Метастансы (сторона А) - Тимур Бикбулатов

Мы с Солнышком купались порознь

И жрали огненную трапезу.

Ему быть – в свете, мне – лишь в голосе,

Раз жизнь пошла погрязшей в праздниках.

Тупые умоподношения,

Святые телосумасшествия…

Оно – пророком, я – прощением,

А скопом – подло и божественно.

Богов лепили с грязным фаллосом,

Лишь не хватало – нимб на задницу.

Оно кричало: «Брось, отвалится!»,

А я попробовал – всё ладится.

Ругались – было, но построили.

Плевать, что криво – полюбилось же.

А топором что было скроено,

Пером не вылижешь…

Колокол, обитый белым бархатом,

Звонница, раскланявшись, молчит.

Каин измеряет судьбы картами —

Выпадают только палачи.

И застыли нежно руки с чётками,

И червонным золотом звеня,

Две цыганки и моряк чечёткой

Вызывают к небесам меня.

Докурив, я выйду в ночь по холоду

Безнадёжно, как на эшафот.

Чтоб увидеть, как уходит под воду

Мой сгоревший погребальный плот.

Мазками масок скалится тоска

В палитре черно-красных судеб.

Кисть жаждет холст, но вновь дрожит рука,

Охвачена безумьем цветоблудий.

Ещё глоток. И вихря ждёт закат,

И в вое пса заложен приступ страсти.

Но падают глаза в пустой стакан

И похотью вгрызаются в запястье.

А проститутка томно улеглась

На красками испачканное ложе,

Но в эту ночь её заставит власть

Пропойцы сделаться похожей

На ту, что приходила в этот дом

Печальною и тихою истомой.

И губы запечатав красотой

Манила нас презреть законы дома.

И мы, забыв глаза других мадонн,

Смотрели вслед, боясь табу порога.

И лишь шуты в разверстую ладонь

Ей приносили в жертву сердце бога.

И лишь когда последний точный взмах

Улыбку на лице её поправил,

Он умер.

А она сошла с ума,

Когда себя увидела в оправе.

Колыбельная

Стон вертепной скрипки – небо плачет блюз.

Похоть и улыбка – сквозь одну петлю.

Ногти впились в скатерть:

«Я тебя люблю».

Сердце просит ветра да крепки ремни,

Словно мокрой веткой выхлестаны дни.

Выходи на паперть,

Руку протяни.

Жёсткие постели, ржавый скрип пружин,

В непорочном теле только просьба: «Жить».

На венчальный камень

Пальцы положи.

Бледных проституток впалые глаза,

Среди пошлых шуток вырастет лоза,

И печальный Каин

Повернёт назад.

По венкам из липы прелый скрип подошв.

Нужно только выпить, в стремена и – в дождь.

Но, пока поешь ты,

Молча не уйдёшь.

Солнце между ставен – тут хоть плачь, хоть пей.

Бог уже не ставит – бей промеж цепей.

Там не потревожат.

Спи, я смог допеть.

Тронный век

Завтра солнце увидит меня безнадёжно живым.

Гибель последней стаи низвергнет спасенье,

Бессилье задушит февраль руками знамений.

Пусть будет так. А жить я смертельно привык.

Приготовят постель из сухого огня и травы,

И марево высветит брошенный в озеро город,

И живот овдовевшей земли будет нагло распорот

Будет путь на семь лун, и устанет колдун —

Бубен ляжет, как нимб, в серый пепел седой головы.

Да, тюрьма и сума. И чума? Но ведь мы не больны.

Пусть умрёт в страшных муках последний и гордый король

И печаль будет ткать тишину над молчащей сестрой.

Пусть будет так. Но, устав, мы попросим войны.

Мне судьба – не судья. Искушением – лесть сатаны.

Я просрочен. И, стало быть, мне крутить барабан.

Дрожь в коленках пройдёт. Повезёт, так избавь от забав.

Я б поверил в него, если б верить мы были вольны.

Вскройте прикуп. Я – пас.

В моем зеркале – тени предчувствий.

И окурок погаснет в руках и поверит страстям.

И с похмелья я выдам им имя слепого вождя.

Но под сердцем – ожог. А на сердце – по-прежнему пусто.

И распутная ночь не меня уподобит Прокрусту,

И я втисну в себя это время – была не была.

Но шальная стрела задохнётся в груди у орла.

Пусть будет так. А со мной уж поделятся грустью.

Караван

Он вышел ко мне по твоим костям, Джим.

Волосы Авеля

В стакане портвейна.

Париж.

Секта слепых онанистов.

Улыбка Каифы с рекламы.

Тебе носивший во чреве

Подставил ладонь Пер-Лашеза.

Беги. Беги, Джим, беги…

А в придорожной закусочной

Сегодня торт с земляникой.

Капелла кастратов похабит

Печальный напев каравана.

И бесконечная очередь —

Люди с обрюзгшими лицами.

Они получают деньги

За то, что пили с тобой.

Беги. Беги, Джим, беги…

В дешёвых пивных голубые

Блюют на твои портреты,

И солнце корёжит засовы

На вечных твоих дверях.

Беги, пока под Шопена

Выносят чистое Слово.

Беги, брат, мы встретимся завтра

На пороге Изгнанья.

Беги. Беги, Джим, беги…

Любовь Пограничника

(1992 – 1995)

Я за собой оставляю право любить, а вам оставляю право не верить в мою любовь. Но когда вы начнёте пускать кровь, пусть выбор падёт на меня. Но знайте – я родился в чёрной рубашке, и я останусь жив, пока мне это будет нужно. Я вернусь, когда запечётся Любовь на ваших глазах. Я упаду под ваши колени, когда вы вспомните о красоте и начнёте молиться. И, может быть, в прокуренном и облёванном тамбуре кто-то вспомнит обо мне. И, может быть, когда черви закопошатся в ваших ртах, вы споёте меня.

«Я не хочу.

Кусая солнцу локти,

Плешь пеплом вымазав и на луну скуля,

Я не могу.

Бегу, смотав дорог тень,

Как мышка с гибнущего корабля.

Смеёшься?

Ведь смеёшься больно —

Не разорвёшь колоду пополам.

Мои глаза с оглохшей колокольни

Ты сбросишь,

Мстя своим колоколам.

Я не хочу.

Я не люблю.

Тебе ли

Пыль обивать с туфлей, пройдя порог?

Тебе я в жертву тысячи Офелий

Мог принести.

Но не донёс,

Не смог.

Губ твоих привкус не слизать, не сплюнуть,

Ты знала,

Душу пьяную маня,

Что, захотев потешить свою юность,

Ты до смерти потешила меня.

Пусть взгляд твой гордый в сердце отпечатан,

Я не смеюсь…

Мне душно без тоски…»

И в грязь упала белая перчатка,

Едва коснувшись пепельной щеки.

Пальцы тонкие медленно выломав,

Я венок Вам совью и петлю.

Не кричите, пожалуйста, милая.

Я люблю Вас, по-детски люблю.

Подождите, я больше не буду так.

Черт с ним, с пальцами – дым без огня.

Вы так вздрогнули мило, как будто

Вы обнять захотели меня.

Обнимите, я знаю не просто Вам.

Пусть сегодня я дьявольски пьян.

Оправдаться хочу перед господом

Тем, что вечер Вы были моя.

Губы дёрнулись. Ну, улыбнитесь же,

Может быть, все уйдёт на заре.

Не простят мне грехи – я все выдержу

За невинный сегодняшний грех.

Неуют мокрых перьев. Кому бы

Расцарапать слезами жилет?

Эти мёртвые, синие губы

Мне не сделают больше минет.

Ни вина не прошу, ни отравы,

Моя гордость сегодня не в счёт.

Я готов в придорожной канаве

С губ твоих пить колодезный лёд.

Ни петли не хочу, ни объятий,

В череп неба впечатав луну, —

Мне б сорвать с тебя белое платье,

Как с гитары срывают струну.

Мне б немного тобой освежиться,

Мне б хоть самую малую горсть!

Ведь твоя черногрудая птица

Расклевала любви моей гроздь.

Сергею Есенину

Не тебе я был брат, грустный дьявол мой яблоневый,

Не тебе этот бант из волос моих выплели.

Не тебе был мой Каин, по-здешнему авелевый,

Не сюда приходил ты тоску свою выблевать.

В моем круге – костры, да тебе до огня ли здесь?

Омертвела сирень, да в петлицу воды не влить.

Помню: снег не сошёл – повели тебя на люди,

Пристегнули к коню, да не к сроку мосты свели.

По земле – синева, по кордонам – весна не в лет.

У меня снегокос, у тебя – златосев, хоть вой.

Атаман, если сам, поводырь, если наняли,

А позвали пинком – на рассвет по росе конвой.

Пусть я сам не твой сын, и не мой тебе дом, как дым.

Все размыло следы, я к тебе через новой тракт

Я б пораньше пришёл, просто не было повода

Отпустить повода да пустить тройку по ветрам.

Только крест на груди, словно боль перечёркнута,

В небо шеи церквей наугад понатыканы…

Запрягай да гони, бледный ангел мой чёртовый!

Только как ни крути – не закроют мосты ко мне.

Умирать? Так какая ж забава

Мне положена в жизни ещё,

Если богу служить за… ло

Да и с чёртом не полный расчёт.

Может, солнце разорвано в клочья,

Может, слову так мало меня.

Или, выиграв право пророчить,

Доиграюсь до Судного дня.