До тошноты - К.У. ЛаCарт

Что за чертовщина?

На этот раз Джимми не вздрогнул, игнорируя голос матери в голове, отчитывающий его за ругань.

Джеймс Аллен ДеЛеон! Ты не посмеешь ругаться в моём доме!

- Я не в доме, мамочка. И ты мертва.

Под звук его голоса, спорящего с его воображением, кишки снова хлюпнули в землю. Джимми схватился за конец кишки, но она оборвалась, оставив в его руке жалкий дюйм поблёскивающей требухи. Он бездумно обтёр это об джинсы, прикованный взглядом к оставшейся в земле норе.

На этот раз она больше, достаточно широкая, чтобы вместить его похожий на сосиску указательный палец. До того, как потерять самообладание, он засунул палец в норку и покрутил. Внутри она была тёплая и влажная. И склизкая. Он снова подумал про дождевого червя. Странно. Только он приготовился вынуть палец, нора начала двигаться. Мягко потягивая его за палец, она снова стала издавать эти чавкающие звуки. Сосущие звуки.

Джимми отскочил так резко, что приземлился задницей на грядку. Куст помидоров смягчил падение, раздавленные им плоды пропитали джинсы.

Отлично! Просто замечательно! Теперь у меня как будто пошли месячные! Он неожиданно для себя засмеялся. Эдна ДеЛеон не разрешала ругаться в доме, но что было действительно под запретом, так это разговоры о женских штучках.

Джимми сидел на остатках растения, уставившись в траву. Тёмная норка в земле смотрела на него в ответ, источая соблазнительный аромат. Он гадал, откуда она и что её проделало.

Позвать кого-то?

Да кого я вообще позову?

У него не осталось семьи. Отец сбежал с официанткой вскоре после его рождения, мать была единственным ребёнком. У него не было друзей, не было работы, кроме починки забора для фермеров неподалёку. Ему и Мамочке не нужно было много денег, чтобы жить, и она получила в наследство кругленькую сумму на банковский счёт и дом, когда умерли её родители. Теперь счёт, как и дом, принадлежал ему. Его решения и жизнь тоже были его собственностью.

Когда ему было двадцать с чем-то, Джимми намекнул Мамочке, что ему, наверное, пора встречаться с девочками, как остальным парням в городе. Мамочка быстро расплющила эти амбиции, напомнив, какими жестокими дети (а особенно девочки) были в школе. Мамочка всегда говорила, что у него больше сердца, чем мозгов, и поощряла его застенчивость, чтобы никто не смог навредить её единственному ребёнку.

В свои тридцать семь Джеймс ДеЛеон не встречался ни с кем со времён старшей школы. Даже тогда это было только пару раз. Обе девочки были такими скромными и милыми, что он боялся вести их домой к своей Мамочке, переживал, что она их обидит. Он уже не знал, можно ли ему встречаться, даже если захочется. Он даже не знал, как начать.

Джимми встал и провёл рукой по штанам. Ничего хорошего. Придётся переодеться. Снова принять душ тоже не повредит.

Нора в земле осталась на месте, безобидная при дневном свете, без единого следа пищеварительного тракта, который она только что сожрала. Он снова задумался, кому можно рассказать об этом, но никто не пришёл на ум, и он зашёл домой привести себя в порядок.

* * *

Радостный колокольчик оповестил о прибытии Джимми, когда он вошёл в закусочную; время клонилось к обеденному. Было достаточно посетителей, в том числе и парочка, занявшая его любимый стол в углу. Джимми сел у стойки, разочарованный вторжением в его зону комфорта. Джимми кивнул Сэму, когда тот подошёл в своём обычном заляпанном фартуке и с уставшим видом положил перед ним заламинированное меню. Шарлин обслуживала только столики, и место за стойкой отдавало Джимми в распоряжение повара. Он глянул на свой стол в надежде, что парочка уже заканчивает, но Шарлин только сейчас приносила их еду.

Джимми хотел пива, но заказал стакан чёрного кофе, пока смотрел в меню. Кто-то ущипнул его за руку, вырвав из угрюмого изучения блюд.

- Здаров, Джимми, - Шарлин стояла у его локтя, мастерски держа три пустые кружки в одной руке.

От её улыбки, красивой, как всегда, его сердце пропустило удар.

- Эм, привет, Шарлин, - Джимми почувствовал, как краснеет, и попытался пресечь это, отчего лицо разгорелось только сильнее.

- Ты прости насчёт стола, дружок. Если б знала, что ты придёшь, я б его придержала.

- Всё нормально. Мне не нужен стол. Я всё равно хотел сегодня сесть за стойкой.

Боже, я всегда звучу как идиот, когда пытаюсь с ней говорить!

Джимми мечтал просто выскользнуть за дверь.

Шарлин наклонила голову набок и улыбнулась, явно развеселённая его неловкостью. Прежде чем она успела ответить, женщина на другом конце ресторана познавала её, безумно размахивая рукой.

- Официантка! Когда я получу свой счёт? Я опаздываю на собрание! – Джимми подумал, что она грубиянка, и возненавидел её за прерванный разговор.

- Одну минуту, - отозвалась Шарлин.

Она протянула руку, взяла его за локоть, и тепло её руки напомнило ему о покалывающем ощущении в норе. Он вовремя вырвался из воспоминания и услышал её слова.

- У меня перерыв через сорок пять минут. Ты сможешь столько подождать? Хочу кое о чём спросить.

- Конечно же! – ответил он слишком быстро. – То есть... эм... конечно. Я ещё ничего не заказал. Думал, может, сэндвич с ветчиной, или французский...

Она улыбнулась, и та женщина снова потребовала счёт. Шарлин поспешила и бросила через плечо:

- Позже поболтаем, Джимми!

Как по подсказке, подошёл Сэм с блокнотом и выжидающе встал перед Джимми, не говоря ни слова. Джимми заказал первое, что было в меню – сэндвич Рубен[1]и картошку. Он не любил квашеную капусту, но сейчас это его не волновало. Его разум метался.

Что Шарлин захотела спросить? Что если она попросит его перестать появляться в её смены? Что если она считает его стрёмным? Джимми подавил эти мысли, прежде чем они переросли в абсолютную панику. Наверное, ей нужен был кто-нибудь, кто починит забор для её матери. Или для её нового парня?!

Вот чёрт! Опять двадцать пять!

Следующие сорок пять минут были длиннейшими в его жизни, но Джимми смог съесть свой обед, бездумно запихивая в себя сэндвич, и удивился, когда доел его. Тогда он почти ушёл, но вдруг дама сама приземлилась на соседний стул с диетической колой в одной руке и пачкой сигарет в другой.

- Ну и денёк! Похоже, сегодня все на иголках. Клянусь, если ещё хоть один человек пожалуется на еду или счёт,