Скиф - Иван Ботвинник

На дворе пылал гигантский костер. Каменоломы бережно сносили тела павших товарищей.

— Пламя, извечное, светлое и чистое, смоет рабьи клейма с погибших храбрецов, — сказал Эномай.

Оставшиеся в живых рабы сбивали кандалы.

Аридем воздел руки к восходящему солнцу:

— Слава Гелиосу!

Он обернулся к столпившимся вокруг него людям:

— На молитвы нет времени. Вы свободны. Сбежавшие эфиопы скоро приведут легионеров. Кто со мною — в лес!

Аридем спрыгнул с возвышения. Гарм и бородатый фракиец Скилакс, разломав склад, раздавали будущим гелиотам кирки и топоры.

Черной цепочкой потянулись на рассвете воины Аристоника Третьего — Пергамца к лесу.

Не последовали за Аридемом лишь старые, совсем изможденные каменоломы. Возвращаясь к своим очагам, они разносили весть о воскресшем внуке Аристоника.

Во многих городах началось повальное бегство рабов. Беглецы собирались в ватаги, избивали богатых рабовладельцев, грабили храмы и скрывались в лесистых предгорьях.

XII

Новости, одна тревожней другой, наполняли дом Люция. Десятки знатнейших сенаторов погибли по воле Суллы. Одной своей властью диктатор ввел в Сенат триста денежных мешков-оптиматов.

Из Рима прибыла новая волна беглецов, родичей убитых. Тихие скорбные воспоминания сменили шумные философские споры в библиотеке Люция.

Тамор ласками и заботами ободряла изгнанников, встречала их богатыми дарами и пристраивала на выгодные должности. Некоторое время она даже не появлялась на ипподроме и в цирке, забросила пышные наряды и облеклась в белую столу из тонкой иберийской шерсти. Роль римской республиканки-матроны, верной мужу, чистой и стыдливой, увлекла пылкую гетеру.

Вскоре в Синопу пришли слухи, что римский военный трибун Эмилий Мунд, любовник Анастазии, жены Антиоха-младшего, на пиру поссорился с мужем своей любовницы и заколол царевича и его отца Антиоха-старшего. На трон взошла Анастазия.

Молва утверждала, что новая царица дарит свою благосклонность чуть ли не всем римским центурионам.

— Распутница! — возмущалась Тамор. — С поработителями родины… — тут же вздыхала: — Бедный царь Антиох! Он был так мил и приветлив со мною, когда гостил в Синопе. Каких дивных коней он подарил Филиппу!

…Военные упражнения отнимали у Филиппа почти все время. Теперь нельзя было, сказавшись больным, лежать в саду или до утра рассуждать с Люцием. Даже по ночам трубили сбор. Сам Армелай проводил учения.

А иногда в звездном полусвете на фоне неба вырастал сухой силуэт царя. Гордый берберийский конь высоко задирал голову, перебирая стройными ногами. Воины узнавали всадника, сердца бились учащеннее: сам Митридат смотрит на них, он готовится к новому походу на империю волков!

Первым вестником бури явился царь Вифинии Никомед, которого не однажды Митридат лишал власти, но цепкий царек каждый раз с помощью римских мечей и копий вновь оказывался на престоле.

Никомед прискакал в ночи. Один, без свиты, на неоседланной лошади, без плаща, с непокрытой всклокоченной головой. Филипп проверял стражу у входа в царский дворец. Никомед соскользнул с коня и упал перед ним на колени. Умолял немедленно доложить Митридату: «Моя жизнь в опасности… За мной гонятся римляне…»

Филипп вызвал Армелая. Верховный стратег был поражен появлением романолюбивого царька в столице Митридата, заклятого врага Рима. Еще больше был изумлен его жалким видом. Не желая привлекать внимания воинов, Армелай провел беглеца в караульную палатку и велел подать вина и плодов.

Никомед не прикасался к пище, тупо смотрел перед собой и вдруг, мощный, широкоплечий, с густой черной гривой спутанных волос, весь содрогнулся в отчаянном плаче. Филипп бросился за водой, смочил ему голову и грудь.

— Народ угнали! — сквозь рыдания поведал Никомед. — Римский сборщик податей ударил меня по лицу. Я его зарубил. За мной гнались. Все мужчины Вифинии за долги взяты в рабство. Мурена требовал солдат… А на полях одни женщины и подростки… Откуда возьму?

— За тобой погоня? — осторожно спросил Армелай.

— Погоня отстала. Римский отряд в Вифинии немногочислен. Выбить его не трудно.

На другой день беглого царька ввели во дворец. Митридат глядел поверх головы вошедшего.

— Солнце! — бросился Никомед к трону.

— Что ты ищешь у меня? — Митридат гневно выпрямился.

— Защиты, Солнце! — Вифинец рухнул к его ногам.

— У меня?! От кого?! — Митридат гадливо отдернул ногу от Никомеда, пытавшегося поцеловать его сандалию. — Развратный моллюск, ты бросил свой народ на съедение волкам и ищешь у меня защиты! — На сухощавом лице царя выступили красные пятна. Он глядел на распростертого у его ног перебежчика, как на омерзительного слизняка.

— Встань, пресмыкающийся! Благодари богов, что я брезгую раздавить тебя, — выкинул он вперед правую руку.

Никомед, грузный, подавленный, не мог пошевелиться. Филипп быстро подошел, поднял его, вывел. Беглец выглядел совсем больным. Он весь обвис и шел, едва переставляя ноги.

Митридат напутствовал уходящего:

— Иди к Мурене, да поторопись, пока он не узнал, что ты лизал мои ноги. Вифинии нужен достойный царь. И я об этом позабочусь.

XIII

Митридат давно ждал случая пресечь бесчинства Мурены, наместника Суллы в Азии. Мурена уже успел разорить четыреста деревень и городков Каппадокии и подходил к границам Понтийского царства.

В тот же вечер он повелел Армелаю послать за Сократом «Благим» — братом Никомеда, который был его верным союзником во время первой войны с Римом.

— Дай ему тысячу воинов, и пусть он вернет себе трон, — добавил Митридат, лукаво улыбаясь. — А потом мы еще пошлем послов в Рим и пожалуемся на Мурену…

Вскоре Сократ почти без боя занял свою бывшую столицу.

В Рим пошла жалоба на разбойного римского легата. Но квириты отвергли жалобу и предъявили Митридату встречный ультиматум: или он вернет трон Никомеду и выдаст им беглецов марианцев, или легионы Рима вторгнутся на его земли.

— У меня есть армия в тылу Рима! — воскликнул Митридат. — Обещаю свободу каждому, кто храбр. Клянусь непобедимым солнцем, сдержу царское слово!

— Государь! Ты отвратишь сердца всех союзников! — взмолился высокий и широкоплечий Дейотар, тетрарх галатейского племени толистобогов, проживавшего возле Пессинунта[18].

Царь не терпел возражений, но промолчал, отвернувшись от пылкого тетрарха.

Еще ничего не было решено, но кто-то пустил слух, что Митридат согласился выдать сторонников Мария и уже ведет переговоры. Римских беглецов охватила паника. В библиотеке Люция собрался весь цвет римской эмиграции. Сохранившие присутствие духа утверждали, что слухи ложные, надо направить во дворец «умоляющих». Другие покачивали головами: слухи достоверные. Умолять варвара, будь он хоть трижды царь, для сынов Римской республики позорно. Дело проиграно. Лучше умереть от своей руки — это достойнее римских воинов.

Молоденький центурион плакал и — даже не вытирал катившихся слез. Тамор подошла и прижала его голову к своей груди.

— Еще не все потеряно. Готовьте биремы и бегите в Таврию к скифам.

— Безумие! — перебил Люций. — Я иду во дворец.

— И я! — кинулся к нему Филипп.

Люций отрицательно покачал головой:

— Останься здесь.

С уходом Люция в библиотеке воцарилась мертвая тишина. Изгнанные римляне-марианцы завернулись в белоснежные тоги и застыли. Филиппу вспомнилось: вот так когда-то сенаторы Рима ждали смерти от ворвавшихся в Капитолий галлов. Он жалел Люция, но другим римлянам, надменным и суровым, не мог простить пренебрежения ко всему иноплеменному. Пользуясь гостеприимством его матери, они открыто презирали и Тамор, и его. Однако выдать их Филипп не хотел. Всем напряжением воли он жаждал, чтоб Митридат-Солнце, его кумир, оказался на высоте. Неужели эти черствые, высокомерные люди окажутся мужественнее владыки Понта?

Молоденький центурион, тяжело дыша, пробовал острие меча.

Тамор, подойдя к сыну, с ужасом шепнула, что, уходя, Люций распорядился: если царь ультиматум примет, поджечь виллу! Она не смеет ослушаться. Люций убьет себя на глазах Митридата…

Филипп задрожал. Пусть Небо, пусть Солнце, бог Митридата, услышат его. Никогда он больше не будет просить у богов ничего для себя. Но пусть Митридат ответит Риму отказом.

На пороге встал Люций:

— Митридат-Солнце ультиматум Рима отверг! — торжественно провозгласил он.

Часть вторая

Государство Солнца

Глава первая

Поход

I

— Безумием и преступлением будет пролить кровь понтийцев в угоду горстке римлян, укрывшихся за нашими спинами. Если они мужественны, пусть защищаются сами! — заявил Митридат.