Снегурочка и космополитизм - Вениамин Каверин

— Не могу, — Евлахов позвонил, вошла секретарша. — Проводите товарища. Не могу.

Еще утром, до Института, он съездил на Васильевский, в Мастерскую Искусственных Снежных Обвалов, и там ему показали одну интересную штуку. Теперь, вернувшись в гостиницу, он принялся чертить ее на папиросной коробке. Что, если этой штукой в его аппарате можно заменить другую, более сложную штуку? В два часа ночи он скомкал чертежик: нельзя. И он вытянулся между простынями, убедившись с удовольствием, что кровать достаточно длинна, и его ноги, следовательно, не будут торчать между прутьями, как это нередко случалось.

Всегда он засыпал, очень быстро. Для этого нужно было только перестать думать и начать вспоминать. Но сейчас, когда он начал вспоминать, девушка под китайским зонтиком появилась перед ним, как будто только и дожидалась, когда Петя ляжет и закроет глаза. Она сидела, опустив книгу на колени, и солнце, от которого она заслонилась, все-таки золотило волосы, разделенные нежной полоской пробора.

Петя был холост, хотя и полагал, что жениться, по-видимому, необходимо. Но ему казалось, что жена изменит весь уклад его жизни. Уклада никакого не было, а была полупустая комната, а в ней горы разного происхождения и назначения: горы окурков, горы книг на полу, на окне, на диване, горы грязного белья, над которыми Петя скорбно задумывался раз в полгода. Уклад фактически заключался в том, что, придя с работы, Петя укладывался на диван, курил и думал. Но как раз это, быть может, и не понравилось бы жене, которая могла заговорить с ним или даже потащить куда-нибудь в гости. Думая о женитьбе, он всегда жалел себя, что вообще случалось с ним очень редко. Но на этот раз он пожалел не себя, а Снегурочку, которая, по-видимому, должна была все-таки растаять. Ему стало жарко от этой мысли; он взволновался и уснул, как всегда, когда начинал волноваться.

И вот тут случилось то, что все равно случилось бы, даже если бы он не уснул: по радио сообщили, что завтра над Ленинградом в таком-то часу пронесется шквал силой в столько-то баллов. О шквалах обычно не сообщают по радио, а тут не только сообщили, но даже посоветовали: птицам сидеть по гнездам, а ночным сторожам привязать к ногам что-нибудь тяжелое, потому что они, как известно, не могут уйти с поста даже в самую плохую погоду.

Выспавшись, он с утра поехал за вечным льдом и заодно — в Мастерскую Снежных Обвалов — поговорить о своем аппарате. Заведующий был занят на производственном совещании, но Петя не потерял времени даром. Чертежик был разглажен на колене, и оказалось, что он все-таки может пригодиться, но не Пете, а как раз заведующему, довольно мрачному парню, тоже строившему прибор, причем, кажется, без благословения начальства. Фамилия его была Туманов. Он долго слушал Петю с недоверием и вдруг просиял, оказавшись очень симпатичным со своей, слегка скошенной, квадратной физиономией.

— Вот это да! — сказал он с восхищением и сразу же стал совать в чертежик какие-то кривули, которые должны были довести до конца Петину мысль. — Спасибо. Послушайте, а с чего это вы?

— Да просто так, — сказал Петя, — Я подумал, что вам пригодится.

— Пригодится! Да ведь вы же, как дважды два, доказали, что мы запутались в ерунде. Теперь все решено! И как просто! Главное, старик — вот кто будет в восторге!

— Какой старик?

— Евлахов. Это его работа. То есть моя, но все равно как бы его. Он мой научный руководитель.

— Дед Мороз?

— Ну да. Что с вами? Вы побледнели.

— Это потому, что мне захотелось спать. Мне всегда хочется спать, когда я волнуюсь.

— Почему вы волнуетесь?

— Потому что…

И Петя рассказал о Снегурочке,

— Подпишет, — решительно скосив челюсть, заявил Туманов.

— Вы думаете?

— Уверен. Он же не знает, что вы гений.

— Ну вот еще!

— Без шуток. Черт побери, какая красота! — сказал он, снова уткнувшись в чертежик. — Поехали!

— Куда?

— К деду. Беру на себя! Подпишет!

Он не дал Пете зайти к Евлахову и действительно через несколько минут вернулся от него с подписанным приказом. Вот он:

«Пункт 1. Приказываю с 26 сего июля 1958 г., — было напечатано большими красивыми буквами, чем-то напоминавшими снежные кристаллы, — считать Снегурочку, сидящую под китайским зонтиком на пляже у Петропавловской крепости, самой обыкновенной гражданкой женского пола, без особых примет.

Пункт 2. Анкетные данные: имя, отчество, фамилия — Снежкова Лина Николаевна. Время и место рождения неизвестно. Социальное положение — служащая. Отношение к воинской повинности — не подлежит».

Подписи и М. П. — место печати.

— А почему Снежкова?

— Их всех выписывают Снежковыми. Ну, как еще? Снегурочкина? Если вам не нравится, переделаем. Но ведь она все равно за вас выйдет замуж. Будет Углова.

— А если не выйдет?

— Разве еще не согласовано?

Петя покраснел.

— Не совсем.

— Какая разница? Останется Снежковой.

— А почему служащая?

— Поправим, если хотите. Домхоз?

— Нет уж, пускай служащая. А почему Лина?

— Это я виноват, — немного смутившись, сказал Туманов. — У меня дочка Лина. А отчество — евлаховское, как обычно, Николаевна. Они же, в сущности, все его дети. Другое нехорошо.

— А именно?

— Долго объяснять. Пошли к секретарю. Он — слепой, и, может быть, не заметит.

Но секретарь, даром что в снеговых очках, оказался не такой уж слепой, потому что, прочитав приказ, вернул его Туманову, свирепо сказав:

— Не выйдет.

— Почему? Ведь Николай Остапыч подписал?

— Да. Очевидно, забыл, что снежные деревья давно отцвели.

— Вы имеете в виду Снежную Красавицу? Симфориканус рацемозус?

— Да.

— Ничего не понимаю, объясните, — попросил Петя.

— Да что там, формалисты проклятые, — отведя его в сторону, проворчал Туманов. — Вы понимаете, к таким приказам вместо печати прикалывается веточка снежного дерева, а сейчас конец июля, и оно отцвело. Послушайте, а может быть, его можно нарисовать? — повернувшись к секретарю, сказал он. — У меня один парень рисует в Мастерской, что твой Репин. Как живое будет! Сам дьявол не отличит!

— Дьявол — может быть, а вот милиция отличит. Вы же на основании этого приказа будете паспорт хлопотать?

— Будем.

— Ну вот. — Секретарь снял очки, зажмурился от света и поманил Туманова пальцем. Без очков он не казался свирепым. — Попробуйте наведаться к Башлыкову, — тихо сказал он. — Он всю жизнь возится со Снежными Красавицами. Может быть, он вам поможет.

— Какой Башлыков?

— Из Отдела Узоров на Зеркальном Стекле.

— Он же на пенсии?

— Вот об этом с ним как раз говорить не следует. А то вы можете получить не снежное, а фиговое дерево, — смеясь, сказал секретарь.

— Понятно, — сказал Туманов. — Спасибо. Пошли.

Можно было ожидать, что в саду Башлыкова из Отдела Узоров снежные деревья стоят рядами, поднимая свои крупные белые чашечки среди вырезанных зубчатых листьев. Петя не удивился бы, увидев в этом саду снежных коз, гуляющих по дорожкам, усыпанным снежной крупой. Ничуть не бывало! В самом обыкновенном палисаднике их встретил старичок с сиреневой сливой-носом. Уже по этому носу видно было, что с ним лучше не говорить о пенсии. Он усадил их, разлил холодное пиво, достал телятину и стал рассказывать, как он превосходно живет. Времени сколько угодно, и он даже стал учиться на виолончели, потому что это инструмент, на котором можно, почти не умея играть, тем не менее играть очень прилично. Языки его тоже интересуют, особенно китайский, который, говорят, по упрощенному методу можно изучить в две недели.

Незаметно было, что он хотя бы в малой степени интересуется, зачем к нему зашли молодые люди, и Петя, ненавидевший неопределенные разговоры, послал Туманову тоскливо-вопросительный взгляд. Наконец, добрались до дела. Башлыков выслушал, но как бы невнимательно, с оттенком иронии, заметно усилившейся, когда Туманов упомянул, между прочим, что без него, Башлыкова, совершенно запутались среди снежных узоров на зеркальном стекле.

— Н-да. Для снежного дерева, конечно, поздновато, — сказал он. — Но, как говорится, будем посмотреть. — Он поднял вверх сухонький палец и повторил хвастливо: — Да-с, будем посмотреть.

И, выйдя в соседнюю комнату, он вернулся через несколько минут с веточкой снежного дерева. Это было самое обыкновенное симфориканус рацемозус, но ведь когда смотришь на снежное дерево, всегда кажется, что оно может расти только в сказках. Академик Глазенап, например, давно доказал, что оно как две капли воды похоже на невесту в подвенечном уборе. Но еще больше оно похоже на невесту, которая наклонилась, чтобы заколоть свой подвенечный убор, и выпрямилась, блестя глазами и раскрасневшись. Раскрывающиеся трубочки цветка осторожно откидываются назад, а розовые пестики покрыты одним из самых изящных узоров, вышитых Дедом Морозом в незапамятные времена.