За гранью возможного - Владимир Киселев

— Как? — удивился Змушко. — У нас же рация вышла из строя.

— А что, разве радист не починил?

— Где там: еще в самолете, когда уходили из-под огня зениток, видно, от удара повредилась; а потом, приземляясь, добавили… Всю рацию, как есть, перебрал, а она, проклятая, хоть бы пискнула.

— Надо посоветоваться с бойцами, — решительно сказал командир. — Отец, — подошел к старику, — ты поешь, не стесняйся, а мы о своем потолкуем.

Они отошли в сторону, расселись.

— Так вот, товарищи, ситуацию вы знаете, — сказал Рабцевич. — Что предлагаете?

Командир не торопил людей. Вопрос был серьезный, его следовало тщательно обдумать.

— Куда ж денешься, — сказал наконец Рослик, — надо пробираться к месту назначения.

— Это двести-то километров, когда кругом фашисты! — возразил Линке. — До линии фронта ближе. Доберемся до своих, а уж оттуда — на место.

— А я думаю, нам здесь следует обосноваться, — запальчиво настаивал Пикунов. — Сами посудите, не все ли равно, где бить врага — здесь, там, — важно бить его! Ко всему прочему, дед поможет нам подыскать подходящее место для базы и связаться с местными жителями.

— А можно ли ему верить? — спросил Змушко, не скрывая настороженности.

— У нас еще есть время его проверить, — не отступал от своего Пикунов, — я берусь за это.

Рабцевич закурил. Заговорил тогда, когда высказался каждый.

— Так вот, — начал он раздумчиво и тихо. Проницательный взгляд его серых со стальным отливом глаз из-под белесых бровей обежал лица бойцов. — Будем пробираться к месту назначения, иначе нельзя, товарищи. Командование послало нас в Белоруссию, значит, там мы сейчас нужнее…

На том и порешили. День группа переждала в перелеске, а с наступлением ночи отправилась в путь.

Целых два месяца двигались к цели. Шли ночами, по возможности избегая столкновений с фашистами. Чего только не нагляделись за это время.

Попадались целые деревни, безжалостно уничтоженные фашистами, обгорелые трупы людей, заброшенные, заросшие лебедой поля…

— Да сколько же мы будем смотреть на все это?.. — не выдержал как-то Пикунов. — Черт подери, или мы не бойцы, или у нас оружия нет?..

Зашумели остальные.

— Ну в самом-то деле, долго ли еще будем оставаться сторонними наблюдателями?

— Когда начнем действовать?

Рабцевич понимающе вздохнул.

— Всему свое время, товарищи. Отомстим! За все отомстим! У нас с вами свои задачи, свое важное дело.

С каждым днем ему все труднее становилось сдерживать ярость бойцов, но он упорно вел их к намеченной цели.

А путь был тяжелый: бесконечные болотные топи, реки и речушки: Ипуть, Беседь, Сож, Днепр, Березина… И у каждой свой норов. Приходилось искать брод или бесшумно валить лес, вязать плоты. Вот где опять выручили парашютные стропы!

Первая встреча с партизанами состоялась в Кировском районе, недалеко от деревни Столпище. В лесу обнаружили группу вооруженных людей. Щелкнули затворы… «Кто такие?» Оказалось — дозор партизанского отряда имени Сергея Мироновича Кирова. Радость всех охватила такая, какая бывает лишь при встрече близких или хороших знакомых, друзей. Партизаны и десантники обнимались, целовались, смеялись…

— Теперь веди нас к своему начальству, — немного успокоившись, сказал Рабцевич старшему дозора — высокому узкоплечему парню.

— Сейчас и двинемся, — неспешно проговорил партизан и что-то шепнул своим товарищам, которые сразу же скрылись в подлеске.

Вечерело. Солнце так прокалило землю, что она дышала обжигающим зноем. Однако бойцы не чувствовали духоты. Шли так, словно и не было позади долгого изнурительного пути. Да и ничего удивительного, так уж устроен человек: стоит завидеть или почувствовать близкую цель, как враз забываешь обо всех невзгодах и прежде всего — об усталости…

Вышли из лесу. На взгорке увидели первые хаты деревни.

Тянуло сладковатым дымком, слышалась песня. На душе у всех стало почти празднично. Шутка ли, опасались даже говорить, а тут поют… Еще прибавили шагу. Оказалось, у последней избы собрались парни и девчата. На широкой завалинке сидел рыжий паренек и громко играл на гармошке. Синяя рубаха расстегнута, милицейская фуражка сдвинута на затылок, из-за спины торчит дуло немецкого автомата. Глаза у паренька мечтательно полузакрыты. Рядом с ним девушка озорно выводит:

Гармонист, не зови,Сказки не рассказывай,Ты чего-нибудь взорви,А потом ухаживай…

Пикунов, обласкав девушку взглядом, от удовольствия даже крякнул.

— Ай да дивчина, хорошо поет!..

Десантники рассмеялись.

В это время группу обогнала тройка верховых. Лицо первого, бронзовое от загара, худощавое, Рабцевичу показалось знакомым. Конник на полном скаку осадил лошадь, с проворством бывалого наездника слетел с нее, лихо бросил поводья товарищу.

— Кого ж я бачу!

Рабцевич нерешительно шагнул навстречу. Потом вдруг раскинул руки. Человек в немецком кителе, перетянутом ремнями, в гражданских брюках, в сапогах, с биноклем на груди, полевой сумкой на одном боку и маузером в деревянной кобуре на другом оказался земляком и партизанским другом времен гражданской войны.

— Комар, Герасим Леонович! — воскликнул Рабцевич. — Неужели ты?

Обнялись. Их сразу же обступили бойцы группы, партизаны…

— Откуда объявился, Маркович? — тискал и тормошил его Комар.

— С Большой земли, Герасим. — Еле высвободившись из жарких объятий друга, Рабцевич представил ему Линке: — Мой комиссар — Карл Карлович Линке.

— Немец? — не сумел скрыть удивления Комар и пристально оглядел несколько растерявшегося Линке.

— Антифашист, коммунист, — пояснил Рабцевич.

Познакомившись со Змушко и бойцами группы, Герасим Леонович вдруг пробасил:

— Вот, бисов сын, что ж мы посеред шляха стоим, а ну марш в хату! — Он тут же дал распоряжение всаднику, державшему его лошадь, устроить бойцов группы на ночлег, а сам, взяв Рабцевича под руку и все еще не переставая удивляться встрече, повел его и заместителей в штаб.

В одной половине просторной хаты жили старенькая хозяйка да муж ее, в другой — комиссар Комар и командир отряда.

— Располагайтесь! — Герасим указал на скамейки, окружавшие большой дощатый стол, выскобленный до желтизны, и пошел на хозяйскую половину.

Горница была большая, светлая. В переднем углу висела икона, покрытая расшитым полотенцем, на стене — две большие, неумело раскрашенные фотографии мужчины и женщины, под ними — фотокарточка улыбающегося подростка; чуть ли не полстены, отделявшей хозяйские комнаты, занимала побеленная русская печь, от нее тянуло теплом, — должно быть, недавно стряпали, топили ее; у глухой стены стояли две накрытые одеялами кровати…