Начало отпуска - Рубен Таросян

Внезапно дверь отворилась и в каюту ввалился металлический монстр. Он протянул свои бесчисленные щупальца к каждому из нас и скрипучим голосом произнес:

- Я ваш новый робот-официант. Меня зовут Буфет.

Щупальца, замершие передо мной, сжимали бутылки, рюмки и тому подобное. Я взял жестянку с пивом. От одного моего глотка ее стенки сплющились. Щупальце протянуло мне еще пива. Настроение у меня поднялось. Я встал, напевая, оделся, подошел к Тобиусу. Он снимал с щупалец банки с пивом, словно плоды с дерева.

- Отпусти Буфета! - сказал я ему.

Тобиус так и сделал. Он уже не мог удерживать в руках охапку банок.

- Тобиус, а ты откуда? У вас что, нет пива? - Я задал вопрос, усматривая в этой жадности что-то нездоровое.

- С планеты Писателей.

- ???

- Она не всегда была планетой Писателей... раньше она была планетой Матросов, а еще раньше... - Тобиус говорил с трудом. Его речь прерывалась бесчисленными паузами, во время которых он мычал, подыскивая слова, и одновременно пытался зубами открыть банку с пивом. - ...в мрачное доисторическое время... его у нас не любят вспоминать... пахари пахали, рабочие работали, цари царили, лекари лечили... сплошная беспросветная тоска... которую невозможно терпеть... с жаждой нового все пошли за огненной матросской пляской... под пляску матросов строили заводы, рыли каналы... но не все смогли плясать с ними в такт... тогда появились писатели... и начали красноречиво учить экономистов экономике... крестьян и агрономов - сельскому хозяйству... мелиораторов - осушению болот и повороту рек...

Наконец Тобиусу удалось открыть банку. Он замолчал, только крупные глотки звонко булькали у него в горле.

Я вышел в коридор, где встретил вчерашнюю знакомую. Воспоминание о том, что из-за нее я подрался с Тобиусом, закомплексовало меня и я не мог ни что-либо сказать, ни двинуться с места.

Смутившийся мужчина - самое беспомощное существо во Вселенной. Поэтому едва она сказала: "Пойдемте танцевать!" - и взяла меня за руку, я со счастливой покорностью пошел с ней, радуясь случаю скрыть свои комплексы и возможности попытаться забыть аттракцион с отключением интеллекта, а также Тобиуса, который вдруг стал мне противен со своей опухшей от пьянства рожей, с его жадностью к баночному пиву.

Мерцающие в такт музыке светильники озаряли потолок, оставляя в темноте танцующие пары. Жерла динамиков массированно извергали в танцевальный зал аккорды, резонирующие в моей черепной коробке и взламывающие затылок отбойными молотками басовых соло. Я быстро капитулировал перед захватившей мой организм мелодией-агрессором и с вассальной преданностью повиновался ритму незнакомой музыки. Моя партнерша, прижавшись ко мне, закрыла глаза. Я пытался забыться, чувствуя рядом молодую женщину, плывя в теплом музыкальном Гольфстриме. Но, словно зубной болью, сознание пронзалось мыслью о том, что это был всего лишь танец и наши тела подчинялись внешним импульсам, исходящим из динамиков, в отличие от нашего вчерашнего "контакта", когда мы прислушивались только к собственным ритмам. Наверное, моя партнерша испытывала то же самое и шепнула мне: "Лучше пойдемте выпьем". Я взял ее за талию и повел в каюту. Ни Тобиуса, ни офицера там не было. Я, закрыв дверь, прижал к себе свою "собутыльницу", обнимая за плечи. Приложив палец к моим губам, она тоном профессиональной заговорщицы произнесла: "Сначала выпьем". В руках у нее появилась бутылка с двумя этикетками, на одной была изображена гарцующая белая лошадь, на другой три лошади, запряженные в сани. Нехотя выпустив ее из объятий, я развалился в кресле и, когда она нашла чистые стаканы, спросил:

- Как вас зовут?

- Хопина, - ответила она, глядя на свет сквозь прозрачное содержимое стакана.

- Странное имя.

- А мою сестру зовут Хаппенда.

- Было бы удивительно, если бы вдруг одной из сестер дали нормальное имя, - попробовал я пошутить.

- Имена соответствуют лингвистическим нормам нашей планеты.

- Странные у вас нормы. - Медленно цедя слова сквозь зубы, я взял Хопину за запястье и, стараясь не шелохнуть зажатый в ее руке стакан, потянул к себе. Она села ко мне на колени и продолжила:

- Если бы меня назвали просто Надежда - это бы было славянофильство, а просто Хоуп - англомания.

Всю жизнь такие занудные разговоры я считал неотъемлемым элементом женского кокетства и отлично знал, что их нельзя прерывать, а, наоборот, надо показывать свою заинтересованность в подобной ахинее. Поэтому я спросил ее об остроте проблемы взаимоотношений славянофильства с англоманией. Ответ не отличался лаконичностью:

- Первыми нашу планету колонизовали славяне, потом ее то ли купили, то ли взяли в аренду англосаксы, впрочем, я, может быть, путаю. Затем последовал мощный поток англосакских эмигрантов, но он быстро кончился, и началась затяжная, продолжающаяся до сих пор полоса приезда славян. Нашей планете грозило вымирание от непрерывных войн на языковой почве. Когда две обескровленные армии утратили способность вести боевые действия, из лесов вышли скрывавшиеся до этого банды интернационалистов. Ими была выработана гибридная грамматика. Принадлежность к какой-либо нации стала величайшим преступлением; оно наказывалось принудительным ассимиляционным браком. Другие планеты обвинили нас в интернациональном терроре. Мы оказались единственной планетой, где нет понятия родного языка - ведь со знанием языка не рождаются, как не рождаются с паспортами. Родной может быть только группа крови...

Это был критический момент. Я понял, что терпением ничего не добьюсь и уже собирался применить силу. Возможно, дрожь в моих руках и с трудом сдерживаемое дыхание дали Хопине понять, а может быть она сама догадалась о том, что ее лекция излишне затянулась. Поцеловав меня в щеку, она сказала: "Пора перейти на ты", - и приблизила стакан к моим губам.

Я сделал глоток. Обожгло рот. Болезненный спазм сковал грудь. Перехватило дыхание. Потолок надо мной завертелся и почернел, а подо мной все шаталось. Я упал с кресла...

Когда я пришел в себя, Хопины уже не было. На полу стоял пустой саквояж Тобиуса со взломанным замком. Мои чемодан был в таком же состоянии, но у меня из вещей ничего не пропало.

"Ай, да Солоха!" - вспомнились слова из какого-то стереофильма. "А не сообщить ли об этом Блейфу и, конечно, Тобиусу? Вряд ли она успела покинуть "Танго", - обдумывал я свои действия, выходя из каюты.

В коридоре лежал на полу офицер космофлота. Его голова была в крови. Я нагнулся, пощупал пульс. Жив. Подложив свою ладонь под затылок офицера, я увидел приближающегося робота-официанта.

- Эй, Буфет, помоги! - подозвал я робота.

- Я не Буфет, я - Человек! - был ответ.