Нет доступа. Повесть - Ярослав Шестак

И точно, он скоро увидел ее.

Сначала показались золотые кудряшки, потом ее лицо, плечи, а когда проявились туфли с выгнутым носком, она подошла к Питеру и спросила, что он здесь делает в такой съедобный час.

– Я вот подумал, Кирсти, – сказал Питер, с легкой радостью нащупывая в кармане пухлый бумажник, – не согласишься ли ты отужинать со мной в ресторане? Эта французская камбала начинает плохо сказываться на моем здоровье.

Предложение было с легкостью принято, и дальше события закрутились с захватывающей для Питера быстротой.

Они отужинали в траттории, причем середину их столика украшала роскошная бутылка «Позитифф», коньяка, который, спутав с аперитивом, по ошибке заказала Кирсти, воодушевившись денежными возможностями Питера.

Потом картинка поменялась, и они оказались в душной дискотеке, где стоял такой гул и было столько малолетних, что они поспешили убраться оттуда как можно скорее. Такси высадило их у причала, и Питер уже предлагал Кирсти совершить путешествие в туманный Альбион, когда картинка вновь изменилась, и они очутились в номере Кирсти, сжимая друг друга в объятиях и путаясь друг у дружки в волосах. Тут невидимая пуля пронзила их сплетшиеся тела, и они рухнули, истекая слюной, на ковер.

Питер, вероятно, не думал заходить так далеко, но, оказавшись в номере Кирсти, французский коньяк воспалил его, девушка казалась ему преувеличенно красивой в своем вечернем наряде, и, словом, он совершил ночь любви с этой своей знакомой. Смутно припоминал он потом крики сладострастья, источник которых был ему неизвестен, поэтому Питер поворачивал голову, отрываясь от своей новоиспеченной любви, смотрел в телевизор, думая, что там идет эротическая мелодрама, но там лишь какой-то неведомый ему певец так широко раскрывал рот, словно не спал три дня, а звук и вовсе отсутствовал. Поэтому он возвращался к Кирсти, у нее были закрыты глаза, и она тоже казалась спящей, и Питер уже не знал, что думать.

В четыре часа утра, не попрощавшись и оставив дверь открытой, он покинул свою подружку. Питер утомительно долго шел по коридору, один раз перепутав направление, и когда вновь очутился у знакомой двери, увидел, как Кирсти, стоя на пороге, помахала ему рукой.

Мария еще не ложилась. В ее комнате горел яркий свет. «Как много она трудится», – устало подумал Питер, усаживаясь на диван.

А вот и она, невесть откуда появившаяся, и на ее губах – знак вопроса.

– Ты пьян, Питер.

– Да, пьян.

– Остальные, значит, тоже напились?

Питер видел, как она с трудом сдерживает слезы, догадываясь об истине, – что у нее вообще-то плохо получалось, – и с изумлением в очередной раз убеждался в ее неиссякающей любви. А это всегда неприятно. Поэтому, не думая о последствиях, он раздраженно произнес:

– Я был с одной моей знакомой у нее в гостях. Мы дегустировали «Позитифф». – И немного подумав добавил: – Но ничего плохого не делали…

Возникла пауза, в продолжение которой внутри Мария, вероятно, что-то произошло, так как теперь она стояла пред ним уже совсем неуверенно, беспомощно пожирая его глазами. Потом она села рядом с Питером, но тут же отодвинулась, повернувшись лицом к мужу.

– Тебе не надо было пить этот коньяк! – нервно воскликнула она, ломая губы. – Вам не надо было пить его!

Проснувшись поздним утром после неровного сна, Питер обнаружил, что Мария уже поднялась и куда-то ушла. Легкий завтрак также не дымился на столе, как обычно, что неприятно удивило его, хотя время было уже почти обеденное.

Заказав еду, Питер пошел прогуляться в небольшой парк, находившийся по соседству, чтоб развеяться от обступивших его воспоминаний, и в конце одной из аллей он увидел Марию, которая сидела на парапете неуклюжего строения.

Захотелось подглядеть за ней, разузнать, как она себя чувствует.

Питер свернул в рощицу и понемногу подбирался к жене, но, вероятно, не слишком точно вычислил траекторию, так как выбравшись из акаций, увидел ее в семи ярдах почти напротив себя.

Он замер, не зная, куда деваться, но Мария, казалось, не замечала его.

Она сидела, курила сигарету, и, возможно, полностью ушла в свои мысли, наворачивая в голове очередной сонет. Мимо проходил какой-то спортсмен, из приставал, он бодрым голосом что-то сказал Марии про свежесть ветра и пользу бега трусцой, но та, не глядя, подняла руку, на ее пальце блеснуло обручальное кольцо, и спортсмен отстал. Когда он прошел мимо, Мария послала ему вдогонку недвусмысленный жест: сжала руку в кулак, оттопырив обручальный палец. Это очень понравилось Питеру, он даже мысленно похвалил ее. А потом ему пришло в голову, что она его нарочно не замечает, так как теперь он для нее ничего не значит.

Питер быстро приблизился к жене.

– Мари, я наплел вчера тебе какой-то бред, прости меня. Я просто был вчера так зол, ты не представляешь. Ведь я ездил к Лестеру, это мой школьный товарищ, он тут рядом, в Лэнгсдэйл. И вот на обратном пути, когда я уже был в семи милях от города, проклятая машина заглохла… – Питер видел приближающуюся по аллее Кирсти, видел, что она заметила его и направляется, вероятно, к нему с разговорами, и от этого ему сделалось немного жутко.

– А, Кирсти, привет! – перебив сам себе, крикнул он.

– Привет, – сказала она, приблизившись.

– Познакомься, это Мария. Очень приятно. Мария, это Кирсти, – подруга Лестера, – очень приятно.

Но Мари смотрела куда-то сквозь Кирсти, а та совсем ничего не замечала.

– Представь себе, Кирсти, вчера я выехал от Лестера и застрял по дороге в этом дурацком Дерек Филд…

– А я помню, ты прошел весь коридор довольно исчерпывающе, когда уходил, – просто сказала она. – А если ты упал на лестнице, то я здесь ни при чем. А кто такой Лестер?

Она, вероятно, не постигала всей пикантности сложившейся ситуации, поэтому Питер начал ей подмигивать, но она лишь заметила ему, что у него задергался глаз.

– Да нет же! – шепотом кричал ей Питер. – Это не глаз мой задергался! Это ты свои широко открой! Ведь это моя жена, Мария!

– Ах, вот оно что! – рассмеялась Кирсти. – А я-то стою и не могу взять в толк, что это за Лестер… Простите, я вас приняла за очередную знакомую Питера, – сказала она Марии.

И тут Мари не выдержала. Питер никогда раньше не видел ее в гневе, ведь по сравнению с ангелом она была совершенна, но тут он и Кирсти услышали нечто такое обличительное и вместе с тем высокопоэтичное, – Мария едва не рифмовала слова, – что, кроме «паче» и «чаяний сих» совершенно ничего не поняли. И потому не обиделись. А Питер отметил про себя, что его жена в гневе – просто чудо, прекрасна как гроза.

Она ушла.

Он начал высказывать все свое негодование Кирсти, выговаривая ей за тупоумие, но она оборвала его:

– Откуда мне знать, женат ты или нет? Вчера ты сам предлагал мне вступить в брак.

Он хотел пожурить ее за лживые слова, но равнодушный тон, которым она их произнесла, убедил Питера в ее правдивости.

Отпустив какую-то любезность, он повернулся и двинулся вослед жене.

В отеле, однако, ее не оказалось. Он сел в одиночестве за остывший завтрак, в негодовании, где та, которая обычно переменяет тарелки за столом. Ему припомнился еще один странный случай, – когда-то показавшийся просто случайностью, – изошедший от его любезной половины. Когда однажды он справлял нужду в туалетной комнате, а Мария, как обычно, занималась стихотворчеством в своем кабинете, дверь которого была открыта. И вот, когда Питер потянулся к рукояти бачка, чтобы слить нечистоты, он услышал, не веря своим ушам, как она отчетливо произнесла:

– Я люблю тебя, Питер.

Рука Питера безвольно опустилась на ручку сливника. Вероятно, Мария чрезмерно одушевилась в этот момент, либо было найдено чрезмерно удачное сцепление слов, или еще что, а может, она просто думала о Питере, но зачем же она подняла голову и, оторвавшись от своих писаний, призналась ему в своем чувстве в этот не самый подходящий случаю, столь двусмысленный для него момент?..

Питер слегка растерялся, а потом тихонько растворил дверь клозета и слащавым тоном произнес:

– Обоюдоостро, дорогая.

А затем простоял еще целых три минуты на месте, сходя с ума от подробностей, так как ему вспомнилась их с Марией свадьба, тот момент, когда он перед гостями притянул ее к себе и начал целовать. А какой-то рядом сидящий – а лучше сказать: рядом сумасшедший – человек раззявил свою присоску и начал опорожнять желудок куда-то под стол, чуть ли не в ноги молодоженам, и Питеру уже мерещилось, что он захлебывается в этой рыготине, – а что чувствовала Мария? – его уже начинало тошнить от запаха, но оторваться он не мог, выполняя свой долг перед собравшимися.

А его два друга, два бездарных пацифиста, которые, наглотавшись опиума, несли какую-то околесицу, так что все просто чуть не валились под стол от возмущения? Мысль Питера накрепко пришпилилась к этой свадьбе, этому Содому, о котором он до сих пор не может вспоминать без судорог. А что было в конце, когда все эти гости разъехались на своих перепачканных «Мерседесах», к тому же взятых напрокат?