Скалолаз - Михаил Нестеров

После очередного рейда бойцы западногерманской «армии» скрывались на территории ГДР. Они обменивались опытом и информацией с ведомством госбезопасности. Инструкторы, во главе которых стоял Клаус Херцфельд, помогали новичкам от КГБ осваивать азы террористического дела. За два года до объединения Восточной и Западной Германии Херцфельд и несколько офицеров бундесвера открыли свое дело в Пешаваре, важном пункте на шоссе, ведущем в Афганистан. «Красную армию» Ларса Шееля, числом превышающую пятьдесят бойцов, приютила госбезопасность Чехии, предоставив им базу под городком Дечин на берегу Эльбы.

– Неплохие были времена, – прокомментировал свои воспоминания Шеель. – Во всяком случае, скучными их никак не назовешь.

– Что привело тебя в Пакистан? – спросил Клаус.

– Мне нужно попасть в Душанбе. В одну из пятнадцати или шестнадцати, никак не могу запомнить, республик бывшего Союза.

– В Таджикистан, – поправил собеседника Херцфельд. Он взял со столика пульт и направил его на задрапированную стену. Драпировка на поверку оказалась шторой. Штора отъехала в сторону, открывая занявшую полстены карту Афганистана и граничащих с ним стран – Ирана, Туркмении, Узбекистана, Пакистана, Китая, Индии, Таджикистана. Нажатием кнопки пульт превратился в лазерную указку. Яркое красное пятно очертило границы Республики Таджикистан.

– Ну да, конечно, – сказал Шеель. – Я ошибся, назвав страну именем столицы.

– Еще коньяка?

– Было бы кстати.

Хозяин кабинета разлил коньяк.

– Благодарю. – Шеель опрокинул рюмку в рот. – Ты знаешь, что я в международном розыске и при всем желании не могу прибыть в Таджикистан по туристической путевке.

– Самый простой ход, – покивал Херцфельд. – Его нередко используют действующие разведчики.

– Моих парней нельзя назвать разведчиками, но трое бойцов моей бригады приедут в Душанбе как туристы. Их, в отличие от меня, не ищет Интерпол.

– Целая делегация, – заметил Клаус и, в задумчивости теребя гладко выбритый подбородок, переспросил: – Значит, ты хочешь в Таджикистан?.. Проводники из местного населения доведут тебя до Пянджа, оттуда, если договоритесь, довезут до Душанбе. Можно узнать о твоей миссии? – Херцфельд сменил положение в кресле, закинув ногу за ногу и оголяя часть ноги за черным носком. – Хотя на этот вопрос ты можешь не отвечать.

– Знаешь, политики завоевывают электорат, церкви ведут борьбу за паству, я ищу связи с соотечественниками. В Таджикистане и Казахстане немало немцев, еще больше – в Поволжье. Уже четыре года нет Берлинской стены. Кто-то вернулся на родину, кто-то собирается в дорогу, кто-то останется. У меня мандат от Национал-демократической партии, которой небезразлична судьба соотечественников за рубежом, на встречу с главами диаспор.

– Ты вступил в партию? – с недоверием спросил Клаус.

– Ненадолго. Если я наступлю в дерьмо, партия поможет мне отмыться. Я без страховки на вертикальные стены не лезу.

– Во главе партии стоит старый добрый Дитрих? – улыбнулся Херцфельд, приглаживая волосы.

– Пока что стоит, – ответил Шеель. – Но скоро может сесть.

– В самом деле? – Теперь глава «Дипкорпуса» спрятал улыбку, маскируясь жестом: поправил очки в тонкой золотистой оправе.

– На последнем съезде он обратился к членам партии, потрясая с трибуны клешнями: «Вот этими самыми руками будут снова отвернуты краны газовых камер».

– Да что ты!

– Серьезно. Сказал это перед камерами. – Шеель рассмеялся над обескураженным видом товарища. – В этот раз его «крылатая фраза» не пролетела мимо ушей нашей юстиции, и под него начали активно копать. Молчи – и тебя не процитируют.

– Это ты верно заметил.

Шеель прикурил новую сигарету и вернулся к теме:

– Я серьезный человек, Клаус. Хотя меня называют по-разному: идейным борцом, уголовником, некоторые – искателем приключений. Я лишь отчасти «пограничный человек», а точнее – был таковым в середине семидесятых. Тогда я искал себя в экстремальных ситуациях, стремился к неосвоенным цивилизацией территориям. Горы… – Шеель улыбнулся. – Я говорю о горных вершинах и девственных облаках, заключивших их в объятья. Потом борьба стала образом моей жизни. Я не кидался, как в котел, в горячие точки, я создавал их.

Клаус покивал так, как если бы аплодировал:

– Я давно знаю тебя, Ларс, иначе не стал бы тебе помогать. Я вербую наемников, в которых сейчас остро нуждаются северные провинции Афганистана – Тахар, Балх, – лазер снова коснулся карты, отмечая названные районы. – Контору, которую я представляю, интересуют «пограничные люди», как ты сказал. Кстати, я впервые слышу этот термин. Наемников как только не называют: «дикими гусями», «черными аистами», «собаками войны».

– Этот термин придумал российский историк Ключевский.

– Господи, Ларс, ты меня удивляешь. Ты читал труды Ключевского?

– Кое-что из «Курса русской истории», написанного им в период с 1904 по 1922 год, – с деланым безразличием ответил Шеель.

В возгласе Клауса не было и капли притворства:

– Но зачем?!

– Никогда нелишне узнать о людях… которые однажды победили твой народ. О стране, границу которой я намерен перейти нелегально.

– Почему именно Ключевский?

– Можно сказать, его книги, переведенные на чешский лет десять назад, попались мне на глаза случайно, когда я искал в пражской библиотеке книгу Малерена ван ден Брука. Но это отдельная история, – улыбнулся Шеель.

– Я помогу тебе, Ларс, – в очередной раз пообещал Херцфельд. – Но скажи откровенно, почему ты выбрал…

– Твою контору?

– Нет, конечно. Почему ты выбрал такой сложный путь? Чтобы попасть в Душанбе, есть другие пути, я могу подсказать.

– Знаешь, будет очень весомо и эффектно появиться перед пленными немцами и их потомками, нелегально перейдя границу. Что там путевка или деловая командировка, верно?

– Не знаю, как отнестись к этому.

– Я знаю. Я не просто «пес войны» – я старый «пес войны», и мне незачем учиться новым трюкам. Это дело молодых собак и щенков.

Клаус развел руки в стороны, как бы говоря: «Ну что с тобой поделаешь».

– Флаг тебе в руки, Ларс. Но ты, признайся, не был со мной откровенен.

– Что верно, то верно. Если говорить прямо, я давно не был в горах. Сегодня для меня даже три тысячи метров – предел мечтаний. Кто знает, может быть, завтра я буду смеяться над этой высотой, которая действительно покажется мне смехотворной.

Шеель двадцать лет назад не дошел до восьми тысяч метров всего девяносто восемь. Но не потому, что не хватило сил и он сдался, а потому, что пик Кангбахена находится на высоте всего 7902 метра. Шеель плакал, взойдя на строптивую гору: сколько усилий, сколько душевных и физических мук претерпел он, чтобы в составе интернациональной экспедиции оказаться на вершине Кангбахена!.. У подножья горы пик казался пределом мечтаний, а на вершине Ларс оказался подавленным, ущербным. Он сквозь слезы смотрел на соседний пик Канченджанга и молил бога дать ему крылья: «Только девяносто восемь метров, Господи, и забери крылья назад! Оставь меня, и я рухну вниз…»

Ларс до сих пор ощущал непреодолимую тягу к горам, к облакам – «что и птица не пролетит», к своему непокоренному восьмитысячнику. Жалея себя, издеваясь над собой, он соглашался на меньшее – пик Кангбахен. Он знал, что никогда не ступит на такую высоту, поэтому был в своих мыслях необыкновенно упрям.

2

В столице Таджикистана командира поджидали Дитер Крамер, Хорст Кепке и Мартин Вестервалле, наиболее близкие ему люди, с которыми он прошел огонь и воду. Они встретились на Привокзальной площади, как и было договорено.

– Как переход? – спросил Кепке не без зависти. Он был вторым и последним альпинистом в бригаде и еще помнил трепетное состояние, стоя на вершине Монте-Розы. Ему казалось тогда, что он проник в некую тайну, которую уже вдыхал вместе с морозным воздухом Альп, но еще не понимал ее смысла. Что-то божественное витало тогда над ним, будто он примерял ореол всевышнего, ставшего тогда милосердным и уступившего на время свое могущество и силу молодому немцу. Да, пожалуй, Хорст Кепке чувствовал тогда себя богом: он на вершине!

– Переход? – переспросил Шеель. И поборол в себе желание отмахнуться: переход как переход. – Если бы мои проводники не перли героин, а я не держал в голове пятнадцатилетний срок за контрабанду, незаконный переход границы и ношение огнестрельного оружия, то переход можно было бы назвать скучным. Я совершил два преступления и стал соучастником третьего. По здешним уголовным меркам, это пятнадцать лет. За все.

– Вижу, в дороге ты время зря не терял, – заметил Кепке, – зубрил уголовный кодекс.

– Да, изучал не только бадахшанские тропы.

– Больше ничего с тобой не приключилось?

– Пяндж, – командир скривился. – Этот городишко буквально кишит пограничниками. Но проводники знают свое дело. На контрольно-пропускных пунктах мы не задерживались больше чем на минуту. Здесь главное – знать, кому и сколько дать на лапу. В основном говорят на русском, и это называется «все схвачено». Как вам город? – спросил командир, «выводя» на разговор нелюдимого Вестервалле.