Двенадцать обреченных - Андрей Федоров

— Значит, убивает не он?

— Получается, так. Хватит дрожать. Сейчас мы приведем себя в порядок, кое-что еще захватим отсюда и… — Я чуть не сказал «ляжем спать», потому что наконец понял — не могу больше метаться. Нет сил! Да и не надо. Надо ехать в Ростов.

— И что?

— И поедем. Ты к Свете спать, я в город Ростов.

— Но сначала ты осмотришь еще раз вторую спальню!

Мне это не понравилось. Я уже всюду был. Разве что некто спрятался в том же шкафу…

— Андрей! Когда я после… Скокова была в ванной… мне показалось, что вздрагивает пол… от шагов. Нет, что покойник стал расхаживать я не думала. Но ты зря смеешься. А я заперлась в ванной и стала слушать.

— И что? Тут абсолютно сейчас никого нет!

Мы оба вдруг замерли и стали слушать. Но, как всегда и почти везде, только капли из крана с изношенной «советской» прокладкой слышны были в мертвой квартире. И дом еще сладко спал.

— Это не все, Андрей. Я стала слушать. Звуки были. Из той, второй, спальни. Там кто-то был. Стена ванной общая с нею.

— Это было до моего прихода?

— Конечно! Я, кстати, надеялась, что ты где-то меня догонишь. Я очень пожалела, что пришла сюда одна.

— Конечно. Сколько же эти звуки…

— Недолго. Потом кто-то вышел в гостиную, и я совсем ошалела. Там слабый замок, а у меня только нож.

— И потом?

— Потом этот человек ушел к прихожей. И вышел на лестницу. Это я поняла по сквозняку. Потом он закрыл, прикрыл за собой дверь. Я выжидала.

— Долго?

— Минут десять. Потом прошла в прихожую и услышала шаги на лестнице.

— Мои?

— Теперь я понимаю, что твои. А потом я все сидела и тряслась… там звякали какие-то бирюльки. Зачем ты едешь в Ростов? Это к тому, к четвертому?

— Да. Пойми, я все-таки психиатр, я не первый год работаю, нет у меня ни малейших поводов заподозрить во всех этих кровавых делах ни дуру Чацкую, ни суперпорядочную Таню! И верующего, умирающего Генку! Так тогда я и Сашка Олейчик остаются! Полный ведь абсурд, если это я:?! Или нет?!

Даня смотрела пристально. Вероятно, у нее крепко «поехала крыша», если она и во мне стала сомневаться… а я вдруг ухватил сумасшедшую мыслишку, что это она — кровавый маньяк. И в Гаграх, в горах — она. А ей тогда было… ну, может, годик.

— А как здесь? Пусть лежит?

— Позвоним в милицию перед уходом. Для кого же Борис, если это он, спрятал в сейфе взрывное устройство, Даня? Или это тоже фокус Олейчика? Жестоко! Опять эта патологическая жестокость! Сейф могли открыть дочери, кто угодно. Или это имитация? Одно ясно: не Скоков убил Андрея и Бориса. Физически не мог. Стреляет некто.

— Ты едешь в Ростов, а мы хотели узнать у родственников Гиви, как он погиб. Я переписала адрес и телефон. И еще одна — в катастрофе… А я куда теперь? Я у Светки деньги сперла, одежду, я ей и наговорила и ударила ее… я к ней не пойду. У меня в Москве мало знакомых. И платье сзади в крови…

Она разглядывала перед стенным зеркалом, глядя через плечо (и крутясь, как кошка за хвостом) свои ягодицы, сплошь в бурых пятнах.

— Ищи одежду здесь! Худур была тощей. И твоего роста. Деньги возьмем тоже здесь.

— Ограбим покойников? А если Олейчик в Москве?

— В этом мы и убедимся в Ростове. Я его убью. Пусть он хоть сто раз сумасшедший!

— Ты смотри, как психиатр развоевался! А спешить надо, совсем светло.

Я сел за кухонный стол и, наверное, спал несколько минут, потому что Даня пришла на кухню вполне по сезону одетой, в светло-коричневом костюмчике Худур, с темно-коричневым платком вокруг шеи. По-хозяйски осмотрела меня, ничего не предложила украсть для меня, потому, наверное, что Борис был выше сантиметров на десять и размера на два тощее.

— Вот я взяла триста баксов, нет, это не те, эти чистые, и еще у меня есть пятьсот тыщ.

— У меня еще двести. Мало на все расходы. Берем еще, все равно… отдавать! И еще я возьму вот этот микромагнитофон. И телефон.

Перед тем, как уйти, я все-таки заглянул в зловещую спальню. Круглое «цилиндрическое» туловище Скокова было при утреннем свете вполне узнаваемо. Его мелкочертное, квадратное лицо исчезло совсем. Кроме одного глаза… Я еще раз проверил карманы. Удостоверение и паспорт оставил Скокову. Набрал еще двести баксов и какой-то конверт. В сейфе, в верхнем, мало пострадавшем, прикрытом отдельной дверцей отделении осталось еще не меньше тысячи, но эти я не стал трогать. Мне было наплевать, остаются ли на вещах мои отпечатки.

Мы вообще все бросили как есть. Мы, если что, и не будем скрывать, что были здесь. Мне все равно, что и кто подумает. Я снова не хочу спать. Я на охоте!

Даня оказалась уже и на каблучках. Я нацепил черные очки, найденные на полу гостиной. В утренних сумерках я предстал перед Даней с револьвером и в черных очках… Я позвонил по «02».

Без пятнадцати шесть мы покинули квартиру Смуровых, оставив ее ограбленной, незапертой, с безголовым трупом.

Пора было, пора. Дом уже просыпался. На этот раз, я думаю, мы никому не бросались в глаза (не то что вчера вечером), мирно плетясь под руку среди четырнадцатиэтажек и хиреющих дубов.

Вот и жертва.

Водитель «жигуленка» поморгал. Я достал пачку баксов.

— Туда одного бензина на сто тыщ пойдет. И обратно.

— Я даю три лимона.

— Туда-обратно четыреста пятьдесят километров!

— Четыре лимона! (Знал бы ты, чудик, чем рискуешь!)

Но я не собирался столько платить, отдав пока триста баксов в залог.

Мы поехали. У Дани хватало сил болтать с шефом на переднем сиденье, а я попытался заснуть, уронил из кармана конверт, из него — стандартную бумажку с рисунком «телки».

Глава 10

На украденном у Смуровых аппарате я набрал свой номер. В седьмом часу утра. Я не был дома, итого, больше двадцати часов. Трубку взяла супруга.

— Так. Привет. Теперь что скажешь?

— Приеду домой к вечеру, скажем, часов в шесть.

— Ты догадываешься, что тебя милиция ищет? К нам ночью приходили.

— У нас все в порядке?

— У нас — да. Я обязана, кстати, сообщить, откуда ты звонишь.

— С колес. Я ловлю маньяка.

— Как же маньяка зовут? Маша? Марина?

— Просто… телка. Я поз…

Жена бросила трубку.

Ничего, привыкнет. Просто подзабылся прошлогодний случай — ловля «потрошителя».

Мы тем временем, как говорится, выехали из Москвы. Я стал было рассматривать рисунок «телки», что из кармана обезличенного Скокова, и рисунок мне понравился. Правда, все «телки» были одинаковые на этих листках. Я смотрел на рисунок до тех пор, пока не стали сами собой закрываться глаза, словно зловещее парнокопытное меня загипнотизировало.

Проснулся я на траверзе часовни «Крест», обнаружил, что Даня спит, нащупал в карманах оружие, а потом обнаружил в зеркале настороженные глаза шефа. Успокаивающе подмигнул ему…

А вокруг уже заструился Переславль-Залесский, где я когда-то, на практике в местной, единственной, по-моему, больнице вырезал первый в своей жизни аппендикс, где на фабрике кинопленки учил толпу толстых и веселых девиц делать друг дружке искусственное дыхание…

В следующий раз я проснулся в виду Ростова Великого. Даня спала. Я опять проверил карманы, подмигнул шефу, настороженные глазки которого словно навеки застряли в рамке зеркальца. Достал листок с адресом. Наизусть я уже ничего не учил. Голова стала истинно «чугунной».

Вокруг побежали низкие дома, близкие крыши, заборы…

— Это… на… да. На той улице, где магазинчики.

— Направо?

— Да. Небось направо. К озеру, в общем.

Я бывал и в Ростове. И приблизительно представлял себе, где живет Олейчик.

— А теперь налево?

— Точно. Налево.

Между прочим, шеф наш мог запросто нас и придушить спящих и выкинуть. Сейчас такое время, что радуешься хотя бы такому простому проявлению человеколюбия. Не придушил ведь спящих (с баксами), не выкинул, даже по морде не надавал! Живет, живет в народе гуманистическое начало, и конца не видно! Не все еще ударились в маньяки!

— Здесь. Выходим!

Даня не сразу поняла, где мы, мне показалось, что сейчас она начнет спрашивать у прохожих, как пройти к метро. Она покачивалась, щурилась, пыталась смахнуть с лица локоны.

Шефу я за гуманизм выдал деньги сполна.

— Назад-то, ребятки, скоро? Автобус ходил до Москвы. Главное, дело сделал — и тикать.

— А какое дело, шеф?

— Ну… это ты сам знаешь.

— А ты знаешь?

— А ты, мужик, пистолетик-то поглубже засунь, тут ведь тоже патрули ходят.

— Спасибо, — серьезно кивнул я и надел черные очки. Даня стала давиться истерическим смешком. На кого же я похож в черных очках? Даже без пистолета.

— Не, нормальный мужик, — наконец промолвила Даня, но не про меня, про шефа, «жигуленок» которого скрывался за хвостом пыли.

Мы побрели в переулок, поглядывая на бумажку с адресом.