Дверь к смерти (сборник) - Рекс Стаут

– Человек, проделавший сорок миль, чтобы получить объяснение, – изрек я, не открывая глаз, – имеет на то право. Что нужно объяснить?

– Поведение Ниро Вульфа.

– О, это неудивительно. – Устав сражаться с непослушной спинкой кресла, я выпрямился. – Такое случается сплошь и рядом. Но это не в моей компетенции.

– Я хочу его видеть.

– Я тоже.

– Вы лжете, Гудвин.

Я покачал головой, плотно сомкнув губы.

– Знаете, – начал я, – лгать мне приходится не чаще любых моих сверстников, за исключением психопатов. Но никогда еще меня не обзывали лжецом так часто, как за последние двадцать четыре часа. И это при том, что я с упорством идиота твердил одну лишь правду. К чертям собачьим! Мистер Вульф отбыл на юг тренироваться с «Доджерс». Будет выступать на месте защитника.

– Это вам не поможет, – произнес Лидс, довольно сдержанно, но решительно. – Как и вы, я тоже не люблю, когда меня обзывают лжецом. Но, в отличие от вас, я им и не являюсь. Окружной прокурор обвинил меня во лжи из-за внезапного исчезновения Ниро Вульфа. Тот якобы скрылся из-за того, что не отважился отвечать на вопросы о посещении этого дома моей кузиной. Это, по мнению властей, доказывает, что ваши показания ложны, а следовательно, и мои тоже, раз уж они совпадают с вашими. Вот так-то. В логике им не откажешь, хотя в ней имеется существенный изъян. Они исходят из гипотезы, что исчезновение Ниро Вульфа связано с приходом к нему моей кузины. Я знаю, что этого не может быть. Ничто в нашем разговоре не могло привести к подобному результату. Я им так и сказал, но они по-прежнему считают, что я лгу. А пока они убеждены, что мы с вами водим их за нос, даже не подумают строить другие версии и не найдут убийцу кузины… В любом случае мне неприятно, что меня подозревают в неискренности, тем более когда речь идет об убийстве Сары.

Лидс остановился, чтобы перевести дух, потом продолжил:

– Я вижу только один выход: вы должны перестать темнить. Сообщите им подлинную причину исчезновения Вульфа. Еще лучше, если он сделает это сам. Пусть придумает, как выкрутиться, если дело касается его безопасности. Кстати, если это связано с какими-то другими клиентами, то я собственными глазами видел, как он принял от моей кузины чек на десять тысяч долларов. Следовательно, он обязан блюсти ее интересы в той же мере, что и интересы других клиентов, а не отвлекать подозрения от подлинного преступника, который убил мою кузину, да еще и ее собаку. – Губы его немного задрожали, но он стиснул зубы и унял дрожь.

– Вы хотите сказать, что сейчас подозревают вас? – осведомился я. – А почему?

– Не в том, что я убийца, вовсе нет. Однако они подозревают, что я лгу. Как, впрочем, и вы с Вульфом. Хотя она и оставила мне столько денег… Нет, я не думаю, что меня арестуют по подозрению в убийстве.

– А кого, по-вашему, следует арестовать?

– Не знаю. – Он махнул рукой. – Вы пытаетесь меня сбить. Дело не в том, что я думаю, a в том, что вы собираетесь предпринять. Насколько я знаю Вульфа, толку от того, что вы изложите ему наш разговор, будет немного. Я должен сказать ему сам. Если он что-то скрывает или от кого-то скрывается, сделайте это на ваших условиях. Можете завязать мне глаза и засунуть в машину лицом вниз. Мне необходимо увидеться с ним. Таково было желание моей кузины, а он взял от нее аванс.

Я даже порадовался, что не знаю, где находится Вульф. Я не разделял привязанности Лидса к четвероногим, поскольку предпочитал и предпочитаю женское общество доберманам. Да и кое в чем другом Лидсу не мешало бы усовершенствоваться. Тем не менее, отдавая ему должное, следует заметить, что рассуждал он вполне здраво. Так что, знай я на самом деле, где прячется Вульф, мне пришлось бы ожесточить сердце. Но поскольку я этого не знал, то довольствовался тем, что ужесточил голос. Тогда-то мне впервые и пришло в голову, что, может быть, не стоит судить Вульфа слишком строго.

Добрую четверть часа Лидс еще упорствовал, пытаясь меня уломать. Однако я стоял на своем, одновременно стараясь выудить у него сведения о том, как продвигается полицейское расследование, но безуспешно. Ушел он злой как черт, обзывая меня лжецом, что ставило его на одну доску с остальными. От меня он не узнал ровным счетом ничего. Я же добился от него лишь того, что похороны миссис Рэкхем состоятся завтрашним утром, в среду. Не слишком, однако, мы с ним преуспели за этот час.

Оставшийся кусок дня я посвятил колбасе. Да, в тот злополучный день, спустя десять минут после вскрытия картонки, Вульф позвонил и в «Муммиани», и в «Службу доставки Флита», но, как и ожидалось, ничегошеньки не выяснил. Тем не менее в слабой надежде раздобыть кость, которую будет обгладывать мое изголодавшееся любопытство, я прошвырнулся на Фултон-стрит и в центр.

В «Муммиани» никто и ведать ничего не ведал. Поскольку Вульф покупал у них колбасу от Дарста уже не первый год, а за это время персонал их постоянно обновлялся, то знать о гастрономических пристрастиях моего босса мог кто угодно.

В службе доставки мне были бы рады помочь, но увы, не могли. Картонку, конечно, припомнили, благо сам Вульф звонил и расспрашивал о ней, но все подробности сводились к тому, что оставил ее какой-то мальчишка, явно прогулявший урок, чтобы подзаработать, так что я даже не стал тратить времени на то, чтобы установить его приметы.

Поскольку я уже был сыт по горло и опустевшим домом, и телефонным трезвоном, и тем, что меня без конца обзывают лжецом, то позвонил из телефонной будки в аптеке и заказал себе ужин в ресторане с варьете.

А вот утром в среду пожаловал гость, которого я впустил. Я забыл сказать, что, вернувшись из тюрьмы, взял за правило, заслышав звонок у входной двери, отправляться в прихожую, разглядывать ожидающего на крыльце посетителя сквозь одностороннее стекло, корчить ему гримасу и преспокойно возвращаться в кабинет. Если гость оказывался настырным и продолжал звонить, я щелкал рычажком и отключал звонок. На сей раз, около одиннадцати часов в среду, вместо того чтобы состроить привычную гримасу, я открыл дверь и произнес:

– О, здравствуйте. Решили к нам заглянуть?

Коренастый субъект примерно моего роста, седовласый, с морщинистым красноватым лицом и проницательными серо-голубыми глазами, пробурчал приветствие и перешагнул через порог.

Я дружелюбно подметил, что погодка нынче малость холодновата для апреля, и он согласился. Пристроив его пальто на вешалку, я напомнил себе, что нужно быть посдержаннее. Даже если я и остался в доме один, это еще не повод создавать у инспектора Кремера из уголовной полиции Манхэттена впечатление, что я счастлив его видеть. Есть Вульф, нет Вульфа, честь флага превыше всего.

В кабинет он прошествовал сам. На сей раз я занял место за собственным столом. Был, конечно, соблазн забраться в кресло Вульфа, чтобы посмотреть, как отреагирует Кремер, но это поставило бы меня в невыгодное положение, поскольку я привык препираться с ним, сидящим в красном кожаном кресле, со своего места, где свет падает по-другому.

Он воззрился на меня.

– Стало быть, ты тут дом караулишь, – прорычал он.

– Не совсем, – возразил я. – Только слежу за порядком. А может, хочу пойти ко дну вместе с кораблем. Правда, не все из тех, кто покинул корабль, крысы.

– Где Вульф?

– Понятия не имею. Знаю, знаю, сейчас вы наречете меня лжецом. А я признаюсь: да, мол, вы правы, я и впрямь был им когда-то, но исправился. Тогда вы…

– Чушь собачья! Где он, Арчи?

Это существенно прояснило обстановку. За все последние годы он называл меня Арчи в одном случае из каждых пятидесяти, когда обращался ко мне как к Гудвину. Я удостаивался чести быть названным по имени лишь тогда, когда ему позарез что-то требовалось, либо же в знак признательности за то, что Вульф преподносил ему очередного преступника прямо на блюдечке, – тогда инспектора обуревала сентиментальность. Что ж, значит, мы собираемся ворковать, как голубь с голубкой.

– Послушайте, – сказал я вкрадчиво, но твердо. – Такие методы используют окружные прокуроры, шерифы и газетчики, которые больше ни на что не способны. Вам же они не к лицу. Одно из двух: либо я не знаю, где Вульф, либо знаю, но не хочу говорить. Какая разница? Следующий вопрос.

Он вынул из кармана сигару, тщательно осмотрел, растер между ладонями и вновь осмотрел.

– Да, это настоящая бомба, – заметил он, без рыка впрочем. – Я имею в виду объявление в газете. Цветы увезли. Фриц и Теодор уволились. Вукчич выставил дом на продажу. Мне будет недоставать толстяка – не могу даже представить, что никогда сюда больше не наведаюсь и не увижу, как он восседает за столом и почитает себя умнее Господа Бога и всех его архангелов. Здорово замыслено! А для чего вы это затеяли?

Я повторил, нарочито медленно и устало:

– Либо я не знаю, либо же знаю, но не хочу…

– А как насчет колбасы, которая обернулась слезоточивым газом? Есть тут связь?