Сохраняющая машина - Филип Киндред Дик

Он указал на один из плакатов, огромный стереоскопический портрет, тяжело раскачивавшийся в руках тащивших его людей.

— Обвинять надо его. Это он выдумывает всю эту гору лжи. Это он давит на Директорат, разжигает ненависть и насилие — и имеет для этого достаточно денег.

С портрета смотрело суровое благородное лицо седовласого джентльмена, гладко выбритого и высоколобого. Крепко сложенный человек лет под шестьдесят, чем-то похожий на университетского профессора. Доброжелательные голубые глаза, твердый подбородок — одним словом, весьма впечатляющая фигура достойного и уважаемого человека с высоким общественным положением. А под этим портретом — его личный лозунг, рожденный в момент вдохновения:

ВСЕ КОМПРОМИССЫ — ПРЕДАТЕЛЬСТВО!

— Фрэнсис Ганнет, — пояснил Ле Марру В-Стивенс. — Великолепный образчик человека, не правда ли? Земного человека, — поправил он себя.

— Но ведь у него очень благородное лицо, — запротестовала Ивлин Каттер. — Разве может человек такой интеллигентной внешности иметь что-нибудь общее со всем этим?

В-Стивенс затрясся от смеха, но веселья в его смехе не было.

— Эти изящные, белые, чистые руки гораздо грязнее рук водопроводчиков и плотников, которые орут за окнами нашей машины.

— Но почему…

— Ганнету и его группе принадлежит «Трансплан Индастриз», холдинговая компания, контролирующая чуть не все экспортно-импортные операции внутренних планет. Получив независимость, мы и марсиане неизбежно влезем в его поле деятельности. Появится конкуренция. А так нас ограничивает нечестная, да что там — откровенно жульническая система коммерческого законодательства.

Колонна приблизилась к перекрестку. Плакаты и транспаранты куда-то исчезли, в руках вожаков демонстрации замелькали булыжники и дубинки. Криками и жестами увлекая за собой остальных, эти вожаки мрачно двинулись к небольшому современному зданию, над которым мигала светящаяся надпись: «КОКА-КОЛА».

— Господи, да они же собрались громить отделение «Кока-Кола». — Паттерсон начал открывать дверцу машины.

— Ничего вы тут не сделаете, — остановил его В-Стивенс. — Да и вообще там никого нет. Обычно их предупреждают заранее.

Окна из толстого, прозрачного как хрусталь пластика разлетелись вдребезги, и толпа хлынула в маленькую, подчеркнуто щегольскую контору. Полицейские неторопливо профланировали мимо, зрелище явно им нравилось. Через разбитые окна на тротуар полетели столы, стулья, папки с какими-то документами, видеомониторы, пепельницы и даже веселенькие плакаты с изображением прелестей жизни на других планетах. Взметнулись черные полотнища едкого, копотного дыма — кто-то поджег помещение тепловым излучателем. Теперь участники погрома повалили наружу, счастливые и довольные.

На лицах стоявших вдоль тротуаров людей отражались самые разные чувства. У некоторых — восторг, у других — определенное любопытство, но у большинства — тревога и ужас. Они отворачивались и уходили, а мимо них грубо проталкивались погромщики — возбужденные, с перекошенными лицами, нагруженные добычей.

— Видели? — спросил Паттерсон. — Все это сделали несколько тысяч человек за плату, полученную от Ганнетовского комитета. Впереди шли собственные люди Ганнета, его охранники и штрейкбрехеры, это для них — вроде сверхурочной работы. Они пытаются выдть себя за голос всего человечества, хотя ничем подобным в действительности не являются. Шумное, скандальное меньшинство, маленькая кучка фанатиков.

Группа демонстрантов рассыпалась и быстро таяла. Цель была достигнута — отделение «Кока-Кола» превратилось в черную, дотла выгоревшую коробку, жутко зиявшую пустыми провалами окон, уличное движение было остановлено, чуть не половина Нью-Йорка видела угрожающие кровожадные лозунги, слышала грохот ног по мостовой и полные ненависти крики. Видя, что представление закончилось, зрители тоже начали расходиться по своим конторам и магазинам, возвращаться к повседневным заботам.

И тут погромщики увидели венерианскую девушку, вжавшуюся в закрытый подъезд одного из домов.

Паттерсон бросил машину вперед. Дико скрежеща, чуть не вставая на дыбы, она пересекла улицу, вылетела на тротуар и помчалась вслед за группой побагровевших, бегущих со всех ног бандитов. Первую волну нос машины раскидал по сторонам, словно смятые бумажные игрушки, остальные, отброшенные сверкающим металлическим бортом, повалились бесформенной грудой бессмысленно барахтающихся рук и ног. Венерианская девушка увидела приближающуюся машину — и землян на переднем сиденье. На мгновение она застыла, парализованная ужасом, а затем повернулась и панически бросилась прочь по тротуару, в кипящую массу людей. Перегруппировавшиеся погромщики неслись за ней с дикими воплями:

— Держи утколапую!

— Утколапых на Венеру!

— Земля землянам!

А за всеми этими лозунгами — отвратительный привкус похоти и ненависти, не выраженных, да и не выразимых словами.

Паттерсон подал машину назад и вывернул на мостовую. Непрерывно сигналя, он мчался за девушкой и быстро обогнал погромщиков. В заднее стекло врезался увесистый булыжник, за ним последовал целый град какого-то хлама. Толпа, заполнявшая улицу, безразлично расступалась, освобождая путь машине и погромщикам. В полном отчаянии, задыхаясь и всхлипывая, девушка бежала между стоящими у обочины машинами и группами людей. Ни одна рука не поднялась против нее — но ни один человек не попытался и помочь ей. Отстраненные зрители, наблюдавшие безразличный им спектакль.

— Я поймаю ее, — сказал В-Стивенс. — Обгони ее и тормози, а я за ней сбегаю.

Паттерсон обогнул девушку и резко затормозил. Словно перепуганный заяц, она развернулась и помчалась назад, прямо в руки погромщикам. В одно мгновение распахнув дверцу, В-Стивенс бросился за ней, схватил в охапку и так же бегом вернулся к машине. Ле Марр и Ивлин Каттер втащили их внутрь, Паттерсон резко рванул вперед.

Секунду спустя машина свернула за угол, резко щелкнул рвущийся трос полицейского заграждения, и они оказались на мирной, спокойной улице. Рев людских голосов, топот ног по мостовой быстро стихали, оставались позади.

— Все хорошо, все хорошо, — ласково повторял В-Стивенс. — Мы твои друзья. Посмотри, я ведь тоже утколапый.

Сжавшись в комок, плотно подтянув колени к животу, девушка отодвинулась на самый край сиденья, к дверце. В широко раскрытых зеленых глазах застыл ужас, худое лицо мучительно передергивалось. На вид ей было лет семнадцать. Тонкие пальцы с перепонками между ними судорожно цеплялись за порванный воротник. Левой туфли нет, волосы всклокочены, ссадины на лице кровоточат; из дрожащих губ вылетают какие-то нечленораздельные звуки.

— Ее сердце чуть наружу не выскакивает, — пробормотал Ле Марр, пощупав пульс девушки, а затем вынул из кармана шприц-тюбик и ввел его содержимое в тонкую, мелкой дрожью дрожащую руку.

— Успокоительное, — пояснил он. — Повреждений, собственно, нет никаких — ведь они до нее не добрались.

Все в порядке, — продолжал говорить В-Стивенс. — Мы — врачи из Городской больницы, все, кроме мисс Каттер, которая заведует у нас канцелярией. Доктор Ле Марр — невролог, доктор Паттерсон — специалист по раковым опухолям, а я — хирург, видишь мою руку? — Он провел по лбу девушки пальцем своей хирургической руки.

— И я — венерианин, такой же, как и ты. Мы отвезем тебя в больницу, немного поживешь у нас.

— Вы их видели? —