Феодал - Александр Громов

– Говорил о двух-трех часах пути, – уточнил проводник. – Только не до цели, а до ближайшего оазиса. Но ошибался. Точнее, обстановка изменилась. Теперь крюк к оазису делать не станем, пойдем прямо.

– Я тебе, козел, такой крюк щас устрою… По кругу водишь, кидала? Лишних бабок слупить с нас хочешь? А вот этого не нюхал?

Кулак был под стать хозяину – большой, крепкокостный, обильно и туго обтянутый плотью. Быков глушить таким инструментом…

– Хочешь ударить? – с любопытством осведомился проводник, отступая все же на полшага. – Или хочешь получить объяснения?

– На хрен мне твои объяснения… Ты к воде давай веди!

Пожав плечами – а я, мол, куда веду? – проводник повернулся и потопал прочь. Вслед ему потянулись и остальные.

Воздух был сух и горяч, сверху ощутимо припекало, но солнца, конечно, не было. Проводник отметил про себя, что еще не забыл, какое оно на вид, солнце. Яркий – невозможно смотреть – диск в знойный июльский полдень. Не диск даже, а нестерпимый сгусток пламени, огненная каракатица, и только когда отведешь взгляд и невольно зажмуришься, перед глазами долго пылает именно диск, а не что-то иное. На закате – нарядный красный блин ненормальных размеров. А зимой оно маленькое и желтое, висит низко и почти не греет. А ночью его нет. Зато ночью бывает луна и эти… созвездия. Большая Медведица. Малая Медведица. Орион. Телец. Кассиопея. Их очертания он еще помнил, не зная зачем. А впрочем, почему бы и нет? Груз воспоминаний ничего не весит и плеч не оттянет.

Белый песок шуршал под кроссовками. В очередной низине он сменился растрескавшейся серой глиной – здесь когда-то была вода. Очень давно. А ничего с тех пор не изменилось, такыр не занесло песком, разве что колодец, выкопанный каким-то бедолагой, теперь уже, наверное, совсем осыпался. Вон они видны, отвалы. И еще долго будут служить ориентиром, а воды нет как нет…

Сколько же народу погибло здесь по незнанию – это же уму непостижимо! Поначалу почти все мечутся, не понимая, как они сюда попали, подозревая в увиденном сон, мираж, галлюцинацию и не очень-то веря, что Плоскость – такая же реальность, как и Земля. Паникуют – ну и влетают туда, куда влетать не надо. А бывает, умирают от жажды, прежде чем их удается обнаружить. Просторы-то немалые, а помочь-то способен только один человек. Сиди на месте, жди. Не корчи из себя Пржевальского или Миклухо-Маклая. Помощь придет. Если религиозен – молись, чтобы она не пришла слишком поздно.

Не имеешь сил терпеть жажду – тогда копай колодец или иди искать источник. Хотя откуда вновь прибывшим знать, что рытье грунта скорее всего окажется напрасным, а пешие экспедиции по Плоскости далеко выходят за пределы разумного риска?

Неоткуда им узнать. В лучшем случае увидят на приметном камне сделанную мелом надпись по-русски: «Сиди тут, жди помощи. Фома» и ниже по-английски: «Wait here. Danger around! Thomas». То ли послушаются, то ли нет. Да и сидение на месте не дает гарантий безопасности – безотносительно к проблеме воды. На Плоскости все изменчиво. Карты ловушек устаревают быстрее, чем успеваешь их составлять.

Позади начали зло шептаться, причем женщина то и дело срывалась на визг, умудряясь при этом оставаться в границах шепота: «Ты мне скажи, мужик ты или не мужик?» – «Ты-то хоть отстань…» – «Нет, ты ответь: мужик или не мужик? Все на тебе ездят, и этот поганец тоже, а ты и рад…» – «Ничего он не ездит, а ведет куда надо…» – «Куда ему надо!» – «Не гони. У него воды тоже нет». – «А ты проверял, что у него есть?»

«К Трем Дюнам их, – брезгливо подумал проводник. – Хорошее с виду место, им понравится. И станут они у меня там полными кретинами, родную речь позабудут, научатся слюни пускать и в штаны гадить. Оно для них и к лучшему. А мальчишку… мальчишку заберу. Он же не виноват, что они такие, ему-то погибать у Трех Дюн совершенно незачем…»

Мысль о Трех Дюнах подбодрила проводника, хотя он вел вновь прибывших совсем в другую сторону. К Трем Дюнам всегда успеется. Это на крайний случай. А пока надо дать людям шанс. Может, они еще не столь плохи, как кажутся. Трудно ведь сразу понять, кто есть кто…

Дурилок в его владениях было несколько, но только одна из них совпадала с оазисом. Оно и к лучшему, что только одна. Совершенно достаточно. Как правило, проводнику удавалось ладить с новичками без применения сильнодействующих, а главное, необратимых средств. Кто и почему попадает на Плоскость – вопрос бессмысленный. До сих пор никому не удалось установить никаких закономерностей. Похоже на случайную выборку. Некто запускает руку в мешочек и наугад достает бочонок лото.

Тем лучше. Все-таки люди в большинстве своем нормальны. Ну побесятся немного поначалу, а потом глядишь – дошло до родимых. Осознали. Слова понимают.

Есть такие, что верят сразу. Их мало. Большинству надо осмотреться. И как только человек испытает некоторые местные прелести на своей шкуре, его сразу же, без малейшего перехода, начинает мучить вопрос котировки: кто он в этом мире? Богач или бедняк? Уважаемая личность или шпынь ненадобный? Он спрашивает о местной валюте и ценности вещей, прикидывает обменный курс и старается глядеть в оба, чтобы не обжулили, потому как научен: неопытным простакам везде рады…

Навалилась и отступила тяжесть. Будто кто-то невидимый, подкравшись, вспрыгнул на плечи, посидел немного и соскочил. Позади бросили шептаться и растерянно заматерились в два голоса – сиплый мужской и визгливый бабий.

Почти сразу пошла зона отрицательной аномалии, и шаги удлинились. Типично для зоны, примыкающей к серьезной инверсии: мелкие, от силы в десять шагов поперечником блуждающие «пятачки» то большей, то меньшей тяжести. Вроде атмосферных завихрений на периферии могучего тайфуна.

Мальчишка догнал, пошел рядом. А впереди в дрожащей мути воздуха уже замаячило раскорячливое пятнышко, поминутно меняющее очертания. Проводник взял правее, и пятнышко-каракатица поплыло справа налево.

– Птица? – спросил мальчик.

– Человек.

– А почему он летает?

– Потому что ветер гоняет его туда-сюда, – равнодушно объяснил проводник. – Не было бы ветра – висел бы на месте, а так – болтается… Над инверсией всегда вихревые потоки.

– Над какой еще инверсией?

– Над гравитационной. Заметил, что здесь везде разная тяжесть?.. Что?.. Нет, это тебе не показалось, это так и есть. Ну, а инверсия – совсем неприятная штука. Вышел человек погулять – и пожалуйте любоваться, висит… Давно уже.

– Он… мертвый?

– Без воды и пищи столько не живут, сколько он там кувыркается.

– И никогда не упадет? – Мальчик поежился, но в его голосе звучал неподдельный восторг.

– Почему не упадет? – Проводник пожал плечами. – Упадет, куда денется. Когда-нибудь вихрь его выплюнет, а там и граница инверсии. Я таких видел… выброшенных. Сухие, как мумии.

– А этого вы знали? – спросил мальчик.

Проводник молча кивнул.

– Хороший был человек?

– Глупый. Умный не вляпался бы в инверсию. Она ведь как… она до самой земли никогда не доходит, иначе бы в нее грунт сыпался. И видно ее было бы издалека. И вообще ее нижняя граница как бы пульсирует. Бывает, что под ней можно свободно пройти, а бывает, что только ползком… Лучше всего, конечно, ее стороной обойти, вот как мы сейчас…

– А как ее найти? Бросить гаечку?

Проводник хмыкнул:

– Ишь ты, образованный… Можно и гаечку, если у кого она есть. Можно камешек или горсть пыли. А можно просто знать, где опасность, и не терять зря времени.

– Как вы?

– Как я. Нет, вообще-то аномальные места дрейфуют… понемногу. Тут целая наука. Ну и чутье, само собой. Девять сгинут, десятый научится. Так вот: я и есть десятый. Я этого летающего дурачка сам привел на место, сто раз ему все объяснил… Даром время потратил, больше ничего.

– А может, он не глупый? – вступился мальчик за покойника. – Может, он сам так решил…

– Самоубийца? Сознательно умирать от жажды между небом и землей? Ты соображаешь, что говоришь? Самоугробиться можно проще и безболезненнее.

– Ясно, – вздохнул мальчик. – А настоящие птицы тут водятся?

– Никаких птиц тут нет.

– Жалко…

– Мне тоже, – сказал проводник. – Некоторые из них вкусные. Я вкус курицы до сих пор помню. Семь лет прошло, а не забыл. Во сне вижу.

«И, бывает, злобно топчу, проснувшись, алебастровые окорочка», – додумал он, но ничего не сказал вслух.

Мальчик тоже замолчал и даже приотстал немного. Наверное, самостоятельно приходил к выводу, что курица – не птица, а коли так, то употреблять ее в пищу не грех. Убивать настоящих, летающих птиц было бы жалко. Хотя голод не тетка…

– А этот, – возвращаясь к прежней теме, указал он на парящее высоко в небе пятнышко, – почему один гулял? Попал сюда и вас не дождался?

– Если бы. Говорю же: я его нормально встретил и довел до нормального места. Прямо скажу: до хорошего места. Там бы жить да жить. Так ведь нет! – ушел.