Четыре вечера на мертвом корабле - Лев Гумилевский

Сын Гостя, не слушая, выгрыз в мешке дыру, Дневной сеет сделал ее похожею на маленькое солнце. Оно светило в темную пещеру, забитую съежившимися людьми. Сын Гостя просунул пальцы в белое солнце и надорвал кожу. Пальцы его опустились от боли. Отец толкнул его злобно:

— Время идет! Рви! Ты не найдешь их следов!

— Зачем мне следы их? Мая не кричала, когда ее брали, она ушла своей волей! — Сын Гостя передохнул, всунул руки и разорвал кожу, раздавшуюся с тугой неохотой под силой его освирепевших рук. — Нам незачем преследовать беглецов.

— Ступай! — крикнул отец, — ступай! Олени и ветер не ждут! Ты догонишь их!

Сын Гостя вышел в отверстие, не обращая внимания на отца. На голые плечи его осыпался со шкур мешка снег. Он выпростался из них и прыгнул к выходу, не одеваясь. У выхода лежала гора шкур, запорошенная снегом. Вход был открыт, ветер нес в урасу снежную пыль. Сын Гостя поднял голыми руками груду мехов и с восторгом перебросил их. Шкуры лисиц упали, под ними мелькнули меха голубых песцов и соболей.

— Выкуп! — он усмехнулся, любуясь мехами. — Мая, ты не даром ела мое мясо, но я не люблю обычаев старых, якутов!

Отец вылез из мешка, дрожа от холода и гнева. Он оделся с проворством собаки, встряхивающейся после сна, и бросил сыну одежду. Тот оделся и лег на разбросанные шкуры, греясь в тепле пушистого меха.

Отец снял с пояса нож, задыхаясь от злобы. Истекая слюной и проклятиями, он катался по полу и изрезал в клочья две шкуры голубого песца, прежде чем его можно было остановить.

Сын Гостя вырвал у него нож. Тогда отец, завернувшись в куклявку, выполз из урасы с хриплым воем, созвавшим из-под оленей насторожившихся собак. Он вернулся скоро. Сын Гостя посмотрел на него с усмешкой, и он ответил глухо, как затихающий от бессилья ветер в тайге:

— Ветер несет тучи снега, следы исчезли. Йоры помогают им. Они взяли лучших оленей из твоих и выпрягли своих, загнанных до смерти. Один из них дохнет, как я. Возьми нож и прирежь!

Он, забываясь, сжал голову больной рукой и завыл от боли и тоски. Сын Гостя взял нож и вышел, не глядя на отца.

Мать вылезла из мешка и крикнула назад:

— Ваненок, иди сюда! Андрей режет загнанного оленя, и мы будем сегодня есть!

Голое темнокожее тело высунулось вслед за матерью. Они встряхнулись, оделись, протерли снегом глаза и сели, глядя на выход. Сын Гостя вернулся с ободранной шкурой оленя. Он бросил шкуру в угол и втащил в урасу за собой дымящуюся груду розового мяса. Никто не прикоснулся к нему, пока Сын Гостя не вырезал лучшего куска и не съел его до остатка.

Он ел медленно. Мать и Ваненок, даже отец, переставший выть и стонать, смотрели на его губы, сочившие оленью кровь.

Сын Гостя подал нож отцу. Тот вырезал свой кусок, и остальные смотрели на его губы, на его челюсти, двигающиеся мерно и неторопливо.

Тепло наливалось в грудь Сына Гостя. Он перебирал шкуры, любуясь ими. Отец подполз к его ногам, хрипя:

— Изрежь шкуры в клочья, потому что мы не возьмем выкупа от томуза! Возьми нож и ищи оскорбителя и не приходи раньше, чем ты изрежешь в клочья, как шкуры, его грудь.

Сын Гостя оглянулся на отца и, отняв у него нож, отдал его матери:

— Пусть ест мать и Ваненок, — сказал он и посмотрел на отца с презрением. — Разве ты не слышал, дохлый пес, как вязали тебя томузы? Ты не нужен Мае, и она вязала тебя в мешке, чтобы ты не путался на ее пути. Зачем же ты лаешь, старый пес?

Мать вырезала кусок себе и Ваненку. Отец смотрел на них, и Сын Гостя толкнул его ногою:

— От тебя меньше толку, чем от этого загнанного оленя! Не мне слушать тебя! Мая ушла к тому, кто ей мил, и томуз такой же человек, как каждый якут. Иди за хворостом — вот твое дело, нам нужен огонь в очаге, а для этой работы не нужно двух рук.

Отец вырвал из рук жены кусок мяса. Он ел, давясь кусками и злобой:

— Я сам пойду добывать кровь томуза!

Он встал, потрясая руками, выпачканными в крови оленя.

— А ты не господин в доме, если не хочешь исполнить закон мести! Ты хитрее лисицы и трусливее зайца, потому что ты ублюдок оленя и бешеного пса, который был моим гостем…

Сын Гостя бросил отца на пол и выбил из руки его сверкнувший нож. Старик лежал на больной руке, воя от Соли. Он прижался лицом к земле и не мог говорить. Сын Гостя толкнул его ногою и крикнул сурово:

— Ступай за дровами, болтливый пес! Твой лай дряхл, как кости дедов, живших твоими законами.

Отец поднялся на колени:

— Ты господин в доме, исполни закон! — провыл он, качая головой. — Не заставляй меня идти по следам вора!

— Ступай за хворостом, говорю тебе! — ответил Сын Гостя, не слушая его. — Твои законы и твоя жизнь догорают, как угли в очаге, а мой путь лежит в новых просторах! Не тебе вести меня вперед, а потому ступай! Или я скручу твою другую руку не хуже желтой собаки, которую я задушил легче, чем простого пса!

Отец спустил на лоб и уши рыжие отвороты шапки, закрылся шерстью мехов и выполз покорно из урасы. Сын Гостя посмотрел ему вслед и отвернулся.

— Ветер приближает весну, — сказал он после долгого молчания, глядя на крутившийся в очаге снег, — и этой весной я приду на Кладбище Мамонтов! Русские ценят рога мамонта дороже куниц и соболей. Я выловлю их из весенних озер столько, сколько нужно, чтобы получить на Алдане русскую избу с русской печью и машину, которая режет землю и растит хлеб! Какое же мне дело до дряхлых законов, истлевших в сердце моем, как хвоя в тайге!

Мать тронула его плечо. Он оглянулся и сказал, глядя на синее небо, мелькавшее в снежном тумане в отверстие над очагом:

— Русские живут зимою так же хорошо, как летом. Они не боятся зимней ночи, потому что они сами зажигают в избах солнца! Я буду хитер, как они, и у меня будут зимой яйца птиц, молоко коров, соленая нельма и хлеб! И у меня не будет скрюченной руки, как у отца! Мне не сдерет кожу с затылка медведь, как моему деду. Я не усну в снегах, как засыпали навсегда мои деды, и меня не сгноит заживо проказа, как моих сестер и братьев, скитающихся по берегам Алдана! Я не хочу законов отцов и дедов, потому что они нехороши! Довольно!

Он обернулся к матери, покорно слушавшей его, и принял из рук ее кусок розового мяса, отороченного желтым, как янтарь, слоем жира.

Узкие щелки его глаз горели, и он двигал железными челюстями с непобедимой силой и твердостью.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВЕСНА ВЕДЕТ К ЦЕЛИ

Ветер дул короткими днями и долгими ночами между ними. В очаге тлели угли, на углях томилось мясо. Сын Гостя лежал на мехах с свинцовым от сытости животом и думал о солнцах, горящих в русских избах.