Небесные Колокольцы - Максим Макаренков

— Согласен, — кивнул он, — но если гражданин Зеленко чист, я не виноват.

Влад ушел первым, предоставив Архипову возможность заплатить за обоих и продолжить заигрывания с официанткой. Девушка рдела и смущенно стреляла глазками. Кажется, Алексей Николаевич еще кофе заказал. Или не кофе.

Уходить ему явно не хотелось.

Повод оказаться на Миллионной нашелся до смешного легко. На следующий же день после разговора с радушным рыбаком разнорабочий Мигачев, шмыгая носом и тыча пальцем в стенку фургона гимнастов, обратился к старшему:

— Эта, командир, ты смотри, тут же гниль да ржа. Проморить бы, замазочкой пройтись да краской потом хорошей — Давай соображу, а?

Старший, Степаныч, задумчиво посмотрел на угол фургона, и правда требующий починки и покраски, почесал затылок, сдвинув на лоб засаленную кепку, и вынес вердикт:

— Деньги дам. Пойдешь да купишь, что надо.

Полковник ушел не сразу, сперва доделал срочную работу. Вкалывать пришлось за двоих — рабочий Пузырев, которому следовало тоже трудиться в поте лица, все утро стонал и норовил уползти в угол, прислониться к стеночке и так сидеть, стараясь не попасться на глаза начальству.

— Плохо мне, Сань, — скулил он, — голова гудит… Сил никаких!

— Не умеешь — не пей, — безжалостно отрезал Мигачев.

Пузырев скривился:

— Я ж на фронте… Там такого навидался, без ста граммов никак.

— Ты эта, полегче! — брезгливо дернул губой Граев. — Вся страна воевала. Тебе что, водку в рот льют? Пей меньше да закусывать не забывай. А то расселся, эта, да хнычет — плохо ему. Виноват-то кто?

— Зануда ты, Валерьяныч, — вздохнул Пузырев, — потому и не женат… Мужик вроде справный, а хозяйки нет.

Самого Пузырева, поговаривали, жена выгнала, вконец устав от его пьянства и безделья. Он не очень расстроился — баб много, а вот мужиков после войны-то на всех не хватает! Бабы, правда, подбирать сокровище не спешили, но Пузырев все равно не унывал. Сейчас он нашел повод докопаться до Мигачева и не преминул им воспользоваться.

— Не, Сань, ну правда, а что ты не женишься?

Пузырев осекся, встретившись с напарником взглядом.

— А вот сюда не лезь, — глухо проговорил рабочий.

— Ну ты че… — забормотал Пузырев. Граев — Мигачев смотрел на него с нескрываемым отвращением.

— Бомбежка, — сказал он, — всех трех… И ее, и девчонок. А она на шестом месяце была. Ты мне, Пузырев, про войну не говори. Про водку у тебя лучше получается.

— Да я ж не знал, — оправдывался Пузырев, — ну че ты, Сань, ну не знал я.

Напарник промолчал. И хоть зудел Мигачев, как туча комаров, начальству пьяницу не сдал и всячески прикрыл. Стучать Валерьяныч не бегал, Пузырев его за это уважал.

Но после обеда бедному пьянице все ж пришлось взяться за работу. Мигачев принял душ, переоделся и, даже не поев, ушел за какой-то краской. Как назло, Степаныч навалил еще груду дел. Пузырев бормотал под нос ругательства и завидовал Валерьянычу черной завистью. Хорошо придумал — за краской отпроситься! Голова! Наверняка где-то в пивной сидит.

Пузырев ошибался. В это самое время полковник неторопливо шел вдоль Миллионной, разглядывая, как и положено работяге, нежданно получившему возможность побездельничать, витрины и встречных особ женского пола.

Дома на Миллионной оказались как на подбор — приземистыми, основательными. Магазинов немного: все больше конторы фирм да компаний, представительства или, как некоторые писали на вывесках на западный манер, «головные офисы». «Лаки и краски» нашлись в самом конце улицы, там, где она уходила вниз, к реке, растворяясь в неразберихе припортовых кварталов. Граев не зря подгадал так, чтобы оказаться на Миллионной к обеду. Судя по манере поведения, Власов не станет перебиваться бутербродами у себя в конторе. Но и на другой конец города не помчится. Где-то неподалеку есть кафе или ресторанчик, там местные дельцы и обедают, учтиво здороваются со знакомыми, демонстрируют уверенность и положение. Вот там его и надо искать.

Минуты через две он увидел Власова. Тот не спеша шел по тротуару — спокойный, вальяжный, одетый в темно-синий шерстяной костюм и сорочку в тончайшую полоску, при галстуке, завязанном модным «купеческим» узлом. Выглядел Власов точно таким, каким Граев его себе представлял.

Полковник расцвел в улыбке и бросился на другую сторону улицы, сняв кепку:

— Господин! Уважаемый!

Власов обернулся, вздернул брови, сыграл удивление. Именно сыграл, как с досадой заметил Граев. Однако для постороннего наблюдателя эта гримаса выглядела правдоподобно.

— Простите, вы ко мне обращаетесь? — все с тем же удивлением обратился к подбежавшему мужичку вальяжный купец.

— Так вы ж помните, мы с вами у цирка водичку пили. Вы насчет рыбалки мне еще советовали, — зачастил Граев. — А я вот красочку ищу. Хорошую. И замазочку бы мне хорошую, фургон подлатать. Вот я и вспомнил, вы про контору свою говорили. Ну я и подумал, может, получится, чтоб не переплачивать?

И «грузчик Мигачев» хитро подмигнул, мол, рыбак рыбака-то не обманет.

— А, да! Вспомнил! — кивнул купец. — Но вот насчет краски — я только оптом, понимаете ли, торгую. Так что я вам, увы, не помогу.

Эх, голова моя садовая, — огорчился Граев. — А хотел хорошей краски-то найти, голландской. Знаете, может, «Хам-мель-хоф»? — выговорил он трудное иностранное слово.

— Есть, есть такая, — согласился Власов.

— Так, может, сторгуемся? Баночку, а? А я с вами секретом поделюсь, — заговорщицки шепнул полковник. — Наживка — атас. Я с ней на леща ходил, рыба просто дурела!

— На леща, говорите? — У Власова загорелись глаза. — Ну ладно, пойдемте в контору, поговорим.

Контора занимала две комнаты и сейчас оказалась совершенно пуста.

Власов гостеприимно распахнул дверь:

— Пойдемте, сейчас оба моих приказчика на обеде, поговорим в моем кабинете.

И аккуратно запер двери.

Кабинет оказался приятным, светлым, широкое окно выходило в тихий двор, прекрасно просматривающийся и заканчивающийся высокой глухой стеной — просто так не подберешься. Граев подумал, что выхода отсюда как минимум два.

Власов закрыл и дверь в кабинет. Лицо его сразу же стало тревожны.

— Александр Вениаминович, что вы здесь делаете?

— Рыбу удить приехал, — жестко ухмыльнулся Граев, — что это вы так забеспокоились? Я на родину вернулся. Решил навестить своего замечательного ученика Власова Никиту Олеговича…

— Анатолий Павлович Дронов, — чуть склонил голову Власов, — теперь меня зовут так. И мне бы хотелось, чтобы и вы ко мне так обращались.

— Вижу, вы не забыли мои уроки. Это правильно. Вживаться в образ надо до мелочей, до мельчайших подробностей, — похвалил Граев и продолжил: — Давайте знакомиться. Мигачев Александр Валерьянович, разнорабочий цирка «Чудесный мир господина Штайна». Любитель рыбной ловли, пью умеренно, хозяйственный, но не «доставала». Запомнили?

— Д-да, но… Александр Вениаминович, вы вообще в курсе, что в Республике приговорены к смертной казни как военный преступник?! — отчаянным шепотом заговорил Власов.

— Неправильные вопросы задаете, господин Дронов. Не те и не о том, — оборвал собеседника полковник.

— Что от меня требуется? — Дронов — Власов заметно поник. Он опустился в свое кожаное кресло с высокой спинкой, стоящее у почти пустого письменного стола, и замер в ожидании приказа.

— В конце войны, — начал Граев, — вы сопровождали группу, которая должна была доставить в рейх некий предмет, представлявший интерес для «Аненэрбе». Маршрут пролегал как раз по этим местам, вы должны были пройти лесами южнее Синегорска и выйти к Синельге выше по течению. Но не вышли.

Власов молча кивнул, откашлялся и полез за папиросами.

— Группа была уничтожена, — ответил он, — я уцелел чудом. — Наводящего вопроса не последовало, и Власов сообщил: — Мы действительно сопровождали два ящика, что там — не знаю, возле них неотлучно находились двое колдунов… — Он покосился на Граева, но поправлять себя не стал. — Колдунов из «Аненэрбе». Налетели на колонну республиканской пехоты. Как раз неподалеку от Синегорска. Там нас положили почти всех. Кто остался в живых — выбирался поодиночке.

Папироса погасла, спички рассыпались по столу. Власов попытался опять ее раскурить — сломал. Граев ждал с видом кротким и терпеливым.

— Мне повезло, — продолжал Власов, дымя новой папиросой, — я шел в форме республиканского пехотинца, меня приняли за раненого из той самой колонны, отправили в госпиталь в Синегорск. А там — рейх был разгромлен, я и остался в городе.

— Вы меня за идиота принимаете, Власов? — почти ласково спросил Граев, подходя к столу. Поиграл ножом для разрезания бумаг, подвигал по гладкой столешнице и заговорил снова: — Это вы зря делаете. Свое и мое время тратите. Причем нерационально, а я этого, как вы помните, не люблю. Но я на вас зла не держу. Поскольку понимаю. Вы обросли жирком, успокоились, решили, что жизнь удалась, можно сидеть тихо и возделывать свой сад. А потому время — выделил он слово голосом, — для вас не важно. Но это не так, Власов, — подался вперед полковник. — Время, только оно имеет значение, только оно. Это Власть. Абсолютная, Власов, страшная, неодолимая. Так что перестаньте говорить не о том. Лучше подумайте, зачем я пришел и что вам предложу.