Вадим - Светлана Сачкова

Думаю, мой психоз в некотором роде показателен. Я сопротивляюсь реальности и своей скромной роли в ней. Я не могу принять собственное бессилие. Это вполне естественно: человек осознает свою конечность, зависимость — унижающую его, лишающую свободы выбора — и сопротивляется. Поэтому я и пишу, наверное: я нашла мир, в котором могу распоряжаться и устанавливать законы сама. А действительность, увы, пока преподносит лишь подтверждения небезграничности моих возможностей. Отношения с Вадимом достигли, кажется, низшей точки. Илюшка стал задумчивым и грустным. И еще я ходила в «Новый мир» и отдала туда свое первое произведение. Они прочли и сказали: «Довольно интересно, но не для наших читателей. Ваш роман направлен к более молодым людям. И, скорее, к женской аудитории. Кроме того, неорганизованно. Больше внимания уделяйте сюжету: сейчас интерес к сюжетной прозе. И где у вас связь с обществом, преемственность поколений? А тот экспрессивный момент, который у вас присутствует, — этим все уже наелись».

Вернувшись домой, я почти заплакала. Казалось бы, куда уж хуже? Но потом я увидела в одном американском журнале заметку молодого успешного писателя, обращенную как раз к начинающим авторам:

Как с дьяволом, нужно бороться с соблазном думать о редакторах хорошо. Все они без исключения — во всяком, случае, в течение длительных промежутков времени — некомпетентны или невменяемы. Суть их профессии состоит в том, что они слишком много читают. Отсюда результат: изнуренные и пресыщенные, они не могут увидеть талант, даже если тот спляшет у них перед носом. Как и писатели, редакторы находятся под невыносимым бременем: они должны выбирать книги, которые будут покупаться или хотя бы принесут почет издателю, — и потому становятся гиперкритичными пугливыми циниками. Часто они осознанно или (гораздо чаще) неосознанно идут на поводу у невысказываемой вслух политики издательства или журнала, на который работают… Короче, молодым писателям будет полезнее думать о редакторах как об ограниченных людях, но относиться к ним, по возможности, вежливо.

Прочитанное меня отчасти утешило.

Но я решила в любом случае проанализировать полученную рецензию. Отправилась на встречу редакции «Нового мира» с читателями и с облегчением отметила: действительно, мой роман адресован более молодой аудитории. Читальный зал библиотеки, в котором происходила встреча, был оккупирован пятью десятками старых бабушек. Десять из них вязали чулок в продолжение всего вечера. Нужно учесть, что в моем романе одну такую бабушку убивают просто за то, что она старуха. И тогда становится понятно, что опубликование моего произведения не могло соответствовать политике журнала.

Далее: меня очень задело то, что мой роман посчитали более интересным для женщин, нежели для мужчин. Я стала припоминать известные тексты, написанные женщинами: набралось только с десяток серьезных. Затем стала опрашивать знакомых мужчин: что они читали из написанного женщинами и что им понравилось. Информации я получила немного. Во-первых, читали мало и в основном для ознакомления с тем, как думают и что из себя представляют женщины. Во-вторых, все опрашиваемые утверждали, что мужчины думают совсем по-другому, нежели женщины. Однако все попытки выяснить, как именно думают мужчины, успехом не увенчались.

Например, с одним из моих знакомых, которым я дала почитать часть моего романа, у нас состоялась следующая беседа:

— Я прочел, и мне понравилось. То есть мне понравилось, как написано. Но то, что написано, — не очень. Это очень женское. Вот я бы лично не стал это читать просто так, если бы не ты это написала…

Я:

— Я сама понимаю, что это женское. Но вот почему? Почему это женское? Что в нем женского?

Он:

— Ну… Там столько рассуждений, вот это обсасывается, другое… Мужчины так не думают…

— А как они думают?

— Ну… не так. Я не знаю как. Потому что я не такой, как все мужчины. Только я знаю, что так не думают.

Буквально дни и ночи напролет я стала рассуждать сама с собой на тему: а как они думают? Они точно не любят «сопли». Но ведь они тоже люди, им тоже свойственны переживания, они тоже любят… Я это знаю по опыту.

Одна моя приятельница сказала следующее:

— Мужчины любят, как собаки. Любят, но об этом не думают.

Интересно, почему же тогда эти собаки относятся к нам, думающим, снисходительно?

А затем я решила пойти другим путем: взяв отдельного представителя противоположного пола, узнать как можно более подробно, чем он живет. Как он встает по утрам, как он завтракает, как идет на работу, — и что все это время происходит у него в голове. Раз они не берутся сами определить различия, я возьмусь. Не хочу быть исключительно женским автором! Я хочу знать, что представляют собой мужчины и что интересно им.

Именно с этой целью я повела в ресторан ближайшего друга Диму, захватив с собой диктофон. Дима вообще выполняет при мне функцию этакой дуэньи — преданного советчика. Мне даже не особенно льстит его мужское внимание (он бы оскорбился, конечно, узнав об этом). Когда он выдул бутылку вина, я спросила его:

— Слушай, Дим, а о чем ты думаешь? Ну вот, вообще. Если взять такой усредненный, грубый вариант… Каковы главные темы твоих ежедневных мыслей?

Он задумался, поправил очки на носу.

— Мне сложно сказать, как ты понимаешь. Но если оценить грубо… э-э… Примерно половина всех моих мыслей — о женщинах. Сорок процентов — о вопросах власти. И, наверное, десять — э-э… отвлеченно-философские.

Я пораженно замолчала. Дима, толстый очкарик, притворно обходительный и потому чрезвычайно привлекательный для старшего поколения. Осчастливленный за всю свою жизнь лишь двумя особами противоположного пола, одна из которых — его жена. И он столько думает о женщинах?

— Слушай, ты же сам говорил, что у тебя либидо не очень сильно выражено… в сравнении с другими мужчинами?

— Вот и делай выводы…

Выводы я оставила на потом: нужно было собрать как можно больше информации. Я включила диктофон.

— Расскажи, пожалуйста, поподробней. Твой типичный день: хронологически, шаг за шагом, начиная с пробуждения утром. Ты же знаешь, я не просто из любопытства интересуюсь — я же писатель. Врачеватель человеческих душ, и все такое прочее… Мне же надо знать, что врачевать. Ладно, а? Как врачу?

Дима поколебался. Между долгосрочной потребностью — сохранением имиджа загадочного, непростого человека, и краткосрочной — удовлетворением тщеславия здесь и сейчас. Ведь у него фактически будут брать интервью, интересоваться мельчайшими подробностями его жизни… Выиграла вторая, не без помощи алкоголя: Дима прокашлялся.

— Утро: первым делом мысль сексуального плана. «Есть ли эрекция?» Есть — хорошо, благостное ощущение: вот я какой. Если нет, думаю о себе как-то так, в третьем лице: бедненький Димочка, устал. Жалею себя. Далее зарядка. Если делаю — балдею от самого себя. От… э-э… ненапрасности своего существования. Если не делаю, а я, как правило, не делаю, — придирчиво осматриваю себя в зеркале, расстраиваюсь. Мрачное настроение на весь день обеспечено. Неприятное ощущение бессилия — когда проигрываешь в борьбе с самим собой. Потом иду в душ. Там, как правило, фантазии. Потом…

— Постой, постой… Ты поподробней — что за фантазии. Я же не мужчина, откуда я знаю?

— Всяческие эротические ситуации, довольно стандартные. Ну, как объяснить… э-э… ты порнографию смотрела когда-нибудь?

— Пару раз… Вообще, я не знаток, конечно. Но меня, скорее, персонажи интересуют. Кто это — фотомодели, актрисы?

— Нет, фотомоделей не бывает. Они для меня, в общем, не реальные женщины. А в фантазиях присутствуют как раз реальные люди. Как правило… э-э… малознакомые.

— Ну?

— Ну и… Предположим, я захожу, а там она. Улыбается, распахивает глаза. Я к ней сзади — и мы в процессе.

Я с умным видом покивала головой, и даже сделала пометки в блокноте. Диме уже понравилось: я никогда его так вдохновенно не слушала.

— Далее. Иду по улице — автоматическое сканирование женщин. А как с этой будет, а как с той? В каких ситуациях… э-э… с ней возможны отношения. Женщины сразу становятся персонажами стандартных ситуаций. Сюжеты такие: я и гарем, я и учительница, я и врач, я и директор. Я и две красотки, которые из-за меня ссорятся. Набор небольшой. Мужчинам вообще… э-э… свойственны шаблоны, раздел на черное и белое.

Последнее обобщение весьма познавательно, но эротика мне уже немного наскучила. Вообще говоря, если б мне пришлось жить с такими мыслями, я б сдохла со скуки.

— Ладно, с этим понятно. А что значит — вопросы власти? Типа, политика?

— Да не обязательно… О политике как таковой я, на самом деле, мало задумываюсь… Это опять фантазии — но уже другого характера. В качестве моих подчиненных присутствуют насолившие мне люди: происходят сцены отмщения.