Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров

Поднявший в этот момент взор от станка к Василию его сосед ужаснулся: напарника явно било в конвульсиях! «На провод оголенный рука попала, экак его загнуло и колбасит! И рука не отлипает никак!» – растерялся на долю секунды тот. В голове пронеслись слушанные в школе наставления о том, что попавшего под ток надо как можно скорее отделить от источника тока какой-то деревяшкой. Он моментально схватил обрезок лежащей рядом толстой доски и, размахнувшись, хлопнул товарища так, чтобы уж точно отлепить его от проводов. У отлетевшего на пару метров Василия перехватило дыхание от боли в сломанной руке. Но когда он увидел склонившегося перед ним соседа с таким довольным видом, словно ему полагается сейчас в награду целый ящик спиртного, Василий истошно закричал: «Убивают! Спасите!»

– Зато слова твои впредь да не пропустит никто мимо ушей! – торжественно воздел вверх руки Антон. – Ни в чем не откажут, гадость не сделают, чтоб не напредвещал чего-нибудь.

– Почитатели такого таланта скорее всего с вилами подойдут… Не, это демоны в страстные дни силу возымели от моего лица народ смущать. А мы же официально за светлую сторону силы. В общем, я больше не буду, – подыграл Антону Игорь.

– Погоди, я не сказал самое главное.

***

Когда вчера вечером Игорь шел к Антону по окраинной улочке маленького городка, в который он вернулся-таки после долгих попыток устроить жизнь в городах крупных, рядом с домиками в садах на яблонях бились из почек нежные листочки, пахло прелым и одновременно чем-то тревожным-манящим. Словно в мрачном переулке ты вдруг уловил тающий запах духов прошедшей здесь перед тобой красавицы – она где-то впереди и ты вот-вот догонишь ее и заглянешь в лицо. Весна!

И вот это ощущение – словно надо лишь прибавить шагу и откроется что-то неведомое и одновременно ясно искомое – каждый раз просыпалось при взгляде на Ольгу. Сестра Антона Ольга сидела на веранде в кресле перед окном в сад, накинув на колени плед – ноги были бездвижны после зимнего падения спиной на угол бордюра. Но Ольга улыбалась, объясняя, что шанс восстановления все равно есть: была одна операция, попробуют еще другую, между ними она пока и живет здесь, в доме родителей.

Действительно, подумал Игорь, в женщине так ценно именно ее легкое дыхание. Хотя как объяснить его воздействие – тебе просто легко дышится рядом с ней… И главное – эта улыбка. Она словно кисточка, которая стирает пыль на старой картине – и сразу видно, ценный ли это холст… Наверное, не улыбаются те, кому лень стирать пыль на своей картине…

– Ну, так все не так плохо, – вдруг сказал он. – Вот завтра утром ты проснешься и почувствуешь, что можешь пошевелить пальцами. Это для начала. Потом начнет покалывать ноги, потом заболят мышцы, потом встанешь с костылями, потом станешь сгибать свои конечности, ну ножки то есть.…

И тут же жутко смутился. Его порыв открыл то, чего он не знал и не должен был знать и об Ольге, и о ее брате… Не сразу понятные чувства и детали каких-то происшествий, обрывки каких-то слов и впечатлений, которые вдруг складываются в то, что именно Игорь может соединить и произнести. Снова свалившееся на него наваждение, которое все чаще подает свой голос в последние годы. Он встряхнул головой, словно пытаясь скинуть его. И оно снова тихонько улеглось – ну что ж, подожду, если ты еще не готов…

***

– И ты понимаешь, она мне вчера вечером говорит, что вот так просто взяла тебе и поверила. А сегодня утром – все как по прописанному! И она даже вроде как на вид и не удивляется, – возбужденно шептал уже Антон, как будто сообщал страшную коммерческую тайну. – Так что хватит спать до обеда! Пошли дальше пробовать!

Только тут Игорь ощутил, что в те моменты, когда в него пробивается неясный пока поток знаний и ощущений от других людей, в него словно вливается и какая-то основанная на этом знании сила. Словно он насыщается тем основным чувством, которое несет незаметно ото всех другой человек, и способен сконцентрировать его в какую-то рвущуюся наружу энергию. Энергия эта зарождается в нем, когда он вглядывается в этих людей, пытаясь понять, за что их можно хоть немножечко любить.

Внезапное открытие ошеломило его, как будто он всю жизнь страдал от того, что не умеет плавать, а оказавшись среди безбрежной реки, сможет поплыть с наслаждением и с легкостью рыбы. Вот оно, наконец-то! Сейчас все и начнется! Что начнется?

– А если все это случайности? – проговорил он.

– То, что мы такие вот интересные живем – это уже случайности. Но ведь живем же! И нам даже птицы весенние поют, так что будем налегать на весло! Так что поставим себе две главные задачи: первая – не верим в случайности, вторая – верим в себя!

– Так во что верим-то?

– А данную веру будем подкреплять и развивать опытным путем. Пошли!

***

Как правило, чаще всего люди советуют то, что не получилось у самих. А вдруг получится у других?

Основное чувство, которое нес по жизни Антон Снегирев, – это ощущение того, что жизнь обошла его. Не обидела, не втоптала в грязь, а просто обошла стороной. Все, что происходило с ним, казалось ему простым соблюдением привычного порядка вещей, бессмысленным, скучным, имеющим заранее определенный результат. А жизнь – яркая, осмысленная из-за непредсказуемости каждого своего последующего мига, полная небывалой силы чувств – казалось ему, идет в это время где-то параллельно и никак не может с ним сойтись. Разогнув закостеневшую спину на огороде родителей и отчищая загрубелыми пальцами от сентябрьской грязи клубень картошки, он против своей воли представлял себе – он мог бы в эту минуту стоять на горном перевале, где ветер трепал бы его волосы, облака проносились, окуная в свою туманную дремучесть, ледники сверкали белоснежностью вечности, а дальнейший путь возбуждал подстерегающими опасностями и важностью поставленной задачи.

И он старался жить, не впуская в голову такие мысли. Он сам не был скучным, несмотря на то, что жизнь была таковой для него. Наоборот, скука однотонности слов и поступков окружающих людей заставляла его противостоять ей. Он помнил массу грустных анекдотов, прикольных историй, умел их рассказывать с сочиняемыми на ходу прибаутками, то с ироничным пафосом, то с рифмовкой, переделкой фраз из старых песен. Но вот после приема алкоголя балагур превращался в печального пессимиста, который мог усмехнуться разве что над мелочностью и обыденностью всего происходящего. Алкоголь давал ощущение легкости в теле и мысли, но легкость мысли приносила отчаяние.