Инициалы Б. Б. - Бриджит Бардо

Приехав обратно в Париж, я, чтобы развеяться, решила переехать. Мечталось мне о двухэтажной квартире с террасой. Пока ходила по объявлениям, Ольга с Раулем подготовили мне целый список предложений. Я прочла сценарии — они мне понравились, особенно сименоновский «В случае несчастья». Режиссером Раулю виделся Клод Отан-Лара. Другой фильм — «Ювелиры при лунном свете» — в постановке Вадима.

Ставки мои вместе со славой росли, и Ольга радостно потирала руки. 10% ей обеспечены. Чем больше снимусь я, тем больше получит она! Поэтому вдобавок она предложила мне «Парижанку» Мишеля Буарона (продюсер Франсис Кон). Кристина не захотела отстать и взялась за картину «Женщина и паяц» режиссера Жюльена Дювивье.

В общем, в ближайшие два года на хлеб насущный заработаю! А пока небольшая передышка, потому что первые съемки — фильма «Парижанка» — начинались весной 1957 года.

Как странно было узнать, что я нарасхват! Но выбирать теперь не придется два года. Себе не принадлежу, продана нескольким компаниям и сама ничего не решаю. Ну и ладно! У меня появились деньги. Можно позволить себе двухэтажную квартиру за 10 млн старых франков.

Наконец я устроилась на авеню Поль-Думер, 71, в доме с лифтом. Я прыгала от радости. То, что надо, с терраской! Кажется, мне тут будет хорошо.

Стали приходить письма от поклонников.

Алена завалило почтой, и я подумывала устроить ему рабочий кабинет с большим письменным столом в будущей квартире. А пока письменным столом служила ему моя кровать или ковер в гостиной. Я помогала Алену открывать конверты, сортировать, отвечать. В основном просили фото с автографом. Я взяла один свой снимок, напечатала сотню копий и, подписав, рассылала в ответ на просьбы.

К Рождеству Жан-Луи приехал в отпуск.

Бросив квартиру, и кино, и режиссеров, и съемки, и пятое, и десятое, мы помчались на юг в Касси, к Жики, давшему нам приют.

До этого я встречалась с Жики всего несколько раз, но между нами возникла теснейшая дружба. Художник, вечно без денег, он жил с женой Жаниной в крошечной мастерской в Сен-Жермен-ан-Ле.

А в Касси у Жики был домик — жилище, которое он обожал.

Старое кирпичное строеньице в ландах среди холмов было всей его жизнью. Никаких удобств, ни горячей воды, ни ванной, ни отопления. Только солнце, благоухание розмарина, балки, штукатурка и прованский сыр! Стоило мне попросить у Жики ключ от его лачужки на рождественскую ночь с Жаном-Луи, Жики немедленно дал мне его, предупредив только о неудобствах...

Спасибо тебе, Жики!

Удивительное было Рождество!

В нашей сельской хижине имелся камин, где сжигали мы хворост, собранный на холмах. Как сладко пахло сосновыми шишками! Над огнем постоянно грелся таз с водой — то посуду помыть, то самим помыться!

Мылись по очереди, стоя в дымящейся лохани посреди комнаты, в тепле, у огня. Жан-Луи поджаривал куски мяса с тмином, лавровым листом, чесноком и розмарином. Электричество — голая лампочка под потолком — нам не потребовалось. Свечи и каминное пламя сияли огнями вечного праздника!

Десять дней жизни сказочной, простой и первобытной, точно нет XX века с его скучно-практическими достижениями. Десять дней романтики в безымянной эпохе любви!

В последний день 1956 года мы сидели одни у камина и пили теплое шампанское (холодильника не было). В полночь мы вышли на воздух. Мир, казалось, только-только сотворен, деревья благоухали, а звезды заменяли нам елочную гирлянду!

Никогда впоследствии не было у меня отдыха спокойней и блаженней этих мимолетных дней. Разного рода обязательства, слава, комфорт и роскошь, для счастья якобы нужные, окончательно отдалили от меня первозданно-ветхий покой кукольного домика, где я по-настоящему жила десять лучших дней своей жизни!

Но порой запах сосновых шишек, розмарина или старой штукатурки повеет счастьем и перенесет меня в кассийские ланды!

Чудесным образом Жана-Луи перевели в Париж, на бумажную должность в министерстве... Помогли, может, актерская профессия, может, образованность и ум... Как бы там ни было, наступил праздник!

Мы отпраздновали новоселье на Поль-Думере.

И наконец ночевали на новом месте в доме, где будем жить вдвоем.

Фильм «Новобрачная была слишком красива» готовился к выходу.

Кристина и Ольга волновались.

Просили меня быть на премьере, дать интервью, позировать хорошим фотографам, таким, как Ришар Аведон, сделавшим мою знаменитую фотографию и включившим ее в свою собственную замечательную книгу.

Колготне этой не было конца... Новобрачная была слишком красивая, но не слишком привлекательная. Фильм получился, но публика жаждала ту же секс-бомбу, что и в первой картине «И Бог создал женщину».

Совершенства на свете нет.

Хотите секс-бомбу? Будет вам секс-бомба.

Во всяком случае, я уже стала «несбыточной мечтой женатых», «кошечкой», «испорченной девчонкой» и т. п.

Едва я выходила на улицу, фотографы начинали безостановочно щелкать.

Господи, сколько можно!..

VIII

В то время родителей я видела редко. Они уверяли, что не хотят вмешиваться в мою жизнь из деликатности. А мама не желала казаться мамашей-тиранкой. Но со временем деликатность стала походить на черствость. Отношения дали трещину. Трещина разрасталась.

Иногда я приходила к ним, но это было вроде обязаловки. Пила чай и говорила о том, как живу. Мама удивлялась, почему, когда приглашают, больше не хожу на званые вечера; почему плохо, даже безвкусно одета; почему отказываюсь от своего счастья; почему гублю лучшие годы на своего «кондитера» — так звали они Жана-Луи! Ей так хотелось, чтобы я вышла за богатого и видного чиновного босса!

Ну, а папа просил познакомить его то с той, то с этой «любимой» актрисой. Но с киношниками я не встречалась и почти ни с кем сама не была знакома — этого папа понять не мог! По его мнению, все актеры друг друга знают!

Иногда мне случалось забежать к Буму, Бабуле и Дада. Они звали меня «светом в окошке» — так мои появления освещали их жизнь.

Что до сестры, Мижану с блеском сдала экзамены, получила два диплома бакалавра и стала гордостью папы и мамы.

Говорить нам с ней было не о чем.

Мы получились разные, пошли своей дорогой, и дороги с годами разошлись.

В общем, меня считали как бы «семейным уродом».

Потому, видимо, я так никогда больше и не увиделась с дядьями, тетками, двоюродными братьями и сестрами, которых помнила по детским годам. Разве что с одним-единственным. Это был дядя Бак, чудак, живописец, считавший, что карьера моя ничем не плоха, даже наоборот. Возможно, от этого «уродства» я всю жизнь чувствовала себя очень одинокой и с потерей любовника теряла почву под ногами, и тогда в отчаянии цеплялась за Жики и других верных друзей.