Вопросы о России. Свободная монография - Владимир Немцев

Но весьма наглядное представление о смутном времени золотоордынского ига даёт почерпнутая нами из различных справочных источников история происхождения государственного герба на Руси.

Двуглавый орёл придуман в Византии после соединения Западной и Восточной Римской империи, и тогда римский орёл обретает две головы. В геральдике (гербоведении) эта фантастическая гербовая фигура впервые появляется в XIII веке, а потом на монетах Людвига Баварского 1330 года и гербах бургграфов Вюрцбургских и графов Савойских. Государственную эмблему чёрного орла о двух золотых головах потом с XV столетия приняла Священная Римская (Германская) империя, а после её падения – Австрия. Овдовевший великий князь Иоанн III Васильевич ввёл этот герб после своего брака с племянницей последнего византийского императора, свергнутого турками, Софией Фоминичной Палеолог в 1472 году. Невесту московскому князю рекомендовал папа Римский, надеявшийся на развитие дружественных связей с Московией и присоединение к себе Русской православной церкви. Великая княгиня София действительно повлияла на политику Руси: не без её настояния Иоанн III перестал платить дань хану Золотой Орды Ахмату, и тем самым окончательно прекратил прямую зависимость от кипчакского Сарая, а кроме того, впервые на восточной Руси окружил свой двор блеском и величием, тем самым отказавшись от скорее самоуничижительного, чем скромного, пребывания московского правителя на троне. Прежде великие князья жили почти вровень с подданными, трапезничая за дощатыми столами, пия из деревянных ковшей, и манеры у них были весьма простыми.

До этого гербом московского государства был белый конь на красном поле. После Куликовской битвы на коне воссел Святой Георгий, поражающий змея. При Иване III же московский герб переместился на грудь двуглавого греческого орла, на крыльях которого поместились гербы стран, входящих в состав Московской Руси.

Таким образом, двуглавый орёл на Русь пришёл благодаря Папе Римскому, а благодаря, по-видимому, его протеже Софии Москва освободилась от золотоордынского ига, и главное – частично избавилась от рабского сознания, хотя так и не приблизилась к Риму. Но и не исключено, между прочим, что так называемая «византийская» роскошь при московском дворе внедрилась не столько с помощью влияния Софии Палеолог, сколько более сильному воздействию ханской ставки. Эти хитросплетения объясняет отчасти американская школа русологов.

Дональд Островски показывает, как в первой половине XIV века русские князья сознательно вводили в Московском княжестве монгольско-кипчакские политические и военные институты, а позже, в соответствии с распространённым в исторической науке понятием «отсроченного влияния», «эффекта отложенного действия», которое ввели русские эмигранты-«евразийцы», проводят «пересадку в Россию монгольской деспотической концепции, которая <…> созревает в России лишь позднее, в XVI веке»12, то есть, более чем через столетие после падения ига.

Московиты прочно заимствовали многое и из монгольских политических, военных, административных и финансовых институтов: возьмём ли почтовую систему («ям»), деление ли войска на пять полков, монгольский таможенный налог, печать («тамга», отсюда и «таможня»), должность сборщика налогов, «казну» ли, монгольский дипломатический этикет13, даже пьянство – «Ты меня уважаешь?» – интересовался «не просыхающий» от забродившего кумыса кочевник-захватчик, следя за количеством выпитого. Историкам неведомы случаи путешествия московского князя или его приближённых в Европу, неизвестно и про знакомство их с западными институтами. Однако, судя по летописи, имеются прямые свидетельства о регулярных поездках русских князей в Сарай в качестве подданных14.

Такое неистовое следование за властными проявлениями покорителей естественным образом породило «антимусульманское настроение» в радикальном крыле Русской православной церкви, проявившееся позднее в присоединённой Казани15. А впоследствии Московское государство и не улучшало положение мусульманских подданных-татар.

Только это совсем не значит, что, как пишет Чарльз Гальперин, «в правление Петра Великого Россия избавилась от своих монгольских институтов». Разумеется лишь, что «в течение XVII века связи России со степью в целом ослабли, и потребность России в степи значительно снизилась»16.

Если в католической Испании в начале периода национального строительства происходило массовое изгнание арабов (мавров), правящих там в части провинций с 711 по 1233 годы, то в православной Московии наблюдались незначительные – в сравнении с Испанией – притеснения «татар», как назывались там выходцы с Востока.

Действительно, в Московии дела обстояли по-другому, чем на юго-западе Европы. Историософия говорит нам, что не только верноподданнические чувства сыграли роль в государственных установлениях, влияние оказалось более глубоким, даже на бытовом и мировоззренческом уровне, от чего избавиться уже не просто. Официальных свидетельств тому не так много, потому что имела место некоторая княжеская «стеснительность» и общая уязвлённость ролью покорённых пасынков Европы (об этом говорит, например, «стандартный негативный образ татар в русских источниках»17, а вот в Испании, особенно в Кордове, сохранились арабские исторические памятники и мечети, а также мусульманская вера у части испанцев).

Зато есть некоторые разрозненные летописные источники, говорящие о том, что, например, в 1340 и 1354 годах «вси князи Русстии были тогда во Орде». А поскольку сыновья великих князей к тому же обязаны были оставаться в Сарае в качестве гарантов благонадёжности своих отцов, то, приходя затем к кормилу власти (разумеется, исключительно с ханского благословения), естественным образом перенимали институты, которые на их глазах слаженно работали в Сарае. Ведь московские князья не были знакомы ни с политическими институтами Константинополя, ни с институтами исчезнувшей уже Киевской Руси. На взгляд одного американского русолога Московское княжество и Киевская Русь обнаруживают некоторые сходные черты, «но ещё больше имеют различий»18.

Несмотря на то, что большинство историков полагает, что боярская аристократия представляла собой частицу политического наследия Киевской Руси, значительная часть исследователей убеждена, что московское государство и его элита сформировались в первой половине XIV века. Их доводы заключаются в том хотя бы, что в московских родословных книгах изображены «бояре XIV века на вершинах родословных схем, от которых книзу распространялись многочисленные ветви и поколения»19. И действительно, бояре периода монгольского и послемонгольского ига – до Петра Великого – предстают неким азиатским племенем наподобие персов: в своих халатах с запáхом и кушаком, с длинными, до земли, рукавами, в сапогах с острыми загнутыми вверх носами. Так что Нэнси Ш. Коллман, опираясь на родовые схемы боярских родов, закономерно не видит основания говорить о преемственности в светских учреждениях Киевской и Московской Руси. К тому же Древняя Русь не знала таких устойчивых родовых связей (восходящих к Даниловичам), как Московия, созданная уже как независимое государство, но с прочными монгольскими традициями20.

Мы считаем, кстати, что и И.В.Сталин тщательно изучал и всегда учитывал родственные связи своих врагов, например, рапповского руководства, перед тем, как применять к ним репрессии. И тогда уже вместе с репрессированным страдали и его близкие родственники. Этот подход органически свойственен азиатскому и вообще восточному человеку, но и нельзя не учитывать того обстоятельства, что в России он тоже распространён. Так, идеологи советских карательных учреждений творчески развили принцип родовой ответственности, учредив, например, целые лагеря и поселения ЧСИР – «членов семей изменников Родины» (иногда лишь: «изменников родине [Родине]»)21. Впрочем, в Великую Отечественную войну в категорию ЧСИР включались родственники пленных военнослужащих, или перебежчиков, подписавших обязательство служить германскому рейху, если такой документ или его наличие было установлено разведывательными либо контрразведывательными властями.

Родственные отношения побеждённого (то есть, покорённого либо покорённого и восставшего) врага использовались средневековыми захватчиками ещё более изощрённо. Монгольские ханы свои победы закрепляли акцией долговременного морального подавления защитников павших крепостей: на главной площади прилюдно специальная команда хана насиловала жён, дочерей, сестёр, невесток князя.