Сказочное предложение - Джессика Гилмор

– Не много, – признала Флора и подумала, что у них с Алексом все могло бы получиться, если бы он того захотел.

– Ты сильно изменилась в тот год. Все мальчишки засматривались на тебя, а я ревниво за этим наблюдал. Но ты ничего не замечала. Я чуть не объяснился в своих чувствах к тебе на Новый год, но потом я вернулся в интернат, нам обоим нужно было готовиться к экзаменам, так что решил подождать до лета.

– Так что тебе помешало? – Флора не верила своим ушам: Алекс тоже был в нее влюблен!

– Отец обвинил меня в смерти матери. – Он произнес эту фразу так бесстрастно, что Флора уставилась на собеседника, удивленная резкой сменой его тона. – Разве я тебе об этом не говорил?

– Нет. – Она отстранилась, села, прижав колени к груди и пытаясь разглядеть выражение лица Алекса в отблесках огня в печи. – Ничего не понимаю. Почему он это сделал? Я думала, что твоя мать покончила с собой, разве нет? Конечно, большая трагедия, но в этом нет ничьей вины.

– Отец не хотел заводить детей. Ему нужна была лишь она. Ты его знаешь – он не из тех, кто любит заботиться о других. Но мать так сильно хотела ребенка, что отец сдался. Позже он заявил, что это было самой большой ошибкой в его жизни – я был его самой большой ошибкой. Он никогда не откровенничал со мной о причинах смерти моей матери, но думаю, она страдала от серьезной послеродовой депрессии.

Флору пронзила жалость к Алексу, когда она представила себе лишившегося матери одинокого мальчика, живущего с равнодушным отцом, внушающим сыну, что именно его рождение привело к трагедии.

Алекс тоже поднялся и сел рядом с Флорой, опершись на подушки.

– Мама скрывала свою депрессию от него, от врачей, от всех, пока мне не исполнилось два года. Тогда она сдалась. В предсмертной записке она призналась, что она ужасная мать, потому что не может любить меня как должно и что мне будет лучше без нее.

Флора коснулась его лица:

– Но это не делает тебя виноватым в ее смерти. Ты ведь это понимаешь?

– Но отец считал по-другому, – бесцветным голосом ответил Алекс. – И он начал посвящать все свое время работе, оставляя меня на попечение нянь, а затем, едва представилась возможность, отправил в интернат. Он сказал, что еле дождался, когда мне исполнится восемь, и, будь его воля, отослал бы меня прочь из дома еще в пять лет.

Отец Алекса оказался еще хуже, чем Флора о нем думала.

– Он отвратительный, злой человек! Неудивительно, что ты предпочитал жить у нас.

Словно не слыша собеседницу, Алекс продолжал свой рассказ:

– Отец женился во второй раз. Я редко виделся с ним и с моей первой мачехой. Она мечтала иметь детей, чаще общаться со мной, и, возможно, поэтому отец с ней развелся. Он винил меня в этом разводе. Ему так было легче, чем обвинять себя. А когда мне исполнилось семнадцать, отец опять женился.

– На Кристе, – вспомнила Флора вторую мачеху Алекса и ее привычку флиртовать со всеми мужчинами в радиусе пяти миль. Рядом с ней Флора чувствовала себя такой крупной и неуклюжей. – Мой братец Горри был безумно в нее влюблен. Помнишь ее привычку расхаживать перед нами в крошечном бикини, когда мы приходили поплавать в вашем бассейне? – Она рассмеялась, но Алекс не присоединился к ней, и Флора замолчала, ощутив неловкость.

– Сначала мне было так приятно почувствовать чью-то заботу. Криста обращала на меня внимание, хвалила. Мне и в голову тогда не приходило, что другие матери не загорают топлес перед своими сыновьями-подростками, не просят их намазать спину маслом для загара.

У Флоры все сжалось внутри. Она приложила ладонь ко рту:

– Алекс!

– Мачеха начала приходить в мою комнату поболтать перед сном, когда я уже лежал в постели. Она гладила меня по волосам и плечам. – Его голос дрогнул. – Во мне бушевали гормоны. Эта прекрасная, желанная женщина трогала меня, и я ее хотел. Я жаждал ее прикосновений. И в то же время она вызывала у меня отвращение – ведь это жена моего отца! А тут еще ты…

– Я? – Флора не замечала стекающих по ее щекам слез, пока ее голос не оборвался всхлипом. Она плакала по маленькому мальчику, отвергнутому отцом и преданному на пороге взросления теми, кому доверял.

– В то лето я в тебя влюбился. Но как я мог посметь прикоснуться к тебе, когда по ночам… я не отвергал свою мачеху… я лежал и ждал ее прихода и был не в силах сказать ей «нет».

– Ты был всего лишь ребенком!

– Мне было уже семнадцать. Я знал, что делал. Понимал, что это ужасно неправильно. Но не останавливал ее, позволял ей входить в свою комнату, пускал ее в свою постель и… мы не просто вместе лежали в одной кровати…

Флора сглотнула и прижала руки к животу, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Та женщина с мягким голосом и звонким смехом… Неужели Алекс спал с ней? И все же именно это все объясняло: и то, каким вдруг отстраненным он стал, каким взглядом смотрел на Флору – словно что-то мучило его, и то, с какой собственнической улыбкой Криста сжимала его плечи.

«Какой же я была слепой!» – мысленно упрекнула себя Флора и спросила, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– А что случилось потом?

– К концу лета мачеха совсем утратила осторожность, что тревожило меня. Одно дело – заниматься этим ночью, в темноте. Словно во сне, понарошку. Скоро я должен был вернуться в интернат, и все это наваждение осталось бы позади. Но Криста начала обнимать меня за плечи в присутствии других людей, приставать ко мне уже вне моей спальни. Она хотела заниматься со мной любовью и в бассейне, и на кухне. Чем больше я сопротивлялся, тем настойчивее она себя вела. Я был для нее лишь игрушкой. Она решала за нас обоих и вела себя все менее осмотрительно. Однажды отец вернулся домой раньше времени и застал нас. Думаю, рано или поздно это все равно бы случилось.

– И он обвинил во всем тебя, – произнесла Флора, вспомнив Алекса, стоящего перед ней с бледным лицом, с сумкой, в которую покидал свои пожитки, и твердо решившего найти свой путь в жизни.

– Отец сказал, что я пачкаю в грязи все, к чему прикасаюсь.

– Это неправда! – запротестовала Флора, но Алекс покачал головой.

– Моя мать умерла, потому что не могла меня любить. Отец ненавидит меня. Моя мачеха… Во мне есть что-то гнилое…

– Нет! – Флора встала на колени на постели и обняла Алекса. – Я люблю тебя, мои родители обожают тебя. Господи, даже Минерва по-своему тебя любит…

Но он не слышал ее: голос его звучал слабо, лицо было бледным, словно выточенным из мрамора.

– Ты тогда смотрела на меня с такой надеждой, словно чего-то ждала. Но мне нечего было дать тебе – все забрала Криста, словно какой-то демон-суккуб, отнимая у меня по кусочку от моей души каждый раз, когда мы с ней занимались сексом. Целуясь с теми девчонками на катке и встречаясь с женщинами сейчас, я не чувствую ничего. Я не могу испытывать любовь. Именно поэтому я предупредил, чтобы ты держалась от меня подальше. Во мне не осталось способности любить.