Не отрекаются любя (сборник) - Вероника Тушнова

Стихи о гудке

Я с детства любила гудки на реке,я вечно толклась у причала,я все пароходыеще вдалекепо их голосам различала.Мы часто таким пустяком дорожим,затем что он с детства привычен.Мне новый гудок показался чужим,он был бессердечен и зычен.И я огорчилась,хотя я сюдавернулась, заведомо зная,что время иное, иные судаи Волга-то, в общем, иная.А все-таки он представлялся в мечте,как прежде, густым, басовитым...Мы вышли из шлюзов уже в темнотеи двинулись морем открытым.Я не узнавала родные места,где помнила каждую малость.В безбрежностипепельных вод широтас темнеющим небом сливалась.Рвал ветер низовыйволну на клочки,скитался равниною пенной,и только мигали в ночи маячки,как звездочки в безднах вселенной.Барометр падал,и ветер крепчал,зарница вдали полыхала,и вдруг нелюбимый гудок закричал,и вдруг я его услыхала.С чего же взяла я? Он вовсе не груб,он речью своей безыскуснойпохож на звучанье серебряных труб,пронзительный, гордый и грустный...Он, как тетива, трепетал над водой,под стать поражающей шири,такой необычный, такой молодой,еще не обвыкшийся в мире.И так покоряло его торжество,его несвершенности сила,что я не могла не влюбиться в негои прежней любви изменила.И нет сожаленья о прошлом во мне,в неверности этой не каюсь...Что делать – живу яв сегодняшнем днеи в завтрашнем житьсобираюсь!

Весло

Балалайка бренчала,песни пела весна.Прибежала я к причалу,принесла два весла.Мы с тобою плыли Волгой,луговой стороной,древесиной пахло волглой,мгла легла пеленой.Проглядела я излучину,что лозой заросла,утопила я уключину,не сдержала весла.Ты бранил меня недолго.Тишина. Темнота.Нас укачивала Волга,шурша о борта.Мы зажгли плавник наносный,руки грели в золе.Было холодно и звезднона весенней заре.Много было, да уплыло,как по волнам весло,было, было, много было,да быльем поросло!

Капитаны

Не ведется в доме разговоровпро давно минувшие дела,желтый снимок – пароход «Суворов» —выцветает в ящике стола.Попытаюсь все-таки вглядетьсяпристальней в туман минувших лет,увидать далекий город детства,где родились мой отец и дед.Утро шло и мглою к горлу липло,салом шелестело по бортам...Кашлял продолжительно и хриплодосиня багровый капитан.Докурив, в карманы руки прятали в белесом мареве заривсматривался в узенький фарватерВолги, обмелевшей у Твери.И возникал перед глазамипричал на стынущей водеи домик в городе Казани,в Адмиралтейской слободе.Судьбу бродяжью проклиная,он ждет – скорей бы ледостав...Но сам не свой в начале мая,когда вода растет в кустахи подступает к трем оконцамв густых гераневых огнях,и, ослепленный мир обняв,весь день роскошествует солнце;когда прозрачен лед небес,а лед земной тяжел и порист,и в синем пламени по поясбредет красно-лиловый лес...Горчащий дух набрякших почек,колючий, клейкий, спиртовой,и запах просмоленных бочеки дегтя... и десятки прочихтяжеловесною волнойтекут с причалов, с неба, с Волги,туманя кровь, сбивая с ног,и в мир вторгается свисток —привычный, хрипловатый, долгий...Волны медлительный разбегна камни расстилает пену,и осточертевают стены,и дом бросает человек...С трехлетним черноглазым сыномстоит на берегу жена...Даль будто бы растворена,расплавлена в сиянье синем.Гремят булыжником ободьятяжелых кованых телег...А пароход – как первый снег,как лебедь в блеске половодья...Пар вырывается, свистя,лениво шлепаются плицы......Почти полсотни лет спустятакое утро сыну снится.Проснувшись, он к рулю идет,не видя волн беспечной пляски,и вниз уводит пароходзащитной, пасмурной окраски.Бегут домишки по пятам,и, бакен огибая круто,отцовский домик капитанкак будто видит на минуту.Но со штурвала своегопотом уже не сводит взгляда,и на ресницах у неготяжелый пепел Сталинграда.

Старый дом

Сколько раз я мечталав долгой жизни своейпостоять, как бывало,возле этих дверей.В эти стены вглядеться,в этот тополь сухой,отыскать свое детствоза чердачной стрехой.Но стою и не верюмноголетней мечте:просто двери как двери.Неужели же те?Просто чье-то жилище,старый розовый дом.Больше, лучше и чището, что знаю о нем.Вот ведь что оказалось:на родной стороненичего не осталось, —все со мной и во мне.Зря стою я у оконв тихой улочке той:дом – покинутый кокон,дом – навеки пустой.

Мещанские цветы

Не понимаю, в чем они повинны,Все эти розовые бальзаминыИ фуксии с подвесками атласнымиПунцово-белыми, лилово-красными.

Едва увижу их, перед глазамиСтаринный пыльный пригород Казани,Дом в три окошка, где отец мой рос,А в окнах – шапки огненной герани.(В слободке не выращивали роз.)

Я представляю крошечное зальцеС великолепным фикусом в углу.Врастяжку дремлют солнечные зайцыНа выкрашенном охрою полу.

Перед диваном столик несуразный,Трюмо, как будто в ряске озерцо...У женщины худой и черноглазойНадменное от горестей лицо.

Заштопанные бережно скатерки,Дешевый голубой сервизик в горкеИ чистота – до блеска, до сиянья,Единственная роскошь бедноты.А вот цветы – всех смертных достоянье...

Да, я люблю мещанские цветы,Я без кавычек ставлю это словоВ его первоначальном смысле, в том,Что люди жили тяжко и сурово,А труд во все эпохи был трудом.

...Цветы цвели смиренно, безотказно,В подвалах и на чердаках цвели,В кастрюльках ржавых,В банках безобразных,Цвели – благословение земли.

Теперь, когда конец домишкам теснымИ все иначе, именно теперь,Мне кажется особенно нечестнымВзять и захлопнуть перед ними дверь.

* * *

Нынче детство мне явилось,приласкало на лету.Свежим снегом я умылась,постояла на ветру.Надышалась, нагляделась, —ну какая красота!Дня бессолнечного белость,далей хвойная черта...Снежно-снежно.Тихо-тихо.Звон в ушах – такая тишь.В темных сенцах пахнет пихтой,у порога – пара лыж.Пара струганых дощечек,самоделье детских рук.Сколько вещих и не вещихснов скитается вокруг...Где таилось,где хранилось?Вдруг припомнил человек:хлебным квасом пахнет силос,спелой клюквой пахнет снег.

Чудеса

Как ни покажется это нелепо вам,но едва разгоралась заря малиново,я просыпалась отвеликолепного,важного, грозного рыкальвиного.Ржавый тополь шумелу окна открытого.Высыхало... Теплело... Тянуло чадом...Всех готова жалеть я,кто не испытывалвеличайшего счастья —жить с цирком рядом.Просыпаться и тотчас, не тронув чая,обманувши бдительность домочадцев,к сердцу хлеб похищенный прижимая,к заветному лазу в заборемчаться!Я помню, мама диву давалась —куда столько хлеба у нас девалось?Ведь жили тогда мыв приволжском городе,еще не успевшем забыть о голоде.Но я ни о чем не думала, кромевосхитительной дружбыслоненка Томми.Я вдыхала чудесный запах конюшен,запах опилок, острый и свежий,двери были раскрыты, огонь потушен,шли репетиции на манеже.Меня давно гонять перестали,чередою привычной текла работа,трико стеклярусом не блистали,они темнели от пятен пота.Я часами не отрываясь глядела,с какой беспощадностью и упорствомэти люди себе подчиняли тело,чтобы трудное стало легко и просто.Я часами не отрываясь глядела,как размеренно-ровно качалась лестница,как в десятый и в сотыйчетко и смело,как пружинка,взлетала моя ровесница.Изредка меня родители бралина вечернее представление.Бодро марши гремели,трико сверкалив непривычно-торжественном отдалении.И хотя я помнила, как им трудно —друзьям моим – давалась удача,все равно мне казалосьвсе это чудом,да и нынчене думаю я иначе.И нынче я, вспоминая о многом,радуюсь,что когда-то в детстведни свои проводила в цирке убогом,с чудесами такими в соседстве.

Котенок

Котенок был некрасив и худ,сумбурной пестрой раскраски.Но в нашем семействе обрел уют,избыток еды и ласки.И хотя у котенка вместо хвостанечто вроде обрубка было,котенок был —сама доброта,простодушный, веселый, милый...Увы! Он казался мне так нелеп,по-кроличьи куцый, прыткий...Мне только что минуло восемь лет,и я обожала открытки.Я решила: кто-нибудь подберет,другой хозяин найдется,я в траву посадилау чьих-то воротмаленького уродца.Он воспринял предательство как игру:проводил доверчивым взглядом

и помчался восторженно по двору,забавно брыкая задом.Повторяю – он был некрасив и тощ,его я жалела мало.Но к ночи начал накрапывать дождь,в небе загромыхало...Я не хотела ни спать, ни есть —мерещился мне котенок,голодный, продрогший, промокший весьсреди дождливых потемок.Никто из домашних не мог понятьпричины горя такого...Меня утешали отец и мать:– Отыщем... возьмем другого... —Другой был с большим пушистым хвостом,образец красоты и силы.Он был хорошим, добрым котом,но я его не любила.

Чиж