Медленной шлюпкой в Китай - Харуки Мураками

— Разве так честно? Еще бы — у любого, кто долго прожил в доме с садом, найдется хоть одно воспоминание о нем.

— Да, тут вы правы, — признал я. — Хорошо, оставим эту тему, поговорим о чем-нибудь другом.

И я молча повернулся к окну, любуясь гортензиями. Под долгим дождем они стали ярче.

— Извините, — сказала она, — но я хотела бы еще немного послушать.

Я взял сигарету и чиркнул спичкой.

— Но это ваша проблема. Вы ведь знаете об этом куда больше меня.

Она молчала, пока сигарета не истлела примерно на сантиметр. Бесшумно упал на стол пепел.

— А что примерно вы... в общем, насколько вы видите?

— Мне ничего не видно, — ответил я. — Если вы в смысле наития, то мне ничего не видно. Если быть точным, я лишь чувствую. То же самое, что пинать что-нибудь в кромешной тьме. Знаю: что-то есть, — но какой оно формы и цвета, даже не представляю.

— Но вы же говорили, что профессионал.

— Я пишу тексты: интервью, репортажи и тому подобное. Тексты — так себе, но наблюдение за людьми — моя работа.

— Вот как? — вставила она.

— Поэтому давайте прекратим. Дождь уже перестал, секреты все раскрыты. За помощь в убиении свободного времени угощу вас пивом.

— Но откуда взялся «сад»? Можно ведь было придумать все что угодно. Или не так? Так почему сад?

— Случайность. Так бывает: пока занимаешься всякой всячиной, случайно натыкаешься на самое главное. Извините, если я вас чем-то обидел.

Она улыбнулась.

— Давайте лучше пить пиво.

Я подозвал официанта и заказал два пива. Со стола убрали кофейные чашки и сахарницу, заменили пепельницу, затем принесли пиво. Охлажденные бокалы по краям заиндевели. Девушка отлила часть своего пива мне. Мы слегка приподняли бокалы и выпили. От холода заболело в шее, словно в нее воткнули иглу.

— И часто вы... играете в такие игры? — спросила она. — Как думаете, можно это назвать игрой?

— Игра она и есть. Играю редко, но даже при этом устаю очень сильно.

— Зачем тогда играете? Проверить свои способности?

— Послушайте, никакая это не способность. Мною не движут потусторонние силы, я не вещаю универсальную истину. Я только привожу те факты, которые вижу. Может, есть еще что-нибудь сверх того, но называть это способностью нельзя. Как я уже говорил: что я чувствую смутно, то смутно и выражаю. Простая игра. Способности — это из другой области.

— А если партнер не поймет, что это игра?

— В смысле, если я машинально извлеку из партнера что-нибудь нежеланное?

— Примерно так.

Отхлебывая пиво, я задумался.

— Не думаю, чтобы такое случилось. Но даже если и случится, ничего особенного в этом я не вижу. Подобные вещи происходят в повседневной жизни разных людей. Или я не прав?

— Да, правы. Пожалуй, так оно и есть.

Мы молча пили пиво. Пора было закругляться. Я сильно устал, а головная боль лишь усиливалась.

— Пойду к себе в номер, прилягу, — сказал я. — Я всегда сначала наговорю лишнего, а потом жалею.

— Все нормально. Не терзайтесь. Было очень даже приятно.

Поклонившись, я встал и хотел взять со стола счет, но она стремительно протянула руку, покрыв ею мою. Длинные гладкие пальцы. Ни холодные, ни теплые.

— Позвольте заплатить мне. Уморила вас, книжек получила в подарок...

Я немного смутился. Затем еще раз прислушался к касанию ее пальцев.

— Хорошо. Спасибо за угощение.

Она слегка приподняла руку. Я поклонился. На столе с моей стороны оставались аккуратно выложенные спички.

Я направился к лифту, но что-то меня заставило на мгновение остановиться. То, что почувствовал к ней в самом начале. С этим я так и не разобрался. Не двигаясь, я раздумывал. И в конечном итоге решил довести все до ума. Вернувшись к столику, я встал сбоку от нее.

— Можно лишь один вопрос напоследок?

Она, казалось, несколько удивилась:

— Да, хорошо, пожалуйста.

— Почему вы все время смотрите на правую руку?

Она машинально взглянула на руку, затем быстро подняла взгляд на меня. Казалось, с ее лица сходит выражение. На мгновенье все замерло. Ее правая рука лежала на столе ладонью вверх.

Молчание остро вонзалось в меня, словно игла. С грохотом обрушилась вся окружавшая атмосфера. Где-то я сделал промах, допустил ошибку. Но где? А раз так, то как теперь перед ней извиняться? Я продолжал стоять, сунув руки в карманы.

Она, не меняя позы, пристально смотрела на меня, но вскоре перевела взгляд с моего лица на стол. Там были только пустой бокал и ее рука. Всем своим видом она хотела, чтобы я исчез.

Когда я проснулся, часы показывали шесть. В комнате не работал кондиционер, к тому же я видел очень явственный сон, поэтому все тело у меня взмокло от пота. Когда я пришел в сознание, потребовалось немало времени, прежде чем я смог шевельнуть конечностями. Развалившись, как рыба на влажной простыне, я смотрел на небо за окном.

Дождем уже и не пахло. В затянувших все небо светло-серых облаках местами виднелись голубые прорехи. Ветер сносил облака прочь. Они плыли замысловто меняя очертания прорех. Ветер дул с юго-запада. И по мере движения облаков стремительно открывалось голубое небо. Пока я пристально смотрел на небо, начали расплываться цвета. Тогда я отвел взгляд. Погода явно шла на поправку.

Вывернув шею, я еще раз посмотрел время. Четверть седьмого. Интересно знать, утра или вечера? Можно включить телевизор, чтобы все стало понятно, но идти до него не хотелось.

Пожалуй, вечер, — первым делом предположил я. — Лег в четвертом. Проспать пятнадцать часов кряду я не мог. Хотя, ничего, кроме «пожалуй», не остается. Ничто не отрицало мой пятнадцатичасовой сон. Как, впрочем, и двадцатисемичасовой. Такой ход мысли лишь вгонял меня в тоску.

За дверью слышался чей-то голос. Будто кто-то кого-то отчитывал. Время текло ужасно медленно. Думалось дольше обычного. Ужасно пересохло в горле, но я не сразу понял, жажда это или нет. Собравшись с силами, я встал с постели, выпил подряд три стакана холодной воды из чайника. С полстакана потекло по груди и пролилось на пол, выкрасив серый ковер в черное. Холодная вода добралась до глубины мозга и расплылась там кляксой. Затем я закурил.

За окном сгущались тени облаков. Похоже, все-таки вечер. Против этого никаких аргументов.

С сигаретой во рту я разделся, забрался в ванну и повернул кран душа. Горячая вода с шумом падала на дно ванны — старой, местами пошедшей мелкими трещинами. Металлическая фурнитура давно пожелтела.

Отрегулировав температуру, я сел на край ванны и смотрел, как вода засасывается в слив. Сошла на нет сигарета, и я тут же затушил ее в воде. Тело было вялым.

Но я все равно принял душ, вымыл голову и заодно побрился. Немного, но полегчало. Я распахнул окно, впуская свежий воздух, выпил еще стакан воды и, пока сушил волосы, смотрел по телевизору новости. Действительно вечер. Без сомнений. Пятнадцать часов сна — это слишком.

Пошел в столовую на ужин, и занятых столов там оказалось четыре. Я приметил супружескую пару, приехавшую накануне. Остальные столы занимали пожилые мужчины в костюмах и при галстуках. Насколько было видно издалека, все — одинаковой стати и примерно одних лет. Собрание общества, скажем, адвокатов или врачей. Впервые в этой гостинице я вижу группу туристов. Но кем бы они ни были, благодаря им в столовую вернулось прежнее оживление.

Я сел, как и в прошлый раз, за столик у окна, и прежде чем изучать меню, заказал порцию скотча. От него моя голова начала постепенно отходить. Куски памяти постепенно возвращались в прежние ячейки: три дня беспрерывно лил дождь, с утра я съел лишь тарелку омлета, в библиотеке встретился с девушкой, разбились очки...

Допив виски, я бегло просмотрел меню и заказал суп, салат и рыбу. Аппетита по-прежнему не было, но одна тарелка омлета за весь день — тоже не дело Покончив с заказом, я перебил холодной водой остававшийся во рту привкус виски и еще раз окинул взглядом столовую.

Девушки не было. Я вздохнул с некоторым облегчением, но вместе с тем и расстроился. Я и сам не знал, хотел бы с ней новой встречи или нет. Мне было всё равно.

Потом я задумался об оставленной в Токио подруге. Попытался высчитать, сколько лет мы с ней были вместе. Оказалось, два года и три месяца. Мне показалось, что два года и три месяца — не лучшая комбинация цифр. Если хорошенько подумать, может оказаться, что наша связь длилась на три месяца дольше необходимого. Но подруга мне нравилась, и причины для разрыва — по крайней мере, у меня — не было.

Возможно, она захочет расстаться. Пожалуй, она так и скажет. А что ей тогда отвечу я? Что, так и сказать: «Ты мне нравишься, и у меня нет причин расставаться с тобой»? Нет, звучит явно по-дурацки. Что бы ни нравилось мне, никакого смысла в этом нет. Мне нравится кашемировый свитер, купленный на прошлое Рождество, нравится пить неразбавленным дорогое виски, нравятся комнаты с четырехметровыми потолками и просторными кроватями, нравятся старые пластинки Джимми Нуна... в общем, только и всего. Но у меня нет ни одной причины удерживать женщину.