Хозяйка Англии - Элизабет Чедвик

Роджер Солсберийский вспыхнул:

– Вы ведете себя нагло. Я помню вас сопливым пажом, трущимся позади настоящих мужчин. Можете считать себя умником, но любой дурак в состоянии завязать веревку петлей, чтобы повеситься. Вот вы сами – неужели находите этот брак хорошим политическим решением?

– Сир, об этом вам лучше поговорить с королем.

– Я ждал, когда же он соблаговолит призвать нас для этого разговора, в этом-то и дело. – Епископ хлебнул вина и поставил кубок на стол. – А поскольку он так и не призвал нас, а я предупреждал, что присягаю на верность его дочери только при условии, что с нами посоветуются относительно ее нового замужества, мне предстоит все внимательно взвесить. – Он плотнее запахнул полы своей блистающей мантии. – На этот раз Генрих заведет нас в трясину. Сегодня в этом дворце я, пожалуй, не единственный глупец.

– Сир, трясина и так уже вокруг нас, и король пытается навести через нее переправу. Если мы упадем с этой переправы, то чья в этом будет вина?

Епископ вцепился в свой посох так, что побелели костяшки пальцев:

– Я не собираюсь никуда падать!

Похоже, епископ не догадывается, что уже стоит по колено в воде, подумал Бриан.

– Этот брачный союз разрушит все, построенное королем, так и знайте! Люди не станут повиноваться анжуйскому молокососу, а племянники Генриха и весь род Блуа расценят такой выбор жениха как личное оскорбление. Не понимаю, о чем он вообще думал! – Сжимая посох, епископ в бешенстве удалился.

Бриан тяжело вздохнул и попытался вернуться к работе, однако мысли его были заняты другим. Во многом он соглашался с епископом, хотя и понимал, что епископ играет свою игру. Король все делает для того, чтобы у него оставалось как можно больше вариантов; беда в том, что такая политика неминуемо приведет к нестабильности. А мнение Генриха о собственной неуязвимости только осложняет дело: он не собирался умирать и отдавать кому-то власть. Планы на будущее без себя он, конечно, строит, но не представляет, что когда-нибудь наступит такое время, когда его не будет на троне и он не сможет следить за тем, чтобы его повеления исполнялись.

О Матильде Бриан вообще старался не думать, помимо своих обязанностей перед ней как своей госпожой. Все остальное было невыносимо.

Бриан в последний раз провел скребницей по холке Соболя и, утирая рукавом пот со лба, отошел, чтобы полюбоваться блестящей шерстью жеребца – она лоснилась под весенним солнцем, словно вишня. Время от времени он с удовольствием сам чистил лошадь, к тому же это был отличный способ проверить, должным ли образом исполняют свою работу конюхи. А еще, подобно письму, этот вид деятельности успокаивал Бриана, дарил ощущения порядка и полезности. И к тому же на конюшне можно спрятаться от переполоха, вызванного будущим бракосочетанием вдовы-императрицы с наследником Анжу. С тех пор как она узнала о том, что ей предстоит, Матильда не покидает своей опочивальни, а ее отец пребывает в ярости. Сегодня он приказал, чтобы начали собирать вещи для путешествия невесты к жениху. При дворе было неспокойно, поскольку с большинством прелатов и баронов из окружения короля не посоветовались относительно брачных планов. Но Генрих нетерпимым тоном и с лицом мрачнее тучи пресекает любые возражения. И не нашлось ни одного безумца, который рискнул бы противостоять ему.

Бриан велел оруженосцу принести сбрую Соболя. В конюшне ожидали прибытия новых лошадей, и конюхи вычищали стойла, стелили свежую солому. Гилберт, старейший маршал короля, надзирал за процессом, а его старший сын помогал конюхам. Бриан едва успел отскочить, когда из ворот конюшни вылетел большой комок навоза.

– Эй, поосторожней! – крикнул он.

Сын маршала оглянулся через плечо и насмешливо поклонился.

Бриан поджал губы и подумал, что неплохо бы приглядеть за Джоном Фиц-Гилбертом-младшим. Слишком уж он самоуверен, этот парень.

Вернулся оруженосец со сбруей, а через мгновение во двор вышла императрица в сопровождении камеристок и предводителя ее рыцарей Дрого. Матильда была одета в платье для верховой езды; ее конюх направился за кобылой для нее.

– Миледи, – склонился в глубоком поклоне Бриан.

Ответом ему был нетерпеливый жест и брошенная вскользь фраза:

– Если и вы собрались куда-то верхом, то можете отправиться со мной.

Бриан открыл было рот, собираясь возразить, что у него другие дела, но слова застряли в горле. Вместо этого он, к удивлению для самого себя, опять поклонился и произнес:

– Как пожелаете, госпожа.

– Как я пожелаю? – с горечью повторила Матильда. – Мне следует быть благодарной Господу за те малые милости, которыми я так избалована.

Позади остались замок и город. Они выехали на дорогу, которая вела через поля и леса, поросшие чистотелом и фиалками. Красота вокруг причиняла Бриану почти физическую боль. Он скакал рядом с Матильдой молча, потому что хотелось сказать очень многое, а своей выдержке и здравому смыслу он сейчас не доверял.

Наконец, спустя долгое время, молчание нарушила Матильда:

– Когда я вернусь с этой прогулки, то скажу отцу, что согласна на брак с Анжу.

Бриан смотрел прямо перед собой.

– Это мудрое решение, госпожа, – глухим голосом выдавил он.

Она тряхнула головой:

– Я так решила, потому что у меня нет другого выбора. И если я откажусь, род Анжу станет нашим врагом и объединится с Францией и Фландрией. Мне понятно, почему отец считает такой брак разумным и своевременным шагом. – Она направила кобылу ближе к Соболю и пристально взглянула на Бриана. – Но подумали ли вы обо всех последствиях, когда обсуждали вопрос с королем?

Под ее глазами пролегли голубоватые тени, похожие на синяки, и Бриану пришлось отвести взгляд.

– Да, миледи, подумал… но переубедить вашего отца было выше моих сил, да и, сказать по правде, его доводы весомы.

– Только почему-то вы не можете смотреть на меня, милорд.

– Что мне было делать? – Теперь он встретился с ней глазами и заставил себя не уклоняться от испытующего взора. – Прежде всего, я слуга короля, как бы высоко ни чтил я его дочь.

– Чтил, честь! – Матильда фыркнула. – Чем только мы не золотим эти странные слова.

– Когда придет время, я вас не подведу. Клянусь жизнью!

– А кто решит, что такое время настало, – вы, сударь, или я? И кто решит, подвели вы меня или нет?

Они снова умолкли, и до конца прогулки Бриан держался от императрицы на расстоянии, поскольку знал: если пробудет рядом с ней еще хоть немного, то не выдержит правды ее горящего взгляда, а этого он никак не мог допустить.

Потому что она права. Честь – это и позолоченная выдумка, и гниющий труп, и дочь его короля не тот человек, который попирает ее во имя политической выгоды.