Двадцать три ступени вниз - Марк Касвинов

- Вы не забыли, барон, наши с вами довоенные дерби и пари на мюнхенском ипподроме?

Нейгардт машет рукой:

- Ах, граф, какие уж тут дерби и пари, и о чем вспоминать...

Посол позволяет себе минутную фамильярность:

- Ну что вы, господа... Не надо киснуть. Хвост трубой - так ведь, кажется, говорят у вас в России? Увидите, все встанет на свое место. Не исключено, что недели через две-три вы увидите своего императора где-нибудь по ту сторону границы.

Разговор велся на родном языке всех участников этой встречи - немецком.

Внизу, в вестибюле, снова щелкнул ключ, заскрипела щеколда. Привратник осторожно приоткрыл дверь наружу, выглянул в переулок. Двое, нахлобучив обвислые шляпы, скользнули в дождливую мглу.

Это было в последних числах мая 1918 года.

КАЙЗЕР НЕ ПОМОГ

Предшественником Мирбаха на посту германского посла в России был Пурталес.

Семилетняя служба в этой должности (1) закончилась для него вечером в субботу, 1 августа 1914 года, когда он, оставив свою коляску у подъезда No 2 здания Главного штаба, поднялся на третий этаж к министру иностранных Сазонову, несколько суток подряд не покидавшему служебного кабинета, и спросил его, будет ли, в соответствии с требованием германского ультиматума, отменена объявленная в России мобилизация. Сазонов сказал: нет. Тогда граф, без особого выражения, косясь на ангела Александровской колонны, вырисовывающегося в окне, сказал министру, что с настоящего момента Германия находится в состоянии войны с Россией.

Посол положил на стол бумагу с текстом того же заявления и вышел. (При этом он проявил феноменальную рассеянность. Им были заготовлены два варианта ноты на оба случая: а) если ультиматум будет принят; б) отклонен. Посольский секретарь перепечатал два текста на одном листе. В таком виде посол и оставил Сазонову свою бумагу - с двумя противоположными заявлениями. В 4 часа утра Пурталес позвонил министру и попросил считать действительной "ту ноту, в которой объявляется война".)

Утром следующего дня столица обратилась в арену манифестаций. Вышла на улицы, буйствуя, черная сотня. Ватаги шли вдоль Невского, Садовой и Большой Морской, разбивая витрины, громя магазины и кафе под вывесками с немецкими именами. Были разгромлены издательство "Ди цайтунг", магазин Излера на Большой Морской, кафе Рейтера на углу Невского и Садовой (владелица заведения разослала в редакции газет письмо, в котором пояснила, что она истинно православная. Варвара Николаевна, урожденная Васильева; фамилию Рейтер получила в замужестве). На Литейном вытащили из трамвая и едва не линчевали переодетого германского офицера: его занесло в Россию в гости, он торопился на Финляндский вокзал, чтобы выбраться домой, не успел...

К середине того же воскресного дня устремились на Дворцовую площадь петербургские монархисты-чистоплюи в сопровождении нарядно разодетых дам. На виду у августейшей четы, вышедшей по такому случаю на дворцовый балкон, разыгралась истерическая демонстрация преданности царю и порицания кайзеру.

Под звон колоколов Исаакия, под гул пушек Петропавловской крепости неслись проклятья в адрес потсдамского родича их величеств. С высоты балкона царская чета минут десять встревоженно-натянуто улыбалась скопищу, павшему перед ней на колени, и поспешила скрыться в темной глубине покоев.

Несколько дней катилась по центральным районам столицы волна черносотенного буйства, пока не докатилась до стен резиденции Пурталеса.

На Исаакиевской площади собралась большая толпа. Многие были вооружены ломами и крючьями. В девятом часу вечера ватага бросилась на штурм посольства, уже, впрочем, опустевшего (2). Перебили по фасаду стекла, высадили ворота. На фронтоне здания обвязали веревками скульптуру (два воина с конями) и столкнули вниз. Одна фигура зацепилась за карниз и повисла, другую поволокли и сбросили в Мойку. Привратник Адольф Катнер, оставленный Пурталесом для присмотра, выбежал на крышу и там был убит. К часу ночи здание пылало, как факел. Когда под утро министр внутренних дел Маклаков появился на площади, жандармский полковник Сизов, гарцевавший вдоль гостиницы "Астория", с ухмылкой доложил:

- Так что, ваше высокопревосходительство, германцы начисто выгореть соизволили!

Клубы дыма, окутавшего в ту ночь Исаакиевскую площадь, уже сливались с удушливой гарью пожарища, охватывавшего Европу и мир. Бушевать ему предстояло долго. Считая от тех дней, вооруженная борьба с австро-германским блоком длилась для России 3 года и 7 месяцев (3). За 1290 дней сражений русская армия потеряла убитыми и ранеными до семи миллионов человек (4).

Велик был счет смерти, но не в глазах тех, кто открыл его под знаком дебошей и поджогов в радиусе нескольких километров вокруг царского дворца. Помощникам Николая II этот баланс крови не казался слишком большим. Не настолько, во всяком случае, большим, чтобы в минуту личной опасности они постеснялись обратиться за поддержкой и сочувствием к тем самым тевтонским антихристам, которых в августе четырнадцатого столь отчаянно поносили.

Еще не так давно на своем шабаше под балконами Зимнего они ругали кайзера вурдалаком и сатаной, а на Исаакиевской площади бегали с железными крючьями и горящей паклей по салонам его уполномоченного. Теперь, в 1918 году, эти господа воззвали о помощи и спасении к тому, самому Вильгельму, своему якобы заклятому врагу, во имя сокрушения которого они пролили столько русской крови.

С призывом к воюющим державам о прекращении мировой бойни Советское правительство выступило на второй день после провозглашения Советской власти в Актовом зале Смольного. Державы Антанты к этой мирной инициативе не присоединились. 26 ноября русские парламентеры установили первые контакты с противником, согласившимся вступить в переговоры о заключении перемирия. В ходе этих переговоров в декабре прибыла в Петроград германская миссия, возглавляемая графом Вильгельмом Мирбахом. С разрешения Смольного она разместилась в уцелевших комнатах бывшего посольского здания у Исаакия, которое в августе 1914 года разгромили монархисты. А вскоре новоприбывшие дипломаты кайзера узрели и самих предводителей громил. Сквозь те самые ворота, которые рухнули в августе четырнадцатого под напором черной сотни, теперь крадучись пробрались к немецким гостям ее недавние духовные вожди: Нейгардт, Будберг, Трепов, Гурко и Бенкендорф. Представ перед Мирбахом и его помощником адмиралом Кейзерлинком, они умоляли Германию спасти изгнанного, томящегося в Сибири монарха.

Мирбах пообещал доложить просьбу в Берлин.

Его донесение о тайном визите группы Нейгардта - Будберга - Трепова было первой официальной информацией о злоключениях "русского кузена", полученной Вильгельмом II по каналам собственной службы. Реагировал он на эту информацию, по свидетельству приближенных, крайне удрученно. Первым движением кайзера была директива канцлеру Бетман-Гольвегу: "Разработать меры по эвентуальному оказанию помощи и спасению".

И дело здесь было не только в родственных чувствах. Участь своей петербургской родни Гогенцоллерны с тайным ужасом восприняли как предзнаменование собственного, неотвратимо надвигающегося конца.

С заключением (3 марта) мирного договора в Брест-Литовске, с появлением (в апреле) в Москве германского посольства во главе с тем же Вильгельмом Мирбахом узел его контактов с подпольной группой Нейгардта-Будберга перемещается в дом No 7 по Денежному переулку (ныне улица Веснина). Протянулась далее цепь заговора, звеном которой и была описанная выше встреча четырех.

Долгие годы апологеты старого рейха отрицали, что такой заговор был. И сегодня находятся в ФРГ лица, утверждающие, что никаких переговоров с подпольем Мирбах не вел, вмешательства в пользу царя не было (5). Мирбах, заверяют эти авторы, отказался соприкасаться с делом защиты Романовых, как с "не имеющим отношения к интересам Германии". Вообще, в этом вопросе "Германия заняла тогда позицию сдержанности, отчужденности и абсолютного невмешательства" (Норберт Реш, там же).

Каково было это "абсолютное невмешательство", показали непосредственные участники событий, например, Нейгардт, по воспоминаниям которого воспроизведена здесь встреча четырех в Денежном переулке (6), и сам Мирбах. К 50-летию финала Романовых, которое шпрингеровская пресса сочла нужным отметить особенно кричаще, она же предала гласности и некоторые из донесений Мирбаха времен его посольской деятельности в Москве. В их числе две депеши: а) отправленная в Берлин 13 июня, то есть через две недели после описанной встречи четырех; б) посланная туда же 20 июня, то есть за две недели до убийства посла (7). Мирбах подробно сообщает своему шефу Рихарду фон Кюльману о возрастающей активности подпольного "блока монархистов и бывших либеральных политиков, землевладельцев и промышленников". Его, посла, тайно осаждают "многие известные лица, носители старых имен и высоких званий, владельцы крупных фирм и собственники латифундий"; люди эти, сообщал посол начальству, всячески выказывают "дружеское расположение к Германии". С ее помощью они хотят освободить Царя, но не только. Есть не менее важный пункт: "Они являются ко мне просителями также для того, чтобы вымолить помощь в борьбе против большевизма".