Хроники российской Саньясы. Том 4 - Владислав Лебедько

Хотя, один инвариант я, пожалуй обнаружил. Это пока только гипотеза, но во многих случаях я ей пользуюсь и для себя, и как консультант, — и она срабатывает. Это не метод и не практика, поэтому ей нельзя научить. Ей можно научиться (научить себя!). Другой человек может только подтолкнуть в этом направлении. А инвариант этот таков: для пробуждения души одним из необходимых условий (не обязательно достаточным) является некая степень драматизма. Драматизма — не в смысле встряски или стресса, а в смысле повышения значимости происходящего. Один из путей драматизации — обнажение непримиримых противоречий, когда каждая сторона противоречия полагается равнозначимой и истинной. В проявленном мире, который по сути своей дуален, далеко ходить за такими противоречиями не нужно, — они на каждом шагу. Дело в том, что мы привыкли вытеснять или отодвигать одну сторону и принимать другую. Так проще, яснее и стабильнее. Попробуйте вытащить и вторую часть противоречия (бинера) и принять обе, как одновременно сосуществующие истины. Например: А) нет никаких реинкарнаций и жизни после смерти, Б) существует жизнь после смерти и реинкарнации; А) Мир УЖЕ совершенен такой как он есть Б) Мир несправедлив и жесток; А) В духовном поиске не обойтись без Учителя; Б) Учитель — только помеха для искателя… Естественно, просто перечисляя такие бинеры мы лишь будем упражняться в интеллектуальных играх. Но, для каждого человека есть некое противоречие, которое в его жизни, в его ситуации лежит почти на поверхности и, будучи обозначено в неком эмоциональном диалоге, — заденет за живое, и включится тогда уже весь организм — от тела до системы ценностей. Как же так? — Зацепило! Вот тогда-то и будет накал драматизма, и придется душе пробуждаться и трудиться, чтобы не вытеснить опять одну из частей противоречия, а предстоять перед ними обоими, обнаженными, в трепетном созерцании и безмолвном восторге…

Вот поэтому и взгляды с разных сторон…

Ну и что, — вроде бы разжевал я все, но ключ не дал все равно.

Ну, скажу я фразу, что лично мое субъективное переживание многих противоречий нашего дуального мира сейчас можно выразить такими словами: Жизнь и Смерть — Тайна. Обнаженное, беззащитное предстояние перед этой Тайной — наивысший человеческий удел — наивысшая удача, возвышенный, иногда скорбный, отчаянный и страшный, иногда же — прекраснейший жребий нашей судьбы… (Надеюсь, что это не окончательная формула).

Но, это выражение моего переживания и, даже если вы согласитесь с его поэтическим звучанием и некой экзистенциальной таковостью, — оно ничего, кроме еще одной фразы для «общего развития» не даст лично вам, пока вы не отыщите СВОЮ формулу, СВОЙ ключ…

Хотя, может быть тексты, приводимые ниже, будут еще одним поводом для ваших поисков…

«Теперь он чувствовал, что перед ним удавшаяся и необычная работа, суть которой не в успешном воспроизведении увиденного, но в том, что некое мгновение равнодушного, загадочного бытия и жития Природы прорвалось сквозь прозрачную поверхность его картины, и от нее вдруг повеяло неукротимым, могучим дыханием подлинной жизни.»

Глава 1. Вадим Черных[2]

В первом томе, в главах «Александр Воронов» и «Александр Карасев» рассказывалось об одной из самых ярких молодежных эзотерических групп семидесятых — восьмидесятых, о ребятах, занимавшихся Кунта-йогой. Лидером группы был легендарный Тоша, о котором ходило множество удивительных историй. В восемьдесят седьмом году Тоша погиб. Погибли еще несколько членов группы, а сама группа развалилась. Александр Карасев рассказывал, что в живых осталось еще два ближайших сподвижника Тоши, которые уехали в конце восьмидесятых в Америку…

Недавно оказалось, что «Хроники» читают не только в России, но и на Западе, и в Америке. Один из канадских читателей — Илья Франкенштейн в марте 2000 года написал мне письмо с вопросом — не знаю ли я кого-либо из русских Мастеров, кто живет в Канаде. Тогда я ответил, что не знаю. Через месяц тот же Илья написал, что неожиданно встретил в Канаде Илью Беляева — одного из тех Тошиных друзей, который уехал из России. Беляев тоже, оказывается, читал «Хроники» и не только он, но и ближайший Тошин друг Джон (Вадим Черных), который жил в Нью-Йорке и у которого Илья Беляев гостил. Кроме того, оказалось, что Беляев написал книгу о Тоше и выпустил ее в Америке. Через месяц эту книгу получил по почте и я. Много вопросов появилось у меня вслед за этим и я хотел было договориться с Ильей Беляевым на интервью по интернету… Но, неожиданно для меня в июле раздался звонок — звонил Джон, который приехал в Россию. Через несколько дней мы встретились и с тех пор пересекаемся довольно часто…

Илья Беляев сейчас тоже в России. Он готовит русское издание своей книги…

Июнь 2001 г.

В.: Давай начнем с того, как ты познакомился с Тошей[3].

В.Ч.: Мы учились с ним в одной школе. Я с ним тогда был мало знаком. Учился он в параллельном классе и был очень замкнут, почти ни с кем не общался. Я не видел, чтобы он с кем-то дружил. Он был внешне замкнут, создавалось впечатление, что он всегда в себе. В школе Тоша был как бы вундеркинд, а школа — специализированная, интернат для вундеркиндов. И из всех нас учителя делали ставку на него. Я тогда мало знал его, но думаю, что способности у Тоши были всегда. Когда ты в таком возрасте — тринадцать лет — мало сам во что врубаешься, но сейчас это видно — Тоша был очень сконцентрирован. Он не смешивался никогда с толпой. Класс создает общий фон, а он не смешивался с этим фоном.

В.: Как потом все это развивалось?

В.Ч.: Когда я учился с ним в университете, я с ним более тесно контачил.

В.: Вы в университете учились вместе?

В.Ч.: В университете мы учились вместе, но он на биологическом, а я на химическом. Потом мы съездили куда-то в стройотряд вместе.

В.: Преображение у Тоши проявлялось постепенно или это щелчком произошло?

В.Ч. Конечно, это произошло щелчком. Сколько я его помню, он уже с ранних лет был личностью. Но в нем никогда не было важности. Он был простой парень, только более, чем другие погруженный в себя. В то время достаточно закрытый. А Преображение с ним произошло году в семьдесят седьмом. А я его знал с семидесятого года. Я как-то просто шел по улице Рылеева, неподалеку от Спасо-Преображенского собора. Смотрю: Тоша идет навстречу, в серых джинсах. Вдруг вижу: у него глаза — яркие-яркие, серо-голубые, светятся синим огнем просто. Я был изумлен — человек стал светиться. Он спрашивает: куда идешь? Я ему, ответил, что, мол, прохожу мимо. А он рядом комнату снимал, он как раз женился тогда на Алле, и мы пошли туда, стали пить чай. Так произошел первый наш более тесный контакт.