Избранник Ада - Николай Норд

Но была и еще одна причина…

Жила Софья тогда в гостинице «Новосибирск», театр снимал для нее одноместный номер до тех пор, пока не смог бы предоставить ей квартиру. Мы с ней встречались уже месяца два, но все эти встречи ограничивались прогулками «под ручку» по вечернему городу, посиделками в кафе или хождениям по кинотеатрам. В завершение, всегда короткого, вечера, мы страстно целовались в парке за гостиницей, потом я провожал ее до парадной гостиницы и уже после этого бежал на последний трамвай. На нем я успевал перекатить лишь на левый берег, а далее, после часа ночи, когда никакого транспорта уже не было и пересадки не предвиделось, километров пять мотал до дома пехом.

И так – каждую нашу встречу. Ближе наши отношения, почему-то, не развивались. И не потому, что я уж слишком стеснялся ее сияющей крутизны, способной отпугнуть от нее простого человека за линию горизонта. И не потому, что она, возможно бы, возражала, если бы я попробовал с ней как-то сблизиться. Просто она не делала со своей стороны никаких предложений к таковому сближению, а я и вовсе не пытался – мне казалось, что между нами лежит какой-то невидимый буфер, преодолеть который мы оба были не в силах.

Учеба моя, из-за этой любовной канители, шла насмарку, к тому же я нахватал денежных долгов – Софья была девочкой дорогой, в кафе или ресторанах она заказывала себе все самое лучшее, к тому же я регулярно дарил ей цветы и всякие подарочки, вроде заграничных духов, которые покупал у одного знакомого спекулянта, и даже настоящий оренбургский платок для нее раздобыл. Я знал совершенно точно, что если такое состояние затянется еще хотя бы на пару месяцев, то можно попрощаться с институтом и скрываться в какой-нибудь глуши от заимодавцев, которые уже стали серьезно меня доставать, и от военкомата, который давно заготовил на меня силки для службы в доблестной нашей армии. Несомненно, министр обороны, маршал Малиновский, видел во мне главного фигуранта в деле обороны страны от военной угрозы, исходящей от капиталистической акулы, каковой являлось НАТО. Без меня успешно противостоять наскокам этой военной машины загнивающего капитализма на священный Варшавский Договор было немыслимо, и я это тоже прекрасно осознавал.

И все же, терять в армии бездарно целых три года, обучаясь весьма необходимой всем вьюношам науке побеждать, мне вовсе не хотелось. Так что надо было что-то решительно менять в наших отношениях, чтобы вырваться из тупиковой ситуации. То есть, или расстаться с мечтой, то бишь, вожделенной принцессой оперы, или… жениться. Второе мне казалось предпочтительнее. И я решил форсировать события.

И вот, однажды, теплой, наступающей ночью конца сентября, когда в шуршащей листве, под кроной багровеющего клена в парке, мы, как обычно, прощально целовались, я решил применить свою «коронку». Это был бронебойный прием, призванный возбудить сексуальную страсть в женщине. До сих пор он действовал безотказно.

Суть его состояла в том, что, когда я прижимал левую руку к любому участку тела партнерши – лучше со спины – а правой ладонью плотно и, не слишком быстро, проводил по ее телу сверху вниз – от основания шеи до паха, то в женщине вскипало бурное желание сексуальных утех. Никто меня не учил этому, просто однажды случайно это у меня получилось с одной девушкой, когда на какой-то студенческой вечеринке за городом, на даче, она подсела ко мне на колени с бокалом вина…

Провал – вечеринка на даче

…Летний вечер тогда, после знойного солнечного дня, выдался душный и жаркий. Мы жарили шашлыки и запивали его прохладным, из холодильника, пивом и сухим красным вином. Компания, собравшаяся на загородной даче, была довольно большая и разношерстная – человек двенадцать. Из всех отдыхавших, я знал только троих, остальные привели своих друзей и еще невесть кого, и мы знакомились по ходу гулянки.

Днем мы купались, загорали, играли в волейбол и баловались безуспешной рыбалкой на ближайшем заливчике Оби, и все, из-за не сходящей жары, пребывали в плавках и купальных костюмах. Отдыхающие группировались на лужайке вокруг и около большого стола, с расставленными как попало, там и сям, на стриженой траве, раскладными металлическими стульчиками. На веранде душещипательно постанывал громоздкий и тяжелый, словно ящик с железом, катушечный магнитофон «Яуза», наяривавший антисоветские западные блюзы и иную попсу. Кто-то танцевал, образовавшись в скороспелые пары, кто-то спорил по поводу физиков и лириков, а кое-кто уже лез кое-кому в трусы – винные пары и горячая молодость начинали сходиться в одной точке.

Июльский день был длинный, как баскетболистка Семенова из рижского ТТТ, и вяло переходил в прозрачную, как паутина, в блестках неярких звезд, ночь. В свете верандной лампочки, вокруг которой мерцало кружево насекомых, я играл в шахматы со Слоником из параллельной группы. Слоник – это просто добрый и большой парень Сева, получивший свое прозвище из-за двухметрового роста и десятипудового веса. Но он не использовал своих физических данных в боксе или борьбе, где мог бы достичь немалых высот, а устремился в тихие шахматы, в которых пробился пока только до кандидата в мастера. И посему будущее не светило ему чемпионства в мировом масштабе, но до гроссмейстера средней руки он дорасти еще мог. И я, имея первый разряд по шахматам, который получил, просто, скуки ради, приняв участие в нескольких турнирах, безо всяких тренировок и прочего овладения шахматной наукой, был для него, в данный момент, самым что ни на есть, подходящим партнером для оттачивания своего шахматного мастерства. И хотя выигрывал он у меня гораздо чаще, чем я у него, тем не менее, борьба между нами всегда имела жесткий и бескомпромиссный характер.

И вот, в самый разгар такой нашей очередной шахматной резни, когда я его уже дожимал, предвкушая счастье редкой победы, вдруг, некая женская грациозная ручка сметает фигурки с доски, к моей немалой досаде и к вящему удовольствию белобрысого Севы, который не преминул быстренько слинять, увильнув от поражения.

В тот же миг на колени ко мне, влажным задом, от непросохших после купания плавок, шлепнулась подвыпившая девица, с бокалом темного вина в руке. Она приобняла меня за плечи свободной рукой и заглянула блестящими лупоглазыми, серыми глазами в мои. Широкий рот, в мягкой рамке рубчатых, как гусеница губ, разошелся еще больше от охмуряющей улыбки, влажно блеснув ровной белизной зубов.

– Неужели шахматы более интересная штука, чем общество блестящей женщины? – томно, слегка заплетающимся языком, проговорила она. – Лучше выпей со мной, Мурзик, а потом потанцуем, поболтаем, а потом… Потом придумаем еще что-нибудь, ну оч-чень интересное! Ты меня понял, Мурзик? – она многозначительно повела тоненькой выщипанной бровкой, зазывно заглядывая черными очами в мой правый глаз.