Собирающий облака - Шон Рассел

Генерал Ходзё Масакадо, старший военный советник господина Сёнто Мотору, преклонил колени перед своим повелителем. Позади него две ширмы скрывали выходы на балкон и наружную комнату. Такая привычка выработалась у генерала за годы службы у отца Сёнто во времена Интеримских войн. Долгая служба была предметом гордости Ходзё, и он часто сравнивал обоих повелителей. Внешне отец и сын, конечно, похожи. Одинакового роста и одного веса, то есть у обоих и то, и другое чуть выше среднего. Но люди они разные. Отец более сдержан и всегда держался более официально. Он увлекался историей и составлением биографий. Юмор у него был суховатый и высокоинтеллектуальный. Мотору держал себя менее официально, его больше увлекала светская жизнь. Ему нравилось находиться в компании людей значительно старше себя, но еще больше Мотору любил находиться среди тех, кто моложе. Мотору обладал важной чертой выдающихся личностей — никто в его присутствии не чувствовал себя неловко.

Господин Сёнто сидел у низкого столика, а напротив него — Ходзё и духовный наставник семьи, посвященный брат Суйюн. Все трое по очереди склонялись над столом и внимательно рассматривали маленькие золотые квадратики. Это были монеты с круглой дырочкой посередине.

— Несомненно, господин, — произнес генерал Ходзё, — они одинаковые.

Сёнто, подняв бровь, посмотрел на брата Суйюна. Тот положил монетку на ладонь и снова стал ее пристально рассматривать. Ходзё вдруг подумал, что этот маленький монах — едва ли он крупнее госпожи Нисимы — однажды победил самого прославленного во всей стране мастера единоборств. Несмотря на свою внешность и мягкие манеры, он был таким же грозным воином, как и сам генерал, а может, и более смертоносным.

— Я не сомневаюсь в вашей правоте, Суйюн-сум, — ответил Сёнто, — хоть и не могу почувствовать это сам.

Господин Сёнто продолжал вертеть в руках кусочек золота и думать о том, что монету эту отобрали у воина-варваpa. На блестящей поверхности был выгравирован странный дракон, который с подозрением взирал на Сёнто.

— Беспутный сын господина Кинтари, воин-варвар, а теперь монеты, привезенные госпожой Нисимой от Танаки. Они из дорожного сундука, тайно погруженного императорскими стражниками на корабль. Вот что таким образом нам сообщает Танаки. Корабль направляется на север. Это все, что нам известно.

Все молчали. Ливень вдруг снова обрушился на землю. Градины громко стучали по крыше, и стало невозможно продолжать беседу. Сёнто отодвинул одну ширму, чтобы наблюдать за происходящим на улице.

Град перешел в дождь, и Суйюн первым нарушил тишину:

— Один из уроков, которые усваивают ботаисты, заключается в том, что бывают времена, когда размышления служат малой цели. Генерал Ходзё, господин Сёнто, простите великодушно мои слова. Рассмотрев все возможности, мы должны признать, что знаем недостаточно. Все, что нам известно, — это то, что монеты из Янкуры и направлялись они в пустыню. Однако есть и другие дела, которым мы должны уделить внимание и повлиять на их ход. Мои учителя говорили, что нужно начинать действовать, когда можно, и терпеливо ждать, когда должно.

— Ваши учителя мудры, Суйюн-сум, — согласился Сёнто, порядком удивив этим Ходзё.

Тот никогда прежде не слышал, чтобы кто-нибудь, кроме предыдущего духовного наставника, брата Сатакэ, посмел вот так почти критиковать своего господина. Это ясно демонстрировало, насколько господин Сёнто проникся доверием к монаху. Правитель еще раз взглянул на монету и положил ее на стол.

Едва различимый стук донесся из-за ширмы. Ходзё немного отодвинул ее и стал слушать кого-то, кого ни Суйюн, ни Сёнто слышать не могли. Ходзё кивнул в ответ, а затем снова задвинул ширму.

Господин Сёнто поднял бровь. Это движение его подданным не нужно было объяснять.

— Яку Катта прибыл в Ройома.

Сёнто снова потянулся к монетам, но передумал. Он обратил свой взор на улицу:

— Интересно, что скажет об этих монетах командующий императорской гвардией. — Ходзё кивнул, соглашаясь. — Устройте встречу с генералом Яку как можно скорее. Посмотрим, правда ли, что тигры видят больше, чем люди.

Даже по меркам ботаистов префект провинции Сэй был очень пожилым человеком. С точки зрения тренированных монахов он был весьма необычным человеком, что касалось его здоровья. А монахи оставались гибкими и подвижными даже в таком возрасте, когда обычные люди уже становились дряхлыми, если вообще доживали до этих лет.

Брат Ниодо, толкователь ботаизма и префект Сэй, двигался очень медленно. Он положил на стол плотно скрученный свиток и неспешно повернулся к гостю, старшему брату Сотуре, настоятелю монастыря Дзиндзо.

— Нет в нашем списке брата с таким именем. Хитари есть, а вот имени Хитара нет. А брат Суйюн не ошибся?

— Господин префект, не думаю, что он мог допустить такую ошибку.

— Вы высокого мнения об этом неофите, брат Сотура. Мне хотелось бы познакомиться с ним.

— Вероятно, вам представится такая возможность в ближайшем будущем. Верховный правитель желает, чтобы наши встречи с Суйюном были нечастыми. Важно, чтобы Сёнто почувствовал, что его духовный наставник действительно только его.

— Я надеюсь, что это не приведет к… — монах подыскивал слово, — … к своеволию, как в случае с братом Сатакэ.

— Я тоже надеюсь на это, господин префект.

— Хитара? — медленно произнес префект. — Невозможно, чтобы он оказался обманщиком. — Это не прозвучало как вопрос, и Сотура никак не отреагировал на сказанное. — А не упоминается ли имя Хитары в «Книге Иллюзий»? Я, кажется, припоминаю…

На лице префекта отразилось смущение, а затем и ужас от того, что память вдруг подвела его.

— В описании Божественной Долины, — подхватил мысль Сотура, — Хитара — это тот, кто умер и возродился. Слуга, который продолжал служить Просветленному владыке, когда все покинули его из страха перед Императором. Хитара восстал из пламени погребального костра: «Он появился из дыма и пламени. Казалось, огонь вот-вот поглотит его, но языки пламени не касались Хитары. Он как будто пробудился ото сна. А в те семь дней, когда он якобы был мертв и семья его носила траур, он, преклонив колени, молился. И его похороны превратились в празднование его возрождения и рождения его будущей жизни, так как никто из людей не видал прежде такого чуда».

Теперь оба монаха молчали. Слышен был шум дождя. Капли стучали по черепичным плиткам, смывая градины. За ширмой раздался стук.

— Войдите, — почти шепотом ответил префект. Ширма отодвинулась, за ней стоял послушник.

— Послушник? — немного громче произнес старик. Молодой монах подошел к префекту и протянул ему аккуратно сложенное письмо, а затем отошел и стал молча ждать.