Голубое небо - Зинаида Гиппиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Скажите, ну а что в Петербурге? О чем говорят? Как журналы? Здесь не все получаются. И приходилось вам бывать в литературных кружках?
– Как же, приходилось… Я интересуюсь литературой… Только теперь, к сожалению…
– Послушайте, заходите ко мне, а? Потолкуем, вы мне расскажете… Ну, зайдете ведь? Пожалуйста…
– С удовольствием, очень вам благодарен… А теперь, извините, я тороплюсь. До свидания, Людмила Сергеевна.
– Уходите? Ну, прощайте, – сказала она, подавая руку. – В семь часов в маленьком парке, после музыки, да? Смотрите, я вас буду ждать.
Елецкий ушел, а Людмила взяла под руку Антона Антоновича, и они отправились в глубь парка. Ламме, ни слова не говоря, пошел за ними. Он следовал шагах в десяти, уныло опустив голову.
Антон Антонович познакомился с Людмилой четыре года тому назад, когда она только что приехала на Кавказ. Три следующих лета Людмила провела в Крыму и с Антоном Антоновичем ни разу не видалась, хотя зимой жила близко, всего в шести часах езды. Но Антон Антонович в большом городе никогда зимой не бывал. Зато он вел аккуратную переписку с Людмилой; она ему отвечала, потому что любила писать письма. Наконец, обстоятельства сложились благоприятнее. Людмила была круглая сирота и жила у тетки, доброй и полной дамы, которая в племяннице души не чаяла. Тетка поправилась, в Крым ехать было больше не нужно, и потому она с радостью исполнила желание Людмилы – наняла ту самую дачу, где они жили четыре года назад.
– Я не верю, что это все прежнее, – говорила Людмила. – Мне кажется, что я видела не это, а другое, похожее… Все так же, все то же, только мелочи не те: вон новая эстрада, два дерева срублены, и мелочи так изменяют, что нельзя вспомнить то время… Неужели и я изменилась?
– Вы мало изменились, – сказал Антон Антонович. – Ну, наконец-то вы здесь. Я рад. О многом нужно поговорить. Но скажите сначала – кто этот симпатичный молодой человек из Петербурга?
– Ах, это так себе. Ничего, довольно мил. Мы познакомились дорогой. Он знает тетиных родных. Занимательный.
– И что же он? Интересуется?
– Чем? – улыбаясь спросила Людмила. – Наукой – весьма, литературой – посредственно, музыкой совсем не интересуется, а мной – не знаю.
– Следовательно, не знаток поэзии, например, не любит новейших писателей?
– Да вы сами лучше спросите его, – прервала Людмила. – Бог с ним пока. Поговорим лучше о вас. Работаете? Счастливы работой?
– О, да. Я счастлив. Я знаю, что я должен делать. И делаю то, что должен.
Между ними завязался странный, легкий, полуоткровенный, полушутливый разговор. Антон Антонович сыпал намеками, но выговаривал слова твердо и ясно. Людмила смотрела на него своими прозрачными глазами и улыбалась. Антону Антоновичу становилось еще веселее.
У Людмилы был голос незвучный и неполный, и слова она выговаривала, точно скользя мимо, небрежно и мягко.
Ламме нарвал каких-то длинных лиловых и желтых цветов и молча, с прежним убитым видом, поднес их Людмиле. Людмила взяла и опять так ласково улыбнулась, что Ламме просиял и кинулся собирать новые цветы.
IV
– Непонятно, что в ней находят, – говорили барышни, когда на балу или в парке мимо проходила Людмила в сопровождении Антона Антоновича, Ламме и студентов. – Она держать себя не умеет. И лицо самое вульгарное, глаза дикие… Неизящная кокетка…
В кружок Людмилы скоро поступила вся «молодежь» Антона Антоновича, и даже студент позабыл своих одесских барышень. Приехал солидный дипломат, полный собственного достоинства, как говорили иные – жених Людмилы. И он стал гулять по утрам в парке, в обществе студентов и гимназистов, и так же самодовольно улыбался, как они.
Только петербургский гость, Елецкий, совершенно отдалился от компании. Случилось это по желанию самой Людмилы. В одно утро она посмотрела на него своим безразличным взглядом и вдруг сказала:
Конец ознакомительного фрагмента.