Уже пропели петухи - Андраш Беркеши

— Господин полковник, разрешите представить господ офицеров. — Герман сел за письменный стол, кивком головы приглашая и Мадяри тоже сесть. — Золтан Шимонфи, капитан генерального штаба, — продолжал майор. — Хельмут Таубе, лейтенант, офицер абвера с особыми полномочиями. — Для капитана это заявление было, конечно, неожиданным, но, взвесив его за несколько мгновений, он пришел к однозначному выводу о собственном идиотстве, — давно надо было понять, что за птица этот Таубе. И его охватил страх — нет, не за себя, а за Габора Деака.

Полковник Герман представил прибывшего с ним:

— Подполковник Мадяри, комиссар вождя нации Салаши и офицер связи с будапештским центром гестапо. Садитесь, господа.

Дождавшись, когда офицеры рассядутся, Герман, посмотрев на Мадяри, сказал:

— Пожалуйста, господин подполковник.

У Мадяри был грубый, скрипучий голос. Начал Мадяри с обращения прямо к Шимонфи:

— Господин капитан, сообщаю вам приказ фюрера венгерской нации. — Сделав небольшую паузу, он продолжал: — Ваша группа контрразведки в полном составе прикомандировывается к отделу полковника Германа, занимающегося специальными операциями. Приказ секретный. Вы, господин капитан, номинально остаетесь по-прежнему командиром группы, но будете выполнять все указания господина майора Мольке. Решение вождя нации вступает в силу немедленно. Приказ понятен?

Шимонфи посмотрел на майора Мольке. Бесила злорадная усмешка немца. Он понимал, что его унизили. Собственно говоря, это же настоящая измена Венгрии — хорошо продуманная и организованная измена. Он не станет комедиантом при Мольке, что бы ни случилось.

— Господин подполковник, — сказал он твердо. — Приказ понял. Но прошу освободить меня от командования группой.

В наступившей тишине негромко щелкнула зажигалка Мадяри. Офицеры переглянулись, лицо подполковника перекосила угрожающая ухмылка.

— Причина?

— Для меня указания господина майора Мольке и его методы работы неприемлемы. Я во многом не согласен с господином майором, в том числе, например, с тем, что он завел следственное дело на прапорщика Деака. Равно как с его дальнейшими акциями, запланированными против этого офицера.

Но тут неожиданно заговорил Герман. Спокойным, бесстрастным тоном.

— Мы тоже не согласны с распоряжениями майора Мольке. — Увидев удивление на лице Шимонфи, он пояснил: — В частности, с тем, что прапорщик Габор Деак, о котором мне известно, что он советский разведчик по кличке Ландыш, до сих пор находится на свободе.

Шимонфи не мог скрыть своего удивления. Он знал, что его друг находится у немцев под подозрением, знал и то, что немецкая разведка вот уже два года ищет советского агента, имеющего рабочий псевдоним Ландыш. Но не предполагал, что Герман считает Ландыша, этого таинственного и изворотливого советского разведчика, идентичным венгерскому прапорщику Габору Деаку. Такое предположение означает ни больше ни меньше, что жизнь друга в серьезной опасности. Наверное, промолчать в этой ситуации он не имеет права.

— Господин полковник, — сказал он слегка хрипловатым, глухим голосом, — Деак мой друг… И я готов поручиться за него. Слежка, которую ведут за Деаком вот уже в течение нескольких недель, только лишний раз подтвердила его невиновность.

— Я читал ваш доклад, господин капитан! — перебил его полковник Герман. — Одним словом, вы считаете подозрения относительно прапорщика Деака необоснованными?

— Я считаю эти подозрения полным заблуждением.

Герман наклонился поближе к нему. С металлическими нотками в голосе он возразил:

— Мы, дорогой капитан, не заблуждаемся никогда! Вы либо недооцениваете гестапо, либо не знаете о его успехах. Да известно ли вам, что старший брат прапорщика — коммунист?

— Известно, и достаточно давно, — сказал Шимонфи. — Но его больше нет. Ласло Деак, солдат штрафного политического батальона, погиб в бою под Коротояком.

— Как давно вы знаете Габора Деака? — Полковник Герман посмотрел на капитана взглядом следователя, ведущего допрос.

— Шесть лет, — быстро подсчитав в уме, отвечал Шимонфи. Все верно, они познакомились с Табором в тридцать восьмом, когда тот окончил исторический факультет Будапештского университета.

— И это вы пригласили Деака на работу в разведку? — Голос Мадяри был жестким, почти хрустящим. — Вы сделали его разведчиком?

Шимонфи выразительно посмотрел на подполковника. Впрочем, смысла пускаться в дискуссию с нилашистом не было. Да и не любил он его. Когда-то они вместе учились в военной академии. И уже тогда он презирал Мадяри. Этот бегемот был противником регента Хорти. Потом Мадяри все же уволили в запас и по одному с Ференцем Салаши делу отдали под суд.

Однако теперь капитану Шимонфи не хотелось отвечать грубостью на резкость Мадяри. Его ответ прозвучал решительно, но спокойно:

— Габор Деак был зачислен по моему предложению в негласный состав разведки. Затем, после окончания разведывательных курсов, Деака направили с заданием в Швейцарию. Деятельность его была нами легализована: он поехал заниматься исследовательской работой по истории религии, как стипендиат реформатской церкви. Писал монографию о Кальвине.

— Весьма характерная деталь для разведки периода правления Хорти, — едко заметил полковник Герман. — Ласло Деак — преступник, коммунист, осужден к пятнадцати годам тюремного заключения, а его младшего брата с секретным заданием направляют в Швейцарию! — Он поднял голос. — В Швейцарию, кишащую русскими и английскими шпионами.

— Его направили на работу потому, — с известной остротой возразил Шимонфи, — что знали о его ненависти к старшему брату. Габор Деак уже тогда был антикоммунистом, причем глубоко убежденным. До того как взять его в кадры, мы несколько месяцев подряд вели за ним наблюдение и оперативно изучали его. Прапорщик Деак всегда с честью выполнял свои задания.

Полковник Герман невольно залюбовался капитаном Шимонфи, стройным, с хорошей офицерской выправкой. Наверное, ему понравилась страстность, с которой тот защищал своего друга. Он покивал головой и перевел взгляд на майора Мольке.

— Зачитайте сообщение нашего московского агента 4/5.

Майор, подойдя к сейфу, достал оттуда папку и раскрыл ее.

— Если позволите, господин полковник, сначала я зачитаю донесение агента Лоза.

— Лоза? А, помню. Читайте, майор.

Мольке вынул из папки один листок и, поясняя подполковнику Мадяри, сказал:

— Это донесение 1942 года. В то время я был начальником агентурной разведки и контрразведки бронетанкового корпуса «Принц Евгений». Нашему корпусу был придан штрафной батальон из политических заключенных. Мне удалось внедрить свою агентуру в ряды политических и даже завербовать одного уважаемого всеми коммуниста, который, — он заулыбался, — который при «крещении» получил имя Лоза.

На лице полковника появилась гримаса: видно, ему не нравилось многословие Мольке и неуместный юмор; желая поторопить майора, он сделал ему знак рукой и заметил:

— Давайте, Мольке, по существу.

— Донесение Лозы от 20 октября 1942 года. Цитирую: «Вчера вечером Ференц Дербиро поссорился с Ласло Деаком. Вот запись их разговора: „Дербиро: „Я бы на твоем месте задушил такого братишечку. А ты еще его защищаешь? Так вот знай: это он меня провалил“. Присутствовавший при их ссоре Бела Моргош заметил: „Лаци, все же знают, что твой младший брат — полицейский шпик“. На это Ласло Деак возразил: «Может быть, оно в самом деле так выглядит. Только однажды вы все удивитесь…“

Мольке положил листок с донесением в папку, хотел что-то добавить от себя, но полковник Герман махнул рукой и посмотрел на Шимонфи.

— Ну что скажете, господин капитан?

Шимонфи ответил не задумываясь:

— Это донесение ровным счетом ничего не доказывает. Ласло Деак защищал своего брата, и только. На одном незначительном случае построить какую-то следственную версию было бы величайшей смелостью и тем более считать Габора Деака русским агентом Ландыш.

— Но мы делаем выводы совсем не на основе этого случая. Читайте дальше, Мольке.

Майор достал из папки другой листок.

— Донесение 4/5 от 27 августа 1944 года из Москвы. То есть документ двухмесячной давности. «Ференц Дербиро получил указание нелегально проникнуть в Будапешт. Его явка в столице будет находиться на квартире моего агента Лозы. Считаю необходимым доложить, что вербовку Лозы мы держали в тайне, так что даже его друзья не знают, что он мой агент с 1942 года. Дербиро прибудет на квартиру Лозы с паролем: „Будапешт“. На явочной квартире он должен встретиться с другим коммунистом, также направленным в Венгрию из Москвы. Помимо этого, Дербиро рассказал агенту 4/5, что в свое время неправильно судил о Габоре Деаке».

— Это, по-вашему, тоже не подозрительно, господин капитан?