Все не так - Князь Великий

"Мы находимся в тюрьме уже в течение четырнадцати дней, и самое страшное то, что нам до сих пор не предъявили никакого обвинения, - писал в те июльские дни 1918 года великий князь Георгий Михайлович из Петропавловской крепости своей жене, великой княгине Марии Георгиевне, находившейся тогда в Англии. Многие из охранников помнят меня с фронта, и мы разговариваем друг с другом очень вежливо. Их идеи довольно путаны и являются следствием социалистической пропаганды - той пропаганды, которая превратила их в стадо обманутых детей.

Сегодня, в воскресный день, мы были в церкви, и нас поместили позади решетки, как зверей. По приказу Урицкого нас должны перевести в Петербург. Мы думаем, что нас отправляют отсюда (из Вологды) для того, чтобы мы не попали в руки союзников. С другой стороны учитывая те ужасные новости об убийстве Верховного Царя, я не могу быть уверен в том, что они посадили нас в тюрьму как раз для этого, и мы по всей вероятности будем осуждены.

Я, однако, не боюсь этого, потому что совесть моя чиста и с помощью Всевышнего я умру спокойно".

Действительно, уже в начале августа 1918 все трое великих князей были переведены в Петроград, в Дом предварительного заключения, находившийся в Петропавловской крепости, где они пребывали вплоть до своего расстрела в январе 1919 года.

Несколько позже туда при строгом режиме под стражей был доставлен и великий князь Павел Александрович, который до того был еще на свободе и со своей семьей жил в Царском Селе.

Павел Александрович (1860-1919), пятый сын императора Александра II, был женат на греческой принцессе Александре Георгиевне (1879-1891). Генерал от кавалерии, он командовал лейб-гвардии Конным полком (1890-1896) и Гвардейским корпусом (1898-1902). Покровительствовал всем поощрительным коннозаводским учреждениям в России и был почетным председателем Русского общества охраны народного здоровья.

Князь Российский Гавриил Константинович, эмигрировал в 1919 г. Он оставил свои воспоминания "В Мраморном дворце. Из хроники нашей семьи".

Незадолго до ареста, 9 августа 1918 года, ему датским посланником Харальдом Скавениусом был предложен план организованного побега из России. Он должен был скрыться в Австро-Венгерском посольстве, а затем переодетым в форму австро-венгерского военнопленного переправлен в Вену. Там можно было затеряться в рядах австрийских военнопленных и таким образом спастись. Великий князь наотрез отказался от этого плана, заявив, что он скорее умрет, нежели наденет на себя австро-венгерскую форму - форму враждебного России государства.

15 августа 1918 по распоряжению Чрезвычайной Комиссии в Петропавловскую крепость был доставлен пятый великий князь - Гавриил Константинович, больной туберкулезом.

Гавриил Константинович (1877-1955) был сыном великого князя Константина Константиновича и носил титул "князя императорской крови", так как, согласно реформе Александра III, звание "великих князей" носили только дети и внуки царствующего государя.

Он окончил Военную академию в 1915 году в звании полковника. Его подпись, среди шестнадцати подписей других Романовых, стояла под письмом, направленным Николаю II после убийства Распутина. Авторы письма просили царя о прощении великого князя Дмитрия Павловича, участвовавшего в убийстве.

Позже, в эмиграции, князь Гавриил Константинович вспоминал: "15-го августа н[ового] стиля 1918 года меня арестовали по приказанию Чека и, продержав там в полном неведении несколько часов, отвезли в Дом Предварительного Заключения...

Тюрьма на меня произвела удручающее впечатление.

... Меня отвели на самый верхний этаж, в камеру с одним маленьким окном за решеткой. Камера была длиной в шесть шагов и шириной в два с половиной.

Железная кровать, стол, табуретка - все было привинчено к стене. Начальник тюрьмы приказал мне положить на койку второй матрац.

В этой же тюрьме сидели: мой родной дядя Великий Князь Дмитрий Константинович и мои двоюродные дяди - Вел. князья Павел Александрович, Николай и Георгий Михайловичи.

Вскоре мне из дома прислали самые необходимые вещи, и я начал понемногу устраиваться на новой квартире.

В этот же день мне удалось пробраться к дяде Дмитрию Константиновичу. Стража смотрела на это сквозь пальцы, прекрасно сознавая, что мы не виноваты. Я подошел к камере дяди, и мы поговорили в отверстие в двери... Я нежно любил дядю Дмитрия; он был прекрасным и очень добрым человеком и являлся для нас как бы вторым отцом, разговаривать пришлось недолго, потому что разговоры были запрещены...

Тюремная стража относилась к нам очень хорошо. Я и мой дядя Дмитрий Константинович часто беседовали с ними, и они выпускали меня в коридор, позволяли разговаривать, а иногда даже разрешали бывать в камере дяди. Особенно приятны были эти беседы по вечерам, когда больше всего чувствовалось одиночество"2.

В то время супруга Гавриила Константиновича Антонина Романова предпринимала отчаянные попытки спасти из тюрьмы больного мужа. С этой целью она посетила М.Урицкого.

"Урицкий встретил меня на пороге, - вспоминала она. - Это был очень прилично одетый мужчина в крахмальном белье, небольшого роста с противным лицом и гнусавым, сдавленным голосом.

- Чем могу служить Вам, сударыня? - задал он мне вопрос.

Я вспомнила совет Н.И.Л-вой и, собрав все свое спокойствие, сказала:

- Мой муж Гавриил Константинович в данное время лежит больной инфлуэнцией. Он страдает туберкулезом, и я пришла заявить, что мой муж ни в коем случае никуда не может ехать, так как всякое передвижение грозит для него открытием туберкулезного процесса, что подтверждают документы и принесенные мною свидетельства.

Он слушал молча, стоя передо мной и пытливо смотря мне в глаза.

- Сколько лет вашему мужу?

- Тридцать - ответила я.

- В таком случае его туберкулез не опасен, - услышала я скрипучий голос Урицкого, - во всяком случае, я пришлю своих врачей и буду базироваться на их диагнозе. Больного я не вышлю; в этом он может быть спокойным, - сказал он, взял докторские свидетельства и записал наш адрес.

Я вышла от него окрыленная надеждой. В той же столовой меня ждали братья мужа. Рассказав им, как все произошло, я увидела на их лицах радость за брата. Оказывается, Урицкий приказал им через неделю выехать..."3.

Великий князь Георгий Михайлович (расстрелян). Увлечением всей его жизни была нумизматика. Он автор известного издания "Русские монеты XVIII и XIX вв." Возглавлял музей Императора Александра III ("Русский музей").

Датской королеве Александрине, племяннице великих князей Николая и Георгия4, шли настойчивые просьбы оказать помощь членам царской семьи. Близко к сердцу принявшая сообщение о бедственном положении своих дядей в Петрограде, она старалась поддержать их морально. "Чудное письмо, которое я получил от Ее Величества, - писал великий князь Николай Михайлович Х.Скавениусу в октябре 1918 года, - наполнило меня радостью. Узнаю дочь моей сестры и внучку".

Король Дании Кристиан Х от своего имени и имени королевы просил министра иностранных дел Эрика Скавениуса, двоюродного брата датского посланника в Петрограде Харальда Скавениуса, сделать все возможное для освобождения осужденных. Энергичный Скавениус не единожды бывал в Петропавловской крепости. В августе 1918 он уже от своего имени обратился к советскому правительству с требованием предоставления гарантий осужденным Романовым.

Цинизм большевиков был беспределен. Моисей Урицкий во время "визита" к арестованным в Петропавловской крепости на вопрос великого князя Дмитрия Константиновича, почему они арестованы и содержатся в тюрьме, ответил, что советские власти заботятся прежде всего о безопасности великих князей, так как народ хочет с ними расправиться. При этом он, однако, добавил, что если немецкое правительство освободит социалиста Либкнехта, большевики готовы освободить и великих князей.

Между тем жена великого князя Георгия Михайловича Мария Георгиевна в Лондоне продолжала прилагать настойчивые усилия для освобождения своего мужа.

С просьбой об оказании помощи великим князьям обращались и к находившемуся в то время в Лондоне американскому президенту - "миротворцу" Вудро Вильсону, автору знаменитых "14 пунктов" о мире. В ответ В.Вильсон не сделал ничего. Он даже не ответил на крики о помощи.

В июле 1918 года члены императорской семьи уже знали, что царь и его семья расстреляны и на свой счет у них не было никаких иллюзий.

В течение всей осени 1918 года Харальд Скавениус находился в постоянном контакте с арестованными. Он посещал их в тюрьме вместе со своей женой и тайно обменивался письмами. При участии Харальда Скавениуса и датского посольства в Петрограде в тюрьму для осужденных три раза в неделю доставлялись дополнительные продукты питания. На Скавениусов сильное впечатление производило достойное поведение великих князей.