КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Константин Преображенский

Теперь я отчетливо осознал, что в какой-то момент мое внимание привлекли сидевшие за столиком в дальнем углу зала два человека: дородный европеец средних лет и пожилой японец. Оказывается, на протяжении всего довольно продолжительного нашего застолья я непроизвольно наблюдал за этой странной парой. Видимо, она показалась мне подозрительной.

Лица европейца я не видел, он сидел ко мне спиной. Но именно его спина поначалу привлекла мое внимание. Дело в том, что она была как-то неестественно напряжена, как если бы она обладала способностью улавливать опасность.

О чем беседовали эти двое, трудно сказать, но судя по тому, как то и дело они доверительно склонялись друг к другу, беседа была абсолютно конфиденциальной. И значит, их связывала некая тайна.

Наконец японец многозначительно кивнул и поднял чашечку с сакэ. Тост, который он затем провозгласил, был, видимо, исполнен глубокого смысла и важности, ибо, в сущности, он и не произнес ни слова, а в целях конспирации только беззвучно их артикулировал.

Потом он извлек из портфеля, стоявшего возле него на полу, некий предмет в плотном бумажном пакете с ручками, бережно поддерживая его снизу. Что же представлял собой этот тяжелый предмет? Закрылок американской ракеты? Деталь скоростного станка? С легким поклоном японец вручил пакет с его содержимым иностранцу, и тот поспешно поставил его под стол.

Японец расплылся в самодовольной улыбке. Чувствовалось, что это был отнюдь не подарок.

Да и преподносят их здесь по-иному: склоняясь в низком поклоне, улыбаясь широко и вместе с тем не выдавая каких-либо чувств, дабы не смущать одариваемого дороговизной подношения или, наоборот, не укорять себя его дешевизной. Да и упаковывают здесь подарки с особым тщанием, заворачивая в красивую бумагу, обвязывая лентой, украшая искусственными розами и помещая среди них свою визитную карточку. Считается признаком хорошего гона, когда упаковочная бумага стоит дороже, чем сам подарок: тогда он выглядит не обязывающим.

«Неужели и мне придется действовать таким же образом? — подумал я. — Для чего же тогда существует конспирация?..»

— Скажите, а почему вы встречаетесь с агентами прилюдно, в переполненных ресторанах? Какая же это разведка? — все же осведомился я у товарищей, приехавших в отпуск.

На их лицах отразилась досада:

— Ну как же ты не можешь понять, — наперебой стали они объяснять, — что иностранец не станет тратить время на задушевную беседу с тобой. Ему нужна компенсация за потраченное время. Оптимальный вариант — деловая беседа за ленчем в ресторане. Так даже принято на Западе..

— Ничего себе ленч, во время которого тебе дарят кусок баллистической ракеты! А если в ресторане сидит полиция?..

— А вот об этом ты придержи язык, особенно в начальственных кабинетах! Ведь если нам запретят проводить встречи с агентами в ресторанах, то с нами вообще никто не будет общаться А как же тогда отчитываться? Да ты пойми! — продолжали они внушительным тоном. — Японские рестораны совсем не так плотно обложены контрразведкой, как наши! В одном лишь Токио их около восьмидесяти тысяч! Ну можно ли приставить к каждому разведчика, как у нас, и завербовать всех официантов? Да этого не выдержит ни одна полиция, кроме нашего КГБ! Но ведь и ресторанов в Москве всего лишь пара десятков, и число их, заметь, не растет, потому что мы не сможем охватить их своим наблюдением!..

С этим нельзя было не согласиться. Действительно, ничего не подозревающий иностранец-турист то и дело попадал в наших ресторанах в неприятные, а порой и опасные ситуации. Например, стоило ему, сидя за столиком, налить себе минеральной воды, как сзади коршуном налетал официант, хватал у него из-под носа бутылку и убегал.

Ошарашенный турист приписывал это неотесанности советских людей или внезапному помешательству, а между тем причина была простой: агент официант приносил бутылку сотруднику КГБ, прятавшемуся за портьерой, и тот снимал с бутылки отпечатки пальцев злополучного иностранца. И хотя побудить его к этому могло возникшее вдруг подозрение, что турист является шпионом, наш контрразведчик мог сделать это и просто так, чтобы выслужиться перед начальством…

Если иностранцы, отобедав, рассаживаются в холле отдохнуть или с кем-то встретиться, немедленно появляется сурового вида горничная с поджатыми губами и, ни слова не говоря, заменяет стоящие здесь хрустальные пепельницы безобразными чудовищами из черной пластмассы.

По-детски наивные иностранцы, и не помышлявшие о каком-то коварстве, продолжали мирно беседовать, не зная, что отныне каждое их слово записывается на крошечный магнитофон, в котором вместо пленки используется тончайшая проволока, способная вести бесперебойную запись в течение длительного времени без смены кассеты.

Опытные чекисты наставляли нас, молодых, открывая маленькие секреты. Например, придя в любой советский ресторан, первым делом надо осмотреть все находящиеся поблизости пепельницы. Если дно пепельницы привинчено шурупами, то следует соблюдать осторожность и в застольной беседе не ляпнуть чего-нибудь ненароком, потому что неизвестно, кого именно проверяет КГБ: иностранца, которого ты привел в ресторан для вербовочной беседы, или тебя самого…

Иногда днища пепельниц отваливались и взору изумленных иностранцев представала сеть разноцветных проводков и круглая серебряная батарейка.

Такого рода скандальные случаи немедленно заминались и никогда не доходили до руководства КГБ, которое сурово наказывало за каждый случай расшифровки оперативной техники.

Все люди, служившие в наших ресторанах, были осведомителями КГБ, вплоть до уборщицы, которая бесцеремонно входила в мужской туалет, если требовалось подслушать какой-нибудь состоявшийся там разговор. Но особую опасность для непосвященных представляли конечно же кряжистые, грубые старики гардеробщики в фуражках с золотым галуном. Тупые, дремучие, неспособные справиться даже с немудреной работой гардеробщика, они злобно оглядывали каждого посетителя своими заплывшими глазками, внушая им смутную тревогу.

Все они в прошлом были офицерами сталинского НКВД, причастными к проводившимся репрессиям и, может быть, даже к пыткам. Других в гардеробщики ресторанов не принимали, считая не особенно надежными. Опасность их состояла в том, что по многолетней привычке, укоренившейся во времена Берии, они обычно писали в своих агентурных сообщениях то, что считали нужным.

Разумеется, они не знали, у кого принимают пальто, у иностранного шпиона или вербующего его сотрудника КГБ, но на всякий случай в своих безграмотных доносах оговаривали обоих… Даже мы, кадровые чекисты, старались обходить их стороной и никогда не вступали с ними в контакт…

В то же время на глазах и у них, и у более молодых, грамотных и ушлых кураторов из КГБ, его кадровых офицеров, в ресторанах совершалось множество махинаций, столь характерных для советского строя: приписки и недописки, обсчет и обвес, пускание товара налево и, наоборот, незаконное его приобретение на стороне. Но все это совершенно не интересовало КГБ, ибо его главной задачей было следить, не произнес ли кто-нибудь из посетителей лишнего, не отвечающего политическому стандарту слова.

Впрочем, и ресторанных служащих можно было понять Государство платило им такую мизерную зарплату, чуть более ста рублей, что на нее просто невозможно было содержать семью. Волей-неволей им приходилось уполовинивать порцию любого блюда, а сэкономленными продуктами кормить семью, ибо в магазинах купить было и нечего и не на что.

Японцам же вполне хватало этой уполовиненной порции, но бедные японские желудки не были приспособлены к нашей пище.

Особенно непереносимо для них было подаваемое в наших ресторанах мясо, непременно либо пересоленное, либо слишком жирное, и всегда неизменно жесткое. Почему-то на Западе умеют готовить великолепные бифштексы, источающие нежный розовато-золотистый сок От нашего мяса у японцев начинали болеть животы. И тем не менее ни одна трапеза туристов не обходилась без груды неаппетитных кусков жареного мяса, водружаемого перед японцами на стол.

Это делалось в пропагандистских целях, дабы показать, что никаких затруднений с мясными продуктами в Советской стране нет, хотя в действительности они были и о них вовсю трубила западная пресса и шушукались наши граждане.

В бытность студентом мне тоже довелось выполнять обязанности переводчика и сопровождать японских туристов в поездке по стране. Нас направляли в «Интурист» с целью языковой практики. Это было знаком определенного политическою доверия комсомола, выдававшего соответствующие характеристики и рекомендации, поскольку несанкционированное общение советских людей с иностранцами считалось нежелательным и пресекалось органами КГБ, действовавшими, впрочем, уже не так жестко, как в сталинские годы.