История про одолженную жизнь. Том 3 (СИ) - Иванов Александр Анатольевич

— Лидия, — «матушка» встала с кровати, и сделав несколько шагов в сторону бывшей «мачехи», зашептала той на ухо, достаточно громко для того, чтобы все присутствующие смогли услышать, — сестра моя, попридержи, пожалуйста, свой змеиный язычок, ибо пройдет совсем немного времени, и твое будущее будет зависеть от моего настроения, тебе же это известно, верно? Так что, не порти мне его, ладно? Кайа, ты собралась?

«Матушка» обернулась ко мне.

— Да, мам, секунду, — ответил я, убирая ВЭМ, оформленный на Ию, в рюкзачок

После дневного сна я был в поту, как это частенько у меня бывает, но, увы и ах, «матушка» не станет, судя по всему, ждать, пока я приму душ.

— Надеюсь, Государь разберется в этом деле и сына отпустят, восстановив его и наше доброе имя, — вздохнув, сказала «бабуля», — что-то мне нездоровится, пойду-ка я прилягу.

— До свидания, Марья Александровна, — попрощалась «матушка»

— До свидания, бабушка…и все прочие, — попрощался я

«Бабуля» с сопровождающими ее женщинами, направилась к выходу, взяв под руку бывшую «мачеху», стоявшую столбом посреди комнаты в оцепенении и глядевшую на «матушку», как кролик на удава, и потащив ее за собой.

— Я собралась! — сказал я, надевая рюкзачок, — Бобла, ты идешь?

Небольшая трехцветная кошка, до сего момента мирно лежавшая на комоде, на вязаной салфетке, и лениво наблюдавшая за межчеловеческими отношениями, с громким: «мряу!» спрыгнула на пол и подойдя ко мне, обвила мою ногу своим хвостом.

— Кайа, никаких животных дома!

— Ну, мам! Ну, пожалуйста!..

Было лишь чуть больше четырех часов после полудня, однако, на дворе стояла зима и уже довольно сильно стемнело. По территории Имения, до машин, мы шли молча, хрустя снегом.

В пассажирском отделении нашего минивэна мы с матушкой были вдвоем, не считая Боблы, даже ее Прислужница, вместе с прочими, ехала в соседнем авто, а это означало, что сейчас предстоит очень серьезный разговор. Матушка наверняка будет интересоваться моими приключениями в той их части, что происходили на «узле» и о которых я умолчал в разговоре с Николаем Семеновичем.

Я долгое время размышлял на тему того, что именно я скажу по поводу своего пребывания на «узле» и вообще, стоит ли говорить о том, что я там был? Лучше бы, конечно, чтобы меня и «узел» вообще ничто не связывало, но… В итоге пришел к выводу, что рассказать все-таки придется, ибо как ни крути, но меня видели и совершенно точно запомнили двое офицеров, встреченных мной, один из которых обрабатывал и перевязывал мне руку. Возможно, конечно, что оба они погибли при взрывах, но если нет, то совершенно очевидно, что дознаватели вытянули из них все что можно. А значит и про меня они тоже рассказали и если бы не отстреленный мизинец, то было бы возможным съехать на то, что они попросту обознались. Но, увы…

Таким образом лучше всего рассказать правду, слегка разбавив ее ложью. В конце-концов, даже при том, что «матушке» известно о кое-каких моих «талантах», то все равно, несмотря на мое присутствие на «узле», связывать произошедшую катастрофу с четырнадцатилетней девочкой, да еще и инвалидом «по голове» — сумасшествие. В конце-концов, я же не булыжник на рельсы положил. А двое людей, что могли бы указать на мою причастность к произошедшему и на одного из которых я и планировал «повесить» диверсию, мертвы. А мертвые, как всем известно, молчат.

Однако, вопреки моим ожиданиям, «матушка», когда мы выехали из Имения, взяв мою ладошку в свои руки, спросила:

— Ты что-нибудь вспомнила из того, что было до?

Я отрицательно покачал головой, тихим шепотом сказав:

— Нет, совсем ничего.

В машине повисла тишина. «Матушка» гладила мою ладошку, а я гладил сидевшую на моих коленях Боблу.

— С того момента, как вышла из…больницы, ты ведь нигде не была, кроме Имения?

— В Пансионе, — хмыкнул я, отдергивая указательный палец, который собралась куснуть кошка

— Хочешь поехать на несколько дней попутешествовать? — поинтересовалась она

— Мам, — «мамкнул» я и нейтральным голосом продолжил, — сначала был тот кошмар в Пансионе, затем, когда покинула его стены, я не находила себе места от переживаний за тебя и вашего с папой ребенка. Когда ты заперлась в своей комнате, не желая меня видеть…я понимала, что и самочувствие у тебя, вероятно было так себе, да и страшно тебе наверняка было. Поэтому, я просто ждала… ждала, когда ты позовешь меня…но ты не позвала… мам, ты бросила меня одну! Хоть и жили мы под одной крышей! Затем начался тот ужас в нашем доме, когда тебя, вместе с папой, увезли какие-то люди, а тем же вечером…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я замолчал.

— Я не хочу никуда ехать, мам. Как я могу думать о чем-то подобном, о каком-то отдыхе, когда папу через неделю судить будут?! А затем, когда справедливость восторжествует и папу наконец выпустят, у меня будут переживания совершенно иного плана.

Она хотела было что-то сказать, но я продолжил.

— Знаешь, когда я спасалась бегством от убийц, что преследовали меня, то единственное, чего бы я хотела — оказаться как можно дальше от всей нашей Семейки! Чтобы никогда более не видеть никого из вас! Очень жаль, что у меня не было необходимых для этого документов, иначе я была бы уже далеко отсюда!

— Понятное желание, — только и пробормотала «матушка»

— Понятное тебе, говоришь? Да с чего бы, а? — я зло усмехнулся, глядя ей в глаза, — Вот скажи мне, мама, чем ты занималась, когда тебе было четырнадцать лет? Что-то сильно сомневаюсь, что, к примеру, заставляла некоего мужчину убивать под запись собственную беременную жену, для того, чтобы этот мужчина дал необходимые показания в Суде, дабы твоего папу не вздернули как какого-то…

Тыльной стороной ладони я утер слезы.

— Сомневаюсь я, что ты спасалась бегством от убийц! Что тебя хотели отдать, будто игрушку, какому-то уроду! Поэтому, пожалуйста, не надо мне говорить, что ты понимаешь меня! Я чудовище, мама! Жуткое, отвратительное само себе чудовище! И в него обратили меня члены моей же Семьи!

Оставшуюся часть пути мы ехали молча, а после, я обратил внимание на то, что на нашем этаже дежурила не привычная уже Семейная охрана, а некие «государевы люди», однако, судя по тому, что мне довелось увидеть ранее, это вполне могли быть боевики «папочки».

По приезду домой, после ужина, устроившись в одной из гостиных, «матушка» попросила подробно рассказать о моих злоключениях. Она уселась на диван, а я улегся, положив голову на ее колени и начал свой рассказ. «Матушка», гладя мою голову, слушала меня, изредка задавая вопросы или уточняя детали.

— Кто послал тебе предупреждение? — спросила она

— Не знаю, — ответил я, после того, как рассказал об «анонимке», но только о второй, ибо, если бы я промолчал о ней, то мой рассказ вышел бы неубедительным, — сообщение прислали с неизвестного номера, да и представится этот человек не пожелал, хотя я искренне рада тому, что есть на свете еще люди, которым моя жизнь не безразлична.

— А до этого, с тобой связывались с неизвестного номера? — поинтересовалась она

— Нет, — соврал я, покачав головой, продолжив свой рассказ

— С твоей стороны было очень находчиво вызвать полицию и прочие службы. Слава Богу, что ты догадалась об ожидавшей тебя внизу опасности — сказала «матушка»

Затем я подробно описал «клиента», который хотел меня «снять», ибо «матушка» моя на него конкретно обозлилась. Уверен, что этого господина в скором времени найдут и…

Ну, а дальше наступило время «икс», ибо мой рассказ плавно подошел к описанию приключений на «узле», что, естественно, вызвало самый живой интерес со стороны «матушки».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Николай Семеныч не говорил мне о том, что ты была на железнодорожном узле, — сказала «матушка», однако, и ее голос, и ее мимика, а я в тот момент очень внимательно рассматривал ее лицо, говорили о том, что для нее не являлось секретом мое нахождение на «узле» в момент катастрофы. Хорошо, что я не стал пытаться скормить ей версию о том, будто бы я был в другом месте