Александр Сергеевич Пушкин. Домик в Коломне. Полный вариант. - Александр Пушкин

Мне доктором запрещена унылость;

Оставим это — сделайте мне милость!

XXVII

Старушка (я стократ видал точь-в-точь

В картинах Рембрандта такие лица)

Носила чепчик и очки. Но дочь

Была, ей-ей, прекрасная девица;

Глаза и брови — темные как ночь,

Сама бела, нежна — как голубица;

В ней вкус был образованный. Она

Читала сочиненья Эмина.

XXVIII

Играть умела также на гитаре,

И пела: «стонет сизый голубок»

И «выду ль я…» и то, что уж постаре,

Все, что у печки в зимний вечерок

Иль скучной осенью при самоваре,

Или весною, обходя лесок,

Поет уныло русская девица,

Как музы наши, грустная певица.

XXIX

Фигурно иль буквально: всей семьей,

От ямщика до первого поэта,

Мы все поем уныло. Грустный вой

Песнь русская. Известная примета!

Начав за здравие, за упокой

Сведем как раз. Печалию согрета

Гармония и наших муз и дев,

Но нравится их жалобный напев.

XXX

Параша (так звалась красотка наша)

Умела мыть и гладить, шить и плесть;

Всем домом правила одна Параша;

Поручено ей было счеты весть,

При ней варилась гречневая каша

(Сей важный труд ей помогала несть

Стряпуха Фекла, добрая старуха,

Давно лишенная чутья и слуха).

XXXI

Старушка-мать, бывало, под окном

Сидела; днем она чулок вязала,

А вечером, за маленьким столом,

Раскладывала карты и гадала.

Дочь, между тем, весь обегала дом,

То у окна, то на дворе мелькала,

И кто бы ни проехал иль ни шел,

Всех успевала видеть (зоркий пол!).

XXXII

Зимою ставни закрывались рано,

Но летом до ночи растворено

Все было в доме. Бледная Диана

Глядела долго девушке в окно.

(Без этого ни одного романа

Не обойдется: так заведено!).

Бывало, мать давным-давно храпела,

А дочка на луну еще смотрела

XXXIII

И слушала мяуканье котов

По чердакам, свиданий знак нескромный,

Да стражи дальний крик, да бой часов —

И только. Ночь над мирною Коломной

Тиха отменно! Редко из домов

Мелькнут две тени. Сердце девы томной

Ей слышать было можно, как оно

В упругое толкалось полотно.

XXXIV

По воскресеньям, летом и зимою,

Вдова ходила с нею к Покрову,

И становилася перед толпою

У крылоса налево. Я живу

Теперь не там, но верною мечтою

Люблю летать, заснувши наяву,

В Коломну, к Покрову — и в воскресенье

Там слушать русское богослуженье.

XXXV

Туда, я помню, ездила всегда

Графиня … (звали как, не помню, право).

Она была богата, молода;

Входила в церковь с шумом, величаво;

Молилась гордо (где была горда!).

Бывало, грешен! все гляжу направо,

Все на нее. Параша перед ней

Казалась, бедная, еще бедней.

XXXVI

Порой графиня на нее небрежно

Бросала важный взор свой. Но она

Молилась Богу тихо и прилежно

И не казалась им развлечена.

Смиренье в ней изображалось нежно,

Графиня же была погружена

В самой себе, в волшебстве моды новой,

В своей красе надменной и суровой.

XXXVII

Она казалась хладный идеал

Тщеславия. Его б вы в ней узнали;

Но сквозь надменность эту я читал

Иную повесть: долгие печали,

Смиренье жалоб … В них-то я вникал;

Невольный взор они-то привлекали …

Но это знать графиня не могла,

И, верно, в список жертв меня внесла.

XXXVIII

Она страдала, хоть была прекрасна

И молода, хоть жизнь ее текла

В роскошной неге; хоть была подвластна

Фортуна ей; хоть мода ей несла

Свой фимиам, — она была несчастна.

Блаженнее стократ ее была,

Читатель, новая знакомка ваша,

Простая, добрая моя Параша.

XXXIX

Коса змией на гребне роговом,

Из-за ушей змиею кудри русы,

Косыночка крест-накрест иль узлом,

На тонкой шее восковые бусы —

Наряд простой; но пред ее окном

Все ж ездили гвардейцы черноусы,

И девушка прельщать умела их

Без помощи нарядов дорогих.

XL

Меж ними кто ее был сердцу ближе,

Или равно для всех она была

Душою холодна? увидим ниже.

Покамест мирно жизнь она вела,

Не думая о балах, о Париже,

Ни о Дворе (хоть при Дворе жила

Ее сестра двоюродная, Вера

Ивановна, супруга гоф-фурьера).

XLI

Но горе вдруг их посетило дом:

Стряпуха, возвратясь из бани жаркой,

Слегла. Напрасно чаем и вином,

И уксусом, и мятною припаркой

Ее лечили. В ночь пред Рождеством

Она скончалась. С бедною кухаркой

Они простились. В тот же день пришли

За ней, и гроб на Охту отвезли.

XLII

Об ней жалели в доме, всех же боле

Кот Васька. После вдовушка моя

Подумала, что два-три дня, не доле —

Жить можно без кухарки; что нельзя

Предать свою трапезу Божьей воле.

Старушка кличет дочь: «Параша!» — Я!

«Где взять кухарку? Сведай у соседки,

Не знает ли. Дешевые так редки».

XLIII

«Узнаю, маменька». — И вышла вон,

Закутавшись (зима стояла грозно,

И снег скрипел, и синий небосклон,

Безоблачен, в звездах сиял морозно).

Вдова ждала Парашу долго: сон

Ее клонил тихонько; было поздно,

Когда Параша тихо к ней вошла,

Сказав: «вот я кухарку привела».

XLIV

За нею следом, робко выступая,

Короткой юбочкой принарядясь,

Высокая, собою недурная,

Шла девушка и, низко поклонясь,

Прижалась в угол, фартук разбирая.

«А что возьмешь?» — спросила, обратясь,

Старуха. — Все, что будет вам угодно, —

Сказала та смиренно и свободно.

XLV

Вдове понравился ее ответ.

«А как зовут?» — А Маврой. — «Ну, Мавруша,

Живи у нас; ты молода, мой свет;

Гоняй мужчин. Покойница Феклуша

Служила мне в кухарках десять лет,

Ни разу долга чести не наруша.

Ходи за мной, за дочерью моей;

Усердна будь; присчитывать не смей».

XLVI

Проходит день, другой. В кухарке толку

Довольно мало: то переварит,

То пережарит, то с посудой полку

Уронит; вечно все пересолит.

Шить сядет — не умеет взять иголку;

Ее бранят — она себе молчит;

Везде, во всем уж как-нибудь подгадит.

Параша бьется, а никак не сладит.

XLVII

Поутру, в воскресенье, мать и дочь

Пошли к обедне. Дома лишь осталась

Мавруша; видите ль, у ней всю ночь

Болели зубы; чуть жива таскалась;

Корицы нужно было натолочь —

Пирожное испечь она сбиралась.

Ее оставили; но в церкви вдруг

На старую вдову нашел испуг.

XLVIII

Она подумала: «в Мавруше ловкой

Зачем к пирожному припала страсть?

Пирожница, ей-ей, глядит плутовкой!

Не вздумала ль она нас обокрасть

Да улизнуть? Вот будем мы с обновкой

Для праздника! Ахти, какая страсть!»

Так думая, старушка обмирала,

И наконец, не вытерпев, сказала:

XLIX

«Стой тут, Параша. Я схожу домой:

Мне что-то страшно». Дочь не разумела,

Чего ей страшно. С паперти долой

Чуть-чуть моя старушка не слетела;

В ней сердце билось, как перед бедой.

Пришла в лачужку, в кухню посмотрела —

Мавруши нет. Вдова к себе в покой

Вошла — и что ж? о Боже! страх какой!

L

Пред зеркальцем Параши, чинно сидя,

Кухарка брилась. Что с моей вдовой?

«Ах, ах!» и шлепнулась. Ее увидя,

Та второпях с намыленной щекой

Через старуху (вдовью честь обидя)

Прыгнула в сени, прямо на крыльцо,

Да ну бежать, закрыв себе лицо.

LI

Обедня кончилась; пришла Параша.

«Что, маменька?» -Ах, Пашенька моя!

Маврушка … «Что, что с ней?» — Кухарка наша …

Опомниться досель не в силах я …

За зеркальцем … вся в мыле … — «Воля ваша

Мне, право, ничего понять нельзя.

Да где ж Мавруша?» — Ах, она разбойник!

Она здесь брилась … точно мой покойник!

LII

Параша закраснелась или нет,

Сказать вам не умею; но Маврушки

С тех пор как не было — простыл и след;

Ушла, не взяв в уплату ни полушки

И не успев наделать важных бед.

У красной девушки и у старушки

Кто заступил Маврушу? признаюсь,

Не ведаю и кончить тороплюсь.

LIII

«Как, разве все тут? Шутите!» — Ей-Богу.

«Так вот куда октавы нас вели!

К чему ж такую подняли тревогу,

Скликали рать и с похвальбою шли?

Завидную ж вы избрали дорогу!

Ужель иных предметов не нашли?

Да нет ли хоть у вас нравоученья?»

— Нет … или есть: минуточку терпенья …

LIV

Вот вам мораль: по мненью моему,

Кухарку даром нанимать опасно;

Кто ж родился мужчиною, тому

Рядиться в юбку странно и напрасно:

Когда-нибудь придется же ему

Брить бороду себе, что несогласно