Осторожно, Питбуль-Терье! - Эндре Эриксен

— Ты что, совсем не понимаешь? — отвечает Терье. — Он отвоевывает свой бункер!

Рогер корчит страшную рожу, горилла гориллой.

— Предатель! — кричит он. Плевок течет мне по лицу. Руки он больно прижимает к бетону.

— Мы же договорились! — кричит Курт.

Терье трясет Курта.

— Сдаешься? — пыхтит он.

Рогер трясет меня.

— Сдаешься? — кричит он.

Я мотаю головой.

— Мы сделаем их! — кричу я Терье.

Курт издает полузадушенные звуки. Я поворачиваюсь посмотреть. Терье сжимает своим огромным кулачищем горло Курта, а другой рукой прижимает к полу его руки. Курт красный, как вареный рак.

Рогер стискивает мне запястья, ногти вгрызаются в кожу. Это больно.

Курт шипит, кашляет и плюется. Он шепчет:

— Джим собирался бить тебя вместе с нами.

Терье мотает головой, только щеки трясутся.

— По-моему, ты все перепутал, — говорит он. — Джим мой лучший друг!

Терье смотрит на меня. И морщит лоб.

— Ведь правда? — голос чуть-чуть неуверенный.

— Да! — кричу я.

И в ту же секунду Терье достается кулаком в челюсть. Это Курту удалось освободить одну руку, и теперь он дергается и изворачивается, чтобы скинуть с себя Терье, который трет подбородок, глубоко потрясенный неожиданной атакой.

— Мы с ним друзья! — кричу я.

Рогер слезает с меня, поднимается и под мышки волочит меня к двери бункера. Я извиваюсь и дрыгаю ногами. Но тут происходит ужасная глупость: Курт вырывается и опрокидывает большого Терье на пол. Сколько я ни сопротивляюсь, Рогер легко доволакивает меня до дверей, переваливает через порог, сваливает на землю и захлопывает за мной дверь.

Я быстренько вскакиваю на ноги и начинаю ломиться в дверь. Она не поддается.

Внутри идет бой. Кто-то пыхтит, дерется и возится. Стонет и охает.

Бедный, бедный Терье.

Друзья

В бункере все стихло, ни звука.

Видно, покончили они с Терье.

Я отступаю и прячусь в засаде на взгорке.

Море бьется о берег, ветер гудит и воет. Небо черным-черно.

Щелкает замок. Со стуком распахивается дверь. Появляется Терье. Слава богу! Он целехонький. На лице ни царапины. Только босой.

Он смотрит на меня и чешет в затылке.

— Слушай, — говорит он. — А к чему сводился твой первоначальный план?

Не успеваю я рта открыть, как с прежним грохотом дверь у Терье за спиной захлопывается. Он с недоумением таращится на нее.

Пока мы идем к дороге, я рассказываю Терье, каков был на самом деле план. С каждым моим словом Терье все больше и больше хмурит лоб. Я его хорошо понимаю, план был из рук вон плох.

Терье задумчиво кивает.

— Елки зеленые, как ты все здорово придумал! — говорит он.

— Ну, мог бы и получше, — говорю я.

— В следующий раз, — говорит Терье, — у нас все получится.

Мы идем мимо дома Терье. Елка валяется на земле и шуршит на ветру. Я исподтишка оглядываюсь на Терье. Щеки и рот ввалились, взгляд невидящий.

— А ты им сильно навалял? — спрашиваю я.

— Че?

Терье мыслями где-то далеко.

— Ну, Курту с Рогером? — растолковываю я.

— Им хватило, — отвечает он. И улыбается. Щеки скачут, как мячики. И вид у него такой, что сейчас каждому ясно — он классный парень.

У нас за спиной возникает какое-то движение. Суета. Кто-то окликает нас. Мы оглядываемся.

— Черт! — сплевывает Терье.

На площадке перед домом стоит Торстейн и машет рукой. На лице какая-то непонятная гримаса. Похоже, она должна изображать улыбку.

— Терье! — кричит он сладким голосом. Но дудки, нас не проведешь. Мы с Терье так даем тягу, что только нас во дворе и видели.

Погоня

Мы мчимся как наскипидаренные. С той же скоростью нас преследует Торстейн. К счастью, ему мешает вес. К несчастью, с Терье та же проблема. Он отстает.

Я взбегаю по ступенькам нашей лестницы.

Дыхалка сбита, я свищу и задыхаюсь.

Мама.

Я никак не могу просто так вот ввалиться в квартиру. Торстейн полный псих, он один тянет на два сумасшедших дома. Для мамы это такой ужас, что как бы чего не вышло.

Оглядываюсь на Терье, он пыхтит в конце улицы. Торстейн отстает от него совсем чуть-чуть.

Значит, ни выбора, ни времени у меня нет.

Я стучу в дверь нашим тайным условленным образом. Раз, два, три.

Вдруг сойдет, так ведь тоже бывает.

— Джим, это ты?

Это мама. В голосе только чуточка страха.

— Да, — говорю я так весело и бесстрастно, как только могу.

Внутри гремит цепочка. Открывается замок. Я толкаю дверь. Мама вздрагивает.

— Запри! — вскрикивает мама, хватаясь за сердце.

Я закрываю и запираю дверь. Сердце колотится.

Уши пылают. Я выдыхаю и говорю делано будничным и расслабленным тоном:

— Можно, ко мне Терье зайдет?

Мама отчаянно мотает головой.

— Только не сегодня.

Кто-то с грохотом несется по лестнице вверх. Мама бледнеет, цепенеет и в большом страхе таращится на дверь.

— Накинь цепочку! — кричит она.

В голове у меня все кипит. Она обязана войти в наше положение.

— За Терье гонится его папа, — выпаливаю я. — Он озверел.

— Озверел?

Она смотрит на меня мрачно. Ручка дергается туда-сюда. Мама отчаянно мотает головой.

— У меня страхи!

Тогда-то оно и случается. Самое непоправимое. Я взрываюсь.

Перед глазами мушки и искры. В висках стучит, голова раскалывается. А из горла вырывается дикий ВОПЛЬ.

Настоящий безумный крик.

Он жжет глотку. От него закладывает уши. И сотрясается позвоночник.

Видимо, я схожу с ума. Окончательно и бесповоротно.

Я медленно разжмуриваю глаза.

Мама зажала уши руками. Видно, я все еще ору: крик бьется о стены прихожей. Мама закрыла глаза. Может, даже и плачет, но сейчас это не в счет — речь как-никак о моем лучшем друге.

Я распахиваю дверь, Терье вздрагивает. Он еще не видел меня таким безумным.

Торстейн почти нагнал его, но теперь он резко тормозит у самой лестницы. Мой крик перекрывает все вокруг, как шум шоссе Е16.

Торстейн на пробу улыбается, но это напрасный труд. Я продолжаю вопить. Улыбка сбегает с лица Торстейна, как вода.

Эхо тыркается между стен домов.

Горло саднит, в голове гукается.

Терье и Торстейн смотрят на меня круглыми глазами, точно на зомби.

Торстейн тихо прокашливается и вкрадчиво говорит, что всего только хотел забрать Терье домой.

— Терье ночует здесь! — рычу я в ответ.

Торстейн робко качает головой, возражая.

— Да! — кричу я.

Терье смотрит на меня восторженно, а Торстейн встревожено. Его толстощекое лицо насуплено. Он ставит ногу на нижнюю ступеньку и уже заносит над ступенькой вторую ногу, как вдруг замирает и с выпученными глазами таращится на что-то у меня за спиной. Он увидел что-то действительно ужасное. И оно позади меня, внутри квартиры.

Я оборачиваюсь — мама.

Белого цвета. В домашнем халате. Вылитый Мэрилин Мэнсон.

— Терье, зайди в дом, — говорит она. Четко и ясно.

Терье кивает, переступает через порог и втискивается между мной и косяком. Мама встает с другого бока от меня.

— Думаю, вам лучше уйти, — говорит она и смотрит на Торстейна. Очень строго.

— Ага, — встревает в беседу Терье.

Торстейн, не сводя с мамы глаз, ставит на ступеньку вторую ногу. Мама делает шаг ему навстречу. Торстейн хмыкает, но отступает.

— Топай, топай! — бурчит Терье.

Торстейн переводит на него взгляд. Глаза у Торстейна, как разбитые стекла, а щеки висят, точно тяжелые мешки.

Торстейн опускает глаза. Затем поворачивается — и уходит.

Немного найдется в мире вещей страшнее женщины со страхами.

Рождество

Терье дует на исходящее паром какао и осторожно отхлебывает глоточек.

Мы с ним сидим наверху, в моей кровати. Мама замотала его в два одеяла и покрывало. Бедный Терье продрог насквозь, а мне хватит шерстяного одеяла и кружки прекрасного горячего какао.

— Ты сбрендил, — говорит Терье.

— Похоже на то, — отвечаю я.

— Иногда это кстати, — кивает Терье.

— Хм, хм, — кашляет мама.

Она стоит со шнуром от елки в руке, готовая сунуть его в розетку по первому сигналу. Пока мы с Терье развлекались какао и печеньем, мама нарядила елку. Похоже, она все-таки решила, что Рождество мы отпраздновать должны. Это она так постановила, услышав от Терье, как его папа отменил елку и праздник.

— Возьми себя в руки, дорогая, — сказала она и снова вытащила коробку с рождественскими украшениями. Слава богу, до Рождества считанные минуты, вряд ли она успеет передумать еще раз.

Елка полулежит, прислоненная к моей кровати, верхушка со звездой и несколько веток топорщатся в ногах лежанки. Мы с Терье подались вперед, чтобы лучше видеть.