена, помолчи. Оно всегда так: первая – колом, вторая – соколом, третья – пташечкой… – и снова Мишку в бок толкнул.

Мишка поднялся, почувствовав внимание к своей персоне, смутился как-то, сказал по возможности бодро:

– Ну, ещё раз поздравляю, – и бодро опрокинул стакан. Через минуту почувствовал Мишка в румянце щёки. А Данила Степанович, подсовывая ему закуску, шептал на ухо:

– Молодец, Мишка! Ценю смелых людей! Смелый человек – что орёл, ему всё по плечу! Это Володька мой рохля-рохлей. Говорил ему – не спеши жениться, не убежит это дело от тебя, а он заталдычил одно: «Люблю Таньку – и баста». Хоть бы учёбу кончил, а то только на втором курсе. Мало его одного содержать в городе – ещё невестка наваливается на моё горе.

– Ничего, прокормите, – заговорил заплетающимся, каким-то непослушным языком Мишка. – Живёте вы, по-моему, безбедно.

– Их, Миша, в чужом кармане легко червонцы считать. А ты попробуй сразу двух студентов содержать в городе. От одних нарядов в разор пустят.

– Это же хорошо, дядя Данила, когда сын невестку в дом приводит, – ещё раз слабо пытался возразить Мишка. Ему с трудом давались слова, губы ужасно отвердели, сделались непослушными, как на морозе.

– Хорошего мало, Михаил. Вот ты у бабки своей как медаль висишь на шее, разве это дело?

Сумрачно до щемящей боли на душе стало у Мишки, он хотел подняться из-за стола, но Данила Степанович точно предвидел это, на плечо надавил:

– Ты закуси, закуси, Михаил! – и сам ретиво вскочил из-за стола, растолкал появившихся в первой комнате любопытствующих, вылетел на улицу.

Мишка ел, нагнувшись к столу, думал о последних словах Данилы Степановича. Ишь, как выкрутил, старый чёрт, будто Мишка нахлебник у бабки, и вообще человек никчёмный, так, чертополох на земле. А Мишка мастером станет, не хуже Ивана Дмитриевича, а может быть, и заочно учиться поступит, как-никак десятилетка у него за плечами.

Видимо, хозяин с улицы гостей пригласил – повалил весёлый оживлённый народ в горницу, за столы начал усаживаться. И что больше всего Мишку удивило – рядом Люба уселась, ласковыми глазами поглядела и даже, кажется, подморгнула. Сумрачность эта, разговором Данилы Степановича посеянная, ушла с души моментально, как лёгкая тучка, настроение поднялось, как жаворонок, затрепыхало. Ишь, видимо, по душе он Любке, если она даже на людях не постеснялась рядышком сесть.

Из-за первого стола сваха, разнаряженная в старую паневу, поднялась, в большое деревянное блюдо, как в бубен, постучала, каким-то надтреснутым голосом провозгласила:

– Самое время, дорогие гостёчки, молодых повеличать, да подарками отметить, – и первой полстакана водки в рот опрокинула, на тарелку эту деревянную сотенную бумажку положила, по очереди вслед за свахой вставали гости, говорили, какие хорошие сидят за столом молодые, точно белый лебедь с лебёдушкой, да какие они пригожие, и подарками одаривали.

Тут пришла пора снова Мишке смутиться. Не предусмотрел он, ох, не предусмотрел, какой же подарок другу преподнести. Нельзя сказать, что не знал Мишка об этой деревенской традиции, раньше на смотринах бывал, видел, но видать, в самый последний момент вылетело это из головы у Мишки, заёрзал на стуле, как уличённый в каком-то тяжком грехе.

Когда очередь до Мишки дошла, он поднялся со стаканом, пожелал Володе и Татьяне счастья, да детей побольше, выпил водку единым глотком и поперхнулся, закашлялся, хотел присесть, чтоб отдышаться, но не успел.

– Ты, Мишка, подарок давай! – крикнул со своего места Данила Степанович.

Мишка плечами развёл, хотел честно признаться, что обмишурился он с подарком, вручит после, но краем глаза видел, с каким напряжением смотрела на него Люба, другие гости, и он сорвал фотоаппарат с плеча, положил на блюдо, любезно подставленное свахой.

– Вот мой подарок, – сказал тихо, заплетающимся языком.

– Ну и молодец, Мишка, – крикнул ещё раз Данила Степанович.

Свадьба продолжалась дальше. Для Мишки она точно в тумане плыла. Кажется, он плясал, кажется, пел и даже пытался обнять Любу, за что получил тумак в бок, но всё это нетвёрдо запечатлелось в памяти, точно это не с ним было, а с кем-то другим.

Проснулся Мишка в доме бабки на другой день со свинцовой тяжестью в голове, с противным ощущением горечи во рту. Незнаемое раньше чувство тяжкого похмелья угнетало его.