Записки с того света (бразильский дневник) - Александр Тимофеев

Дальше мы пошли пешком.

Пришли не то в кафе, не то в пивную (в Баварии их трудно различить – пиво пьют везде и в любое время суток). Сам видел, как многие добропорядочные граждане вместо кофе выпивают в районе восьми утра пиво и… идут на работу. По моим наблюдениям, число пьющих пиво по утрам – где-то процентов двадцать. И это не забулдыги какие-нибудь, а добропорядочные бюргеры.

В заведении мы встретились с одной элегантно одетой старушкой лет семидесяти, типичной пунктуальной посетительницей фитнес-центров. Она долго и пристально смотрела мне в глаза, проявляла какой-то не-понятный интерес. После встречи я спросил у Вилли: «Кто это? И какая цель нашей встречи?». На что он ответил: «А ты не думал получить немецкое гражданство посредством женитьбы?»

Я даже опешил: «Ей сколько лет, этой фрау, моей невесте?» Вилфрид с немецкой расчетливостью и холодностью ответил: «А какая разница?» Я говорю: «Не знаю. Вопрос, конечно, интересный. В принципе. Но, возможно, есть иные невесты?» Вилли радостно закивал: «Есть, есть…»

– И сколько это стоит?

– Это зависит от того, будешь ли ты с ними спать.

– А они еще и на это рассчитывают?

– Да. Кстати, Хильде (той, с которой мы встречались) ты понравился.

– Есть еще одна, очень богатая, – он даже зажмурился и заговорил с придыханием: – Монако, яхта и т. д. Единственное, немного постарше Хильды.

– Сколько же ей лет?

– Немногим больше восьмидесяти, но выглядит на пятьдесят и очень любит секс.

– Нет, это не вариант. Я не настолько все-таки нуждаюсь в немецком гражданстве.

– Да какая разница, сколько женщине лет, если у нее есть яхта? – искренне удивился Вилфрид.

– Нет, Вилли.

– Подумай. Кстати, такой возраст можно рассматривать как преимущество, – загадочно произнес Вилфрид напоследок.

– Закрыли вопрос, Вилли.

– Ну ладно, – сказал Вилфрид, а потом все-таки познакомил меня «случайно» с одной сорокапятилетней одинокой женщиной, русской, которая уехала из России лет двадцать назад.

Я уже не был удивлен.

К моему счастью, я ей не понравился – старая разборчивая дева с убеждениями. И я понял: русские женщины, даже прожившие двадцать лет в Германии, остаются все же русскими – и даже в пятьдесят ищут Любовь.

Мозг русской женщины, в отличие от немки, с большим трудом может разделить любовь, секс и деньги. И если она все же разделяет эти понятия, то все равно не может самозабвенно насладиться чем-то одним, так как подспудно испытывает чувство вины.

И как рыба, ищущая воду, все равно ищет любовь.

Анна Каренина…

Немецкая женщина легко способна разделить эти по-нятия, более того, они изначально разделены в ее голове. Если происходит их совпадение – она, конечно же, счастлива, но нет так нет, и она наслаждается чем-то одним, абсолютно не испытывая мучений и угрызений совести. Трудно на самом деле сказать, какой вариант лучше.

Все счастливые женщины похожи друг на друга, а каждая несчастная женщина несчастна по-своему.

ВЕЛОСИПЕД

Вилфрид решил, что по городу мне лучше всего передвигаться на велосипеде.

Мы пришли к нему домой – и, о ужас, такой захламленной квартиры я еще не видел никогда. Я понял, почему он поселил меня в отеле, несмотря на то что сам жил в четырехкомнатной квартире один.

Это был сплошной хаос. Как ни странно, Вилли в нем очень хорошо ориентировался. Это был организованный хаос. Он мог легко найти в какой-нибудь груде сваленных на полу вещей нужную ему в данный момент. Это уникально.

Беспорядок был – как после демонстративного жесткого обыска полиции. Особенно мне запомнились белые трусы Вилфрида, которые были зачем-то надеты на чайник, и пара женских трусов-стрингов, забытых, я думаю, не знаю даже сколько лет назад, но так и валявшихся в ванной (так бывает в Индии: бросишь бутылку, приедешь через год, а она лежит, родимая, все на том же месте). На мой немой вопрос по поводу их присутствия Вилли о чем-то задумался, потом заулыбался.

В этой квартире он только спал и стирал вещи.

Кухня была в нерабочем и самом нежилом состоянии. Вилфрид стянул с чайника свои трусы и бросил их в кучу вещей – вероятно, чайник использовался для сушки трусов. От предложенного чая я отказался. Он присел рядом со мной на диван, посмотрел на сервант, и лицо его радостно прояснилось. Он встал, открыл дверцу серванта и достал оттуда набор шампанского: красное, розовое, белое.

– Какое будешь, Александр? – спросил он у меня.

– Розовое, – почему-то сказал я. Выпили розовое, потом и красное…

Затем вспомнили, зачем мы все-таки пришли, и пошли по тропинке между завалами вещей к балкону. Протиснулись на него, еле приоткрыв дверь, – нам надо было вытащить придавленный велосипед. Вилли жестом показал, что он приподнимет весь наваленный на велосипед хлам, а я буду его тащить. У меня получилось только наполовину вытащить велосипед, дальше он ни в какую не вылезал. Я развел руки – бесполезно. Но это был бы не Вилфрид, если бы он не довел дело до конца. Мы поменялись местами, и он, немного покряхтев и поколдовав (без волшебства здесь не обошлось), все же вытащил его. Вилли завалился бы назад, но груда вещей не позволила ему сделать это.

За всей нашей операцией по вызволению велосипеда все время внимательно, с непроницаемым спокойствием наблюдал со своего балкона, расположенного буквально в двух метрах от нашего, сосед Вилли. Да, смотрелось это, наверное, комично. Но он не проронил ни слова, ни один мускул не дрогнул на лице наблюдавшего за нами терминатора.

Выволокли велосипед на улицу.

Надо было накачать шины.

Мы стали искать велосипедный магазин. И, к моему удивлению, быстро его нашли. Их в Мюнхене немало, так же как и велосипедистов.

Накачали шины.

«Ну, вот, – торжественно вручил мне Вилли велосипед, – владей».

Вместе с велосипедом он дал мне еще и антиугонное устройство, поставив туда сложный код.

По его виду, когда он вручал мне это устройство, я понял – воруют.

Передвигаться по городу на велосипеде, который, кстати, назывался Mercedes-Benz, было сказкой.

В Мюнхене, как и во многих европейских городах, сделано все, чтобы поездка на велосипеде была комфортной.

Спасибо Вилфриду за велосипед.

ПАРК, СЕМЬЯ И НАЦИЯ

Квартира Вилфрида находилась недалеко от Английского сада – это великолепный, большой парк.

В выходные дни, начиная с вечера пятницы, немцы собираются там семьями. Расставлены лавочки, большие столы, и пиво льется рекой. Деды, отцы и внуки – все вместе за одним столом. Худенькие стройные девушки тоже позволяют себе кружку-другую (емкость кружки – литр).

Особенно меня впечатлила семейственность и нерушимость поколений. Между дедом и внуком нет каких-то стен недопонимания, какие у нас часто возникают между поколениями. Они все вместе.

И большое единство нации в целом. Не мифическое квазипатриотическое и кем-то срежиссированное, а настоящее, исходящее откуда-то из глубины.

Мы – немцы. 100 %-ная самоидентификация. Мы – баварцы, черт побери.

Многие были одеты в национальные баварские костюмы.

Когда в парке играли национальные марши, точь в точь как в фильмах про Великую Отечественную войну, по-рядка ста столов, а за каждым сидело где-то от шести до двенадцати человек, подхватывали песню в едином порыве. Мне даже становилось страшновато от их такой сплоченности.

Чувствовалось колоссальное единение. Какое бывает на футбольных матчах, когда фанаты вместе начинают что-то скандировать.

И я понял, что единство нации невозможно без единства семьи. Вначале идет единство внутри семьи, семьи – в широком понимании этого слова, не муж – жена – ребенок, а всей большой семьи – деды, прадеды и т. д.

И вот эти небольшие корешки могут вместе сплести корни единства нации в целом.

НАЦИОНАЛИЗМ В ГЕРМАНИИ

Вилфрид познакомил меня с русскоязычной семьей из Украины, из Харькова. Им было где-то пятьдесят пять – шестьдесят лет. Когда развалился СССР, они уехали. Обосновались в Мюнхене и чувствовали себя неплохо. Какая-то тоска и ностальгия у них присутствовала, но возвращаться они категорически не желали. Мужчина занимался наукой и объяснил мне все предельно технократично и расчетливо: просто уровень жизни здесь, в Германии, по всем показателям выше. Качество дорог, воды из-под крана, еды, одежды, образования, науки и т. д.

Их тревожила только одна проблема – иммиграция в Германию мусульман. Исламский фактор.

«Немцы, – сказали они, – тоже недовольны, но нервно курят на кухнях и далее сор не выносят. Политкорректность…ыть ее за ногу».

РАССЛАБЛЕННАЯ ЕВРОПА

В пятницу в парке настроение у всех было праздничным.

Много людей в маскарадных костюмах, молодые мужчины не стеснялись одеваться в наряды медсестер. Все крайне раскомплексованные, но без агрессии. Дружелюбны, и всем, по большому счету, в хорошем смысле этого слова, наплевать на окружающих: кто во что одет, как выглядит, что делает…