Перехват - Майк Гелприн

– Дрючков есть? – спросил Вася, изучив пункт, значащийся на шпаргалке под номером первым.

– Кто? – хором изумились представители книжного подполья.

– Дрючков, – повторил Вася, – или как его, Дрюченков, вот.

– Дрюон, что ли? – осведомился самый догадливый.

– Точно! – обрадовался Вася. – Он самый, Дрюон. Есть?

– Есть, – успокоили его.

– Почём?

– А тебе какой нужен? Дрюона вышли четыре книги.

– Мне какую подешевле.

– Последний Дрюон самый дешёвый. Шесть рублей.

– Шесть?! Ни себе хуя! А подешевле чего есть?

– Да смотря, что тебе надо.

– Сичас, – Вася углубился в документ. – Дерьма!

– Дюма, что ли? – проявили смекалку спекулянты.

– Ну! Точно, Дюма. Почём?

– Дюма ещё дороже. Похоже, тебе будет не по карману.

– Да, мужики, у вас не забалуешь. Ну, хоть что-то есть подешевле?

– Есть. Пушкин.

– Пушкин? А о чём он пишет?

4. Мордатый

Колю по кличке Мордатый можно было принять за кого угодно, но только не за любителя изящной словесности. Коля отличался небольшим ростом, косой саженью в плечах и свекольного цвета круглой, вечно небритой рожей. Шрам на левой щеке, перебитый нос и заплывшие маленькие глазки его также отнюдь не украшали. Читал Коля исключительно фантастику, и являлся по отношению к этому жанру литературы настоящим знатоком и авторитетом.

На спор он воспроизводил по памяти тексты Стругацких, начиная с любой фразы в любом их произведении, и ни разу не ошибался. Фактически, он учил Стругацких как стихи, и по его собственному признанию, перечитывал их книги сотни раз, вплоть до полного запоминания. Собственный Колин язык, впрочем, сильно отличался от того, что использовали мэтры. Процент мата в его речи был выше, чем у любого другого из тех, кого я когда-либо слышал.

– Охуительная хуйня, хуярил её пока не охуел, – восторженно отзывался Мордатый о полностью захватившем его процессе чтения очередной книги Саймака.

– Пиздец, как опиздинительно пиздёныш пиздячит, – отдавал он должное творчеству Каттнера.

– Ебануться можно, как заебись, просто ёбаный насрать, – возносил Коля хвалу романам Андрэ Нортон.

Вдова профессора Ч. приносила книги на продажу по одной. Я был её единственным покупателем, и дело она имела только со мной, ссылаясь на то, что хочет отдать книгу в хорошие руки. Каждый акт купли-продажи сопровождался у нас беседой на литературные темы. Убедившись, что я знаком с творчеством писателя, с которым она навсегда расстаётся, милая и очень интеллигентная дама уходила, хотя и в слезах, но частично удовлетворённая.

Очередная беседа вертелась вокруг творчества Валишевского. Мы поговорили о российских историках, дружно осудили Пикуля, воспели хвалу Соловьёву и Костамарову, пожюрили Лажечникова, и, наконец, вожделенный томик Валишевского был извлечён из старомодного лакированного ридикюля и передан мне на оценивание.

В этот момент и появился неожиданно Мордатый, отличающийся помимо всего прочего дружелюбием и приветливостью.

– Здорово, ёбаный ты папуас, – заорал он, приближаясь и распахивая объятия. – Сто лет не виделись, ебись ты в рот. А это что за блядища?

На этом мои отношения с профессорской вдовой оказались законченными.

5. Ассортимент

Магазин «Старая книга», у которого я нёс трудовую вахту, был расположен очень удобно. В ста метрах от него находился пивной ларёк, а чуть дальше – винно-водочный магазин и пункт приёма посуды. Поэтому расставшийся с книгами гражданин уже через пять минут мог принять на душу или, по крайней мере, взять две больших с подогревом. Между букином и винно-водочным стояла хрущёвская пятиэтажка с очень удобно расположенной первой парадной – туда отводили продавцов с приличным количеством книг, и товар смотрели уже не спеша, торгуясь отчаянно и умело.

Книгоноша вылез из переполненного троллейбуса и направился к букину. В каждой руке он имел по портфелю, раздутому от избытка содержимого, и, кроме того, на спине нёс внушительных размеров рюкзак. Судя по специфике и выражению лица гражданина, подкрепить гаснущие силы портвейном ему было крайне необходимо.

– Сдавать? – окружила клиента группа перехватчиков.

– Сдавать, – подтвердил тот.

– Чего хорошего есть? – продолжался традиционный опрос.

– А всё хорошее, – оптимистически заявил сдатчик.

– Отлично, – пойдём с нами, мы больше дадим.

– А вам они нужны, что ли?

– Ну, ты, мужик, даёшь, а чего мы тогда здесь стоим? Какие есть-то?

– Да разные. Нет, вам серьёзно нужны?

– Серьёзно, серьёзно, пошли давай.

Мужика завели в вышеупомянутую парадную, где оба портфеля были немедленно открыты. Мужик не соврал – содержимое отличалось редким разнообразием – был включён весь ассортимент от зелёных пивных бутылок до пузатых фугасов от бормотухи и прозрачных поллитровок из-под водки.

6. Моозунд

Оборванец выглядел непрезентабельно. Мало сказать, выглядел он настолько непрезентаельно, что иметь с ним дела совершенно не хотелось. Однако пришлось.

– Музузу надо? – спросил оборванец, обдав меня облаком позавчерашнего перегара.

– Нет! – категорично отрезал я. – Ни музузу, ни бузузу не надо.

– Хороший Музузу, – не отставал оборванец. – Может, надо?

– Сказал же, что не надо. Музузу сам читай.

– А мне мужики, что здесь вчера стояли, говорили, что нужен Музузу. Я и принёс.

Я заинтересовался. Раз перехватчики велели нести Музузу, значит, Музузу того стоил.

– Что за Музузу? – стараясь держаться по ветру, спросил я. – Кто написал?

– Написал? – оборванец икнул и надолго задумался. Видно было, что вопрос оказался нелёгким. – Музузу, – выдал он, наконец. – И написал Музузу.

– Может, не Музузу? – расставаясь с последней надеждой, обречённо спросил я. – Может, по-другому как-то?

– Может, – охотно согласился собеседник и просиял. – Точно не Музузу! Мазазун, вот!

– Слышь, может Моозунд? – осенило меня наконец.

– Ну так! Он! – обрадовался оборванец. – Блядью буду, Мудазуд и есть.

Довольно слабый романчик Пикуля «Моозунд» тянул, тем не менее, на толчке верную пятнашку.

– Сколько? – приступил я к деловой части беседы.

– На бутылку.

– Состояние?

– Даже не открывал никто.

– Показывай.

Книга была извлечена из-за пазухи. Да, оборванец не обманул, её действительно не читала ни одна живая душа, и книга находилась в идеальном состоянии. Крупными буквами, золотым по красному, на обложке был обозначен автор – Мао Дзе Дун.

7. К вопросу о меньшинствах

Бородатый здоровяк Юрок, энергичный дёрганый Алик и я в этот пасмурный день стояли на перехвате втроём. Шёл дождь, книгоноши, видимо, сидели по домам, и от нечего делать мы вели неспешную беседу об азартных играх, в которых все трое понимали толк.

– Не о преферансе ли вы говорите, молодые люди? – прервал нашу беседу появившийся невесть откуда гражданин, лысый, с красным носом и круглой, напоминающей поросёнка курносой физиономией.

Мы подтвердили, предварительно осведомившись, не желает ли уважаемый собеседник избавиться от пары-тройки печатных изделий.

Уважаемый собеседник, представившийся Никитой, желал. Более того, он желал вырученные от продажи деньги немедленно проиграть в преферанс. И проделать всё это желал у себя на квартире, расположенной как раз неподалёку. Единственным условием оказалась покупка поллитровки, которую Никита жаждал распить с новыми знакомыми, по его собственному выражению, людьми тонкими, чуткими и одухотворёнными.

Затарившись на всякий случай не одной поллитрой, а двумя, мы вчетвером прибыли на квартиру. Первым разочарованием в ней оказался для нас книжный шкаф. На полках наличествовало собрание сочинений Владимира Ильича в пятидесяти томах, и ютившиеся рядом с ним творения Ильича поскромнее – Леонида. Больше в плане основных перехватнических интересов у Никиты не оказалось ничего.

Неумело оправдываясь, хозяин извлёк из письменного стола две бэушные колоды карт, бумагу, карандаши, и предложил расписать пулю.

Нелестно отзываясь о Никитиных умственных способностях, мы, тем не менее, уселись за стол, свернули пробку первой поллитре и приступили к преферансу. Приступили, правда, втроём, так как Никита, обещая вписаться позже, пошёл на кухню делать бутерброды.

Здоровила Юрок сидел к входной двери спиной, а Алик и я – напротив неё.

Юрок как раз прикупил две морды к мизеру и мучался над сносом, когда дверь в комнату открылась, и на пороге появился Никита, несущий подносик с бутербродами в руках. При этом одет Никита был весьма странным образом. Его наряд состоял из чёрных ажурных чулок, обтягивающих короткие волосатые ноги, и розового бюстгальтера с провисшими чашечками, прикрывающего не менее волосатую грудь. Больше на Никите ничего не было, зато было у него нечто другое. Внушительных размеров мужской половой находился в самом, что ни на есть, возбуждённом состоянии. Мы с Аликом опешили, с идиотским видом наблюдая приближающегося танцующей походкой Никиту.