БП. Между прошлым и будущим. Книга первая - Александр Половец

Впрочем, не только ХИАС – был еще Толстовский фонд, преимущественно для этнических русских, хотя нередки были исключения, так ведь и ХИАС принимал тоже и русских, и армян, и даже узбеков – отличи еврея из Ташкента от узбека, еврея из Баку – от азербайджанца… Была ещё католическая ИРЧИ – так, кажется, называлась организация со схожими функциями, были что-то еще и кто-то еще.

Так вот, беженцы повалили вдруг в Вену переполненными эшелонами, самолетами и, кажется, даже автобусами откуда-то из Чопа, через Польшу, через Венгрию, Чехословакию – всеми доступными и, бывало, недоступными способами. Еще бы, оказалось – можно уехать! Пару лет назад сама мысль – уехать? – казалась бы фантазией. И вот – уехали… Но как? – вагоны, пересекавшие границу Австрии, немедленно брались под охрану: вооруженные короткоствольными автоматами солдаты, в казавшейся беженцам необычной форме, стояли в тамбурах, на подножках, в коридоре вагона: совсем недавно погибли израильские спортсмены. Лучше не рисковать – арабы очень не хотят и боятся усиления еврейского государства за счет беженцев из СССР. И вообще – откуда бы то ни было.

Ну, хорошо, Вена, а что дальше? А дальше – у кого что. «Израиль? – пожалуйста, с дорогой душой!». Ночь, от силы две, в Шенгенском замке – и на самолеты. «В Америку? Это сложнее, тогда – в Рим. Учтите только, визу получите не скоро, если вообще получите. Может, в Австралию? А хотите остаться в Европе?» – «Не знаем… не знаем…» – «У вас кто-то есть в Европе? Нет? Ну, тогда – сначала Рим».

И теперь очень кстати оказалась мадам Бетина с ее кабинетами: те пять-семь дней, вернее, ночей (больше в Вене редко кого задерживали) были необходимы для предварительного определения судьбы беженца – люди должны были где-то спать, не в коридорах же ХИАСа…

Итак – да здравствует мадам Бетина, покровительница всех беженцев!

– Па-а-а, – канючил сын, – да я в жизнь не выучу английский!

Итак-каждый раз после ухода репетиторши-“англичанки”, она нанята для закрепления знаний, получаемых сыном в английской спецшколе на Красной Пресне, туда он ходил вот уже пять лет.

– Выучишь! – слышал он не очень уверенный ответ. И вот, на третий или четвертый день в Вене, выглянув в окно, выходившее во внутренний двор-колодец, я слышу, как мой сын бойко перекрикивается с местными пацанами, кидающими футбольный мяч, по-немецки! Дела, подумал я тогда, – значит, выживем…

Рим, Рим, Рим… Я и сейчас сохраняю в памяти эти полгода как, может быть, самое светлое приключение в нашем путешествии, растянувшемся вот уже почти на тридцать лет. Наверное, такому настрою души способствовало, прежде всего, не проходящее ощущение (признаться, что и по сей день оно непроходяще? – охотно признаюсь), что вот ведь, вырвались! Не верилось…

Нет работы? – Будет. Денег нет – будут. Не примут Штаты – в Австралию! Или в Канаду – там принимают всех. Да, в конце концов, если что – и отсюда, из Италии, не погонят. Вон сколько “израильтян” – так мы здесь называем покинувших Землю обетованную. Там они жили некоторое время – кто дольше, кто меньше – после выезда из СССР. „Эй, вы хоть бы займы вернули!” – укоряли их из Израиля, и ведь за дело укоряли…

Словом, бездомным никто не становится – потому что всегда остается «в запасе» Израиль – это мы знаем. А оттуда постоянно прибывают – и в Рим тоже – эмиссары (часто – сами недавние советские беженцы), с подробными, всегда честными рассказами о том, что ждет там репатриантов – пусть и не совсем полными, как говорили в Риме уже побывавшие в Израиле. Но и всё же, кто-то из ждущих въездных виз в Штаты меняет маршрут, чтобы вскоре оказаться в израильском «ульпане», языковой школе-общежитии. И остается там навсегда. Но об этом лучше расскажут те, кто живет, или жил там – не это наша тема сегодня.

Остаться же в Европе мечтают, разумеется, главным образом, представители интеллигенции. Может, и оттого так, что принято считать: эмиграция из старой России во Францию издавна сложилась как традиционная для причисляющих себя к творческой элите. Хотя разве только из России?..

Правда, тогда это не называлось эмиграцией.

Зато здесь, в Риме, кто-то из “израильтян” обзаводится старенькими микроавтобусами. С их помощью, при почти полном остутствии у нас денег на путешествия, можно объездить значительную часть юга и севера Италии – как это делаем мы с сыном. Спасибо вам, хозяева и водители тех автобусов, – где вы сегодня?.. Флоренция, Венеция, Неаполь – да и сейчас на душе сладко, когда слышишь: “Вернись в Сорренто!” Вернулся бы… Пока не случилось – в Риме не раз с той поры был, в Венеции бывал, а в Сорренто – нет. Напрашивается – «пока – нет»…

Какие-то деньжата у нас потом заводятся, правда, совсем крохотные: сын, подрабатывая на бензозаправке, протирает стекла машин, подносит шланги, возвращается домой чумазый – усталый по-настоящему. И тогда он высыпает на стол кучу мелочи и, откинувшись на спинку стула, картинно заявляет: «Отец, корми!». А еще мы отдаем, почти сразу по прибытии в Рим, перекупщикам кое-что привезенное – они из наших же, из эмигрантов – увозят товар на городскую барахолку «Американо».

Тут, впервые открыто, у людей проявляется коммерческая жилка: вот и наш попутчик, театральный актер, заводит себе место на «Американо». Да кто из эмигрантов той поры не помнит этот рынок в центре Рима: туда попадают прихваченные и нами, по совету бывалых людей, кубинские сигары, какая-то советская оптика, дурацкий прицел для ружья, матрешки и тому подобное.

Выручка, сложенная с пособием, выдаваемым ХИАСом на жильё и еду, делает нас беззаботно расточительными: в Венеции мы едим мороженое в открытом кафе между колонн на площади Святого Марка, кормим нахальных голубей, они ходят прямо под столиками между наших ног, собирают крошки. И всё это – под негромкую музыку: струнный оркестрик играет за нашими спинами вальс из «Доктора Живаго»… Вот она, ностальгия! – отвечаю я и по сей день, когда меня спрашивают: не скучаем ли мы по оставленной родине. По Венеции – да. И вообще по тому времени…

Ночуем мы в Венеции в кельях монастыря – приютили монахи, за деньги, конечно. За небольшие. В тот день мы шикуем: дожевав прихваченные с собой в дорогу бутерброды, заказываем настоящие итальянские макароны под белым грибным соусом, щедро посыпанные пармезаном (он стоит в баночках здесь же на столах). И чтобы сытнее было, поедаем весь наличный белый хлеб (он тут же на столе, рядом с пармезаном).

Велико же было наше изумление, и отчасти даже паника, когда хозяйка этой пиццерии (или кучины?) принесла нам счет: в нем было точно указано количество съеденного нами хлеба. Разумеется, – и цена его была проставлена. Теперь я никогда не ем хлеб с макаронами. Наверное, и мои друзья, москвичи Лёня и Надя, и дочурка их Янка – с ними мы вместе путешествовали. Недавно я гостил у них в Нью-Джерси, и когда Яна увезла детей к себе домой, их внуков, – сейчас этим ребятам больше лет, чем тогда было ей, – вспоминали мы с её родителями и макароны с хлебом. И еще много чего из той жизни. Конечно, память подсказывает прежде всего забавное.

Ну вот, такой эпизод, к примеру: возвращаюсь я как-то из Рима в нашу Стеллу-Поляре – это следующая остановка за пролетарской Остией, где ютится большинство эмигрантов – жилье в Риме попросту нам не по карману. Нашу Стеллу-Поляре эмигранты называют «фашистской» – наверное, оттого, что район более аристократический, дачный, на самом берегу моря. Итак, подхожу к Центральной почте, а она и была-то одна на все поселение, под мышкой несу блок или два «Мальборо» – кто-то кому-то просил передать из города, мне можно было доверить сигареты, я курил много лет трубку.

Обращается ко мне знакомый:

– Закурить не найдется?

– Нет, – коротко отвечаю. – Не курю, – добавляю для верности.

Проситель изумленно не сводит глаз с блоков сигарет – они не завернуты, они прижаты у меня под мышкой – на виду. «Да-а-а, жмот… – читаю у него в глазах, – таких поискать надо», – думает, наверное, он. Вспоминали мы с Лёней и этот эпизод. Посмеялись…

Площадка перед почтой – место особенное: здесь всегда толпится десяток-другой нашего брата: кто-то ждет, когда кончится сиеста – местный четырехчасовой обеденный перерыв. И для госслужащих тоже – для них даже в первую очередь. О, Италия, благословенная страна! Так вот, здесь, помнится, почти всегда можно было встретить неприметного, скромно одетого человека – в меру общительного. Правда, выборочно: знакомства он заводил редко, о себе рассказывал немного, почти ничего. Мне он как-то сказал, когда я спросил его, так, между делом – кто он, откуда? – Да тихарь, тихарь я…

Что это должно было означать: стукач, что ли, с нами засланный в эмиграцию? Или – что ничего о себе говорить не хочет? Хотя знали про него с его же слов – юрист он. Просто юрист. Добавляли: где-то работал следователем… И ведь оказалось – не врал: это ему, кажется, доэмиграционный опыт помог, спустя некоторое время, стать соавтором множества популярных детективных книжек. Вторым их автором, а на самом деле, может, и первым, станет известный сценарист: потом, выясняя это обстоятельство, кто был каким по счету, они жестоко разругались, даже судились. Просвещенный читатель легко вычислит их имена, они у читающей публики на слуху. Ну, да и Бог с ними обоими…