Больше не зови меня - Ольга Тимошина

Я таскала с собой маленькую камеру, и, несмотря на его ворчания, снимала все подряд, чтобы помнить. Через четыре года наших с ним путешествий я уже начала забывать места и события, потому обойтись без камеры уже не могла, тщательно храня файлы и подписывая даты. Я таскалась с ним повсюду, создавая ему уют, заботясь о его капризах, терпя его брюзгливый характер и все-таки искренне любя его. Иногда мы походили на сумасшедших любовников, иногда на супругов на грани развода, порой на животных, встретившихся на лесной тропинке и продолжающих свой путь вместе, повинуясь только каким-то инстинктам и нуждам. Но мы, оба определенно страдали от любой разлуки, еще вчера желая ее от чистого сердца.

Я любила помнить хорошее. Хорошее с Андреем. Потом с каждой поездкой романтизм начал исчезать, и я уже стала понимать, что эти побеги нужны ему не для того, чтобы уединиться со мной. А в основном, чтобы отдохнуть от московского темпа жизни, дел, серости города и просто потратить деньги. Андрей не любил копить. Он вырывался из города и тратил, тратил неистово, покупая себе и мне красивую жизнь, ни о чем не жалея и не считая, не заглядывая ни назад, ни вперед.

Тогда и я стала приспосабливаться к таким поездкам, ища в каждой стране что-то особенное, подчеркивающее именно это место. Каждая страна обладала своим особым колоритом и традициями, и я тщательно изучала их по дороге в новое путешествие, выбирая самые интересные и незабываемые маршруты.

В Лондоне я не пропускала five o’clock, щепетильно готовясь к этому событию, выбирая отель с нарядным и чопорным убранством и наивкуснейшим печеньем на столе, которое Андрей как маленький ребенок тайно рассовывал по карманам своего пиджака, делая вид, что оно невкусное.

В Нью-Йорке я тащила его в Центральный парк, где, расстилая одеяло, которое он с ворчанием тащил на себе, мы падали на траву, и я читала ему какую-нибудь смешную дурацкую книгу, а он, на миг позабыв про свое занудство, хохотал над эпизодами, а потом, опомнившись, говорил, что ничего глупее никогда не слышал.

В Лугано мы седлали холеных лошадей и носились по заповеднику, собирая белые грибы, замеченные на скаку. Которые потом вечно пьяные братья – повара из таверны Chez Gabi, что в глухой деревушке на дороге, жарили их нам, щедро подливая молодое швейцарское вино. Андрей как всегда ворчал, жалуясь на ноющие ноги, но я знала, что это просто ритуал, а на самом деле вся идея конной прогулки, на которой я со скандалом настояла, безумно ему нравилась.

Вот если бы все придумывал он, тогда совсем другая история, и если бы даже его спина переломилась пополам, и ноги стерлись от жесткого седла, он бы сидел и улыбался, никогда не признав, что все было ужасно. Но так как все идеи приходили в мою шальную голову, наполненную романтизмом и приключениями, то, безусловно, каждая из них подвергалась тщательной критике.

Я знала его насквозь, поначалу обижаясь на его занудство и пытаясь переделать под себя, позже я поняла, что это совершенно бесполезно, и каждая моя попытка рождает еще большее сопротивление.

Поэтому я перестала расстраиваться по этому поводу и стала получать удовольствие от моментов. Так вот, в миллионный раз выслушав речь о моей дурацкой идее, которая впоследствии оказывалась одним из лучших эпизодов его жизни, и в чем он даже под пыткой мне бы не признался, мы исследовали города и страны, а я вела фотодневник, который по сей день остается моей тайной. Его же нелюбовь к фотографиям остается секретом и для меня.

Могу лишь только подозревать, что боязнь оказаться со мной на одном снимке, по его мнению, даст мне повод думать о нашем совместном будущем, которое он, судя по всему, не допускал. Тогда мне не понятно, почему он четвертый год повсюду таскает меня за собой и стоило лишь только намекнуть о возможности моего ухода, который я, кстати, так никогда и не решилась совершить, как он тут же шел на мировую, и все начиналось опять. Опять по-старому…

3

На сей раз мы оказались во Франции. Недалеко от Ниццы у Андрея был дом, он купил его давно, на волне массовой скупки недвижимости на Ривьере. Потом забросил его, и много лет дом пустовал, пока в нем не появилась я.

Я открыла ставни и запустила свет. Я отмыла старый мраморный пол, посадила цветы на подоконниках, развела огонь в заброшенном камине, испекла яблочный пирог с корицей. И дом вдруг ожил. И Андрей полюбил его. Теперь мы часто приезжали сюда вдвоем. Мы сбегали из мрачной столицы за глотком морского воздуха и рассветами, за вкусными хрустящими багетами и прованским вином, за покоем в тени ветвистой сосны, которая своей кроной закрывала нас и от дождя, и от солнца.

А сейчас мы приехали в наш дом, чтобы подумать и разобраться. Мы как-то незаметно превратили наши с Андреем отношения в бесконечные соревнования по остроумию, в гонку за независимостью, за завоевание медалей легкомыслия и грамот беззаботности. Трудно сказать, у кого из нас было больше наград, но мы, как сумасшедшие, не уступали друг другу, борясь за последнее сказанное слово или взгляд.

И это вовсе не значило, что я хотела стать мудрой, скучной и занудной дамой, с точными целями и ориентирами. Только я точно не хотела все жизнь пробегать, маскируясь под легкомысленную дурочку, не задумывающуюся о своем будущем и не замечающую, как минута за минутой тикают часы, унося мою жизнь и надежду обрести дом, семью и любовь. Я не хотела всю жизнь соревноваться, а только верила в любовь и ждала того дня, когда Андрей перестанет, наконец, со мной бороться.

Находясь во Франции, мы никогда не завтракали дома. В любой деревушке, будь она на берегу или высоко в горах, всегда находилось маленькое кафе, где подавали знаменитые на весь мир пышные лимонные пироги, булки с горячим шоколадом внутри и персиковое варенье с миндалем. Проснувшись, мы несказанно обрадовались, вернее, я довольно улыбалась солнечному и теплому дню, заблудившемуся в середине глубокой осени на Ривьере. А Андрей как всегда делал вид, что утро такое же, как и везде. Выбравшись из кровати, мы незамедлительно спустились в гараж. Андрей сел за руль, и мы открыли крышу машины.

Не иметь машину во Франции было бы преступлением. За каждым поворотом открывался пейзаж, достойный руки творца. Желтые скалы, из которых тысячами прорастали мохнатые сосны, источающие дурманящий эликсир, улавливаемый на каждой извилине дороги, высокое синее небо, расчерченное полосками самолетов, и просветы, сквозь которые виднелось лазурное море, покрытое бликами яркого солнца – все это поражало воображение человека, вырвавшегося одним осенним утром на пару дней из грязного, вонючего города.

Шины не издавали ни единого лишнего звука, который мог бы побеспокоить поющих цикад, а лишь тихо скользили по идеальному покрытию дороги, поблескивающему гранитной крошкой. Мы ехали в ближайшую деревушку, где нас как всегда ждал любимый пирог из винограда, ароматный капучино и сладкий апельсиновый сок.