Двадцать световых лет до Страны снегов - Майкл Бишоп

— Вокруг звезды под названием Гли… кхе!.. — Я чуть не подавилась. — …звезды Глизе пятьсот восемьдесят один.

Бритый советник Трунгпа усмехается. Его лицо похоже на керамическую тарелку. Китайская коричневая керамика, по которой прошла трещина.

— Она в порядке, — говорит он призракам в усыпальнице. — И я думаю, что это она. Избранная.

* * *

Время от времени мы должны просыпаться. Вставать, есть и пить, двигаться — чтобы прийти в себя от урсидормизиновой спячки и не умереть раньше, чем доберемся до Гуге. Когда я просыпаюсь в этот раз, у меня есть мой собственный закуток, укромное убежище в обитаемом цилиндре под названием отсек «Амдо». В нем учебная кабинка с ремнями безопасности, чтобы не взлетать, когда отключается искусственная гравитация. Место принадлежит мне лично, это не просто общее пространство, которым пользуются все призраки.

Я долго терплю, но потом спрашиваю:

— Что хотел сказать советник Ти?

— Ты о чем?

Мама не смотрит мне в глаза.

— Он сказал, что я избранная. Что это значит? Почему он так сказал?

— Он расстроен. Мы все на корабле слегка не в себе.

— Но почему?

Хотя, кажется, я знаю. Мы так долго летим, что каждый рано или поздно немножко сходит с ума. Бортовая лихорадка, так это называется. Капитан Ксао однажды говорил о ней.

— Его святейшество Сакья Гьяцо умер, — говорит мама. — Мы все удручены и размышляем о том, кто станет ему заменой. Советник Ти был самым близким другом Далай-ламы. Советник полагает, что ты — его перевоплощение, Грета Брин. Посланная небом преемница.

Не понимаю.

— Он думает, что я — это не я?

— Полагаю, что нет. Горе затуманило его разум, но лишь на время.

— Я — это я! — возмущенно говорю я маме, и она соглашается.

Я помню Далай-ламу. Здесь, в отсеке «Амдо», в мое второе время не сна, когда мне было четыре года, он играл со мной в карты. Папа в шутку обзывал его «Йодой», как учителя из «Звездных войн», но Далай-лама больше был похож на арахисового человечка с упаковки орешков. Он носил стекляшку в одном глазу и смешную мягкую шапку желтого цвета. И он научил меня песенке про слона и муравья. А потом мне настало время принять урсидормизин и залечь в гибернацию. Теперь советник Ти говорит, что Далай-лама — это я, ну или я — это он. Но мама точно ненавидит подобную ерунду, как и я! Главное, чтобы из-за этого меня у нее не забрали.

— Я не выгляжу как Сакья Гьяцо. Я девочка и не азиатка, — говорю я и кричу на маму: — Я — это я!

— Положение вещей изменилось, — отвечает она, — и то, что ты считала истиной, тоже могло измениться, малышка.

* * *

Все, кто что-то значит в отсеке «Амдо», теперь думают, что советник Ньендак Трунгпа назвал меня правильно. Я — это не я. Я — следующий Далай-лама.

Двадцать первый Далай-лама Сакья Гьяцо умер, и я должна надеть его сандалии, которые мне не по размеру. Мама говорит, что он умер от естественных причин, но слишком молодым, чтобы это на самом деле выглядело естественно. Ему было пятьдесят четыре года, и он уже не попадет на Гуге. Если я — это он, мне придется занять его место, стать дугпа нашей колонии, Страны снегов. Дугпа — пастырь на тибетском. Я боюсь браться за такую работу.

В этом страшном есть и хорошее. Мне не нужно возвращаться в капсулу- яйцо и залегать в спячку. Я остаюсь не спать. Это теперь моя обязанность. Мне слишком много надо выучить, в гипносне столько не получится. Так что теперь у меня есть учебная кабинка, чтобы смотреть в ней видео, и наставник Лоуренс (Ларри) Ринпоче, который меня загружает по полной программе.

Сколько лет мне добавил сон, моя предыдущая жизнь во сне? Мне исполнилось семь, пока я была в гибернации. И я училась, пока спала.

Нехорошо, что люди называют меня «ее святейшество». Я девочка. Я не китаянка и не тибетка. Когда Ларри впервые приходит учить меня в моем закутке в «Амдо», я говорю ему об этом. Я видела Ларри в спекталях про самураев и космиков, он был темноволосым и широкоплечим. Сейчас уже не то, волосы его поседели, а в бедрах он теперь широк, почти как моя мама. Но глаза у него вспыхивают, даже когда он не сердится, и тогда Ларри становится похож на себя прежнего — звезду спекталей, крутого парня Лоуренса Лейка.

— А я похож на китайца, тибетца или хотя бы индийца? — спрашивает Ларри.

— Нет, не похож. Но ты и на будь-какую девчонку не похож.

— Не «будь-какую», а «какую-нибудь», ваше святейшество, — поправляет меня Ларри.

Мама говорит, он научит меня логике, тибетскому искусству и культуре, санскриту, буддийской философии и медицине, космической и планетной. А потом поэзии, музыке и драматургии, астрономии, астрофизике, синонимии, тибетскому языку, китайскому и английскому. Кроме того, истории кино, радио и телевидения, политике и практическому основанию колонии в далеком космосе, ну и еще куче всего.

— Ни одна девочка еще не становилась Далай-ламой, — говорю я.

— Это так. Но четырнадцатый Далай-лама предсказал, что его преемником будет ребенок, родившийся за пределами Тибета, и он может оказаться девочкой.

— Но Сакья Гьяцо не мог переместить свою душу в эту девочку. — Я складываю руки на груди и разворачиваюсь намеренно неуклюже.

— О маленький океан мудрости, скажи мне, почему нет?

Глупый наставник.

— Он умер после того, как я народилась. Разве душа может перепрыгнуть в кого-то, кто уже народился?

— Не «народился», а «родился», ваше святейшество. Но это просто. Душа перепрыгивает, и все тут. Самваттаника-винньяна, эволюционирующее сознание бодхисатвы, перерождается по собственному желанию.

— А что со мной, Гретой Брин? — Я стучу себя по груди.

Ларри наклоняет большую голову:

— А ты сама как думаешь?

Ха, старый трюк.

— Разве его душа вышибла меня наружу? И если вышибла, куда делась я?

— А что ты чувствуешь? Как будто она вышибла тебя — или нет?

— Как будто она в меня и не попадала. Внутри меня… там все мое.

— Может, и так, ваше святейшество. А может, пунарбхава Сакья Гьяцо — его перерожденная сущность — внутри твоей души смешалась с твоей собственной личностью.

— Это так страшно.

— Покойный Сакья Гьяцо, наш прежний Далай-лама, пугал тебя?

— Нет! Он мне нравился.

— Вам нравятся все, ваше святейшество.

— Больше нет.

Ларри смеется. Так он смеялся в «Возвращении графа Эпсилон Эридана».

— Даже если сам процесс необычен, детка, что плохого в том, чтобы смешать свою душу с